Мгновения жизни - Коббольд Марика (бесплатные полные книги .txt) 📗
— Во всяком случае, его зовут не Божья Коровка, — заверила ее Грейс. — Джефферсон — хороший друг. Я подумала, что тебе, быть может, захочется встретиться с ним, только и всего. Но теперь, кажется, в этом нет смысла, если ты все время будешь задавать вопросы. Он хочет взглянуть на окрестности, так что, если мы сможем остаться на ночь, это было бы здорово. Но рано утром мы тебя оставим. Нам надо вернуться в Лондон.
Была и еще одна причина, почему Грейс не хотелось слишком долго задерживаться у миссис Шилд. Она знала, что не сможет долго находиться в одной комнате с Джефферсоном, чтобы и слепому не стало понятно, что она без ума от него. В его присутствии Грейс была сама не своя. В общем, сейчас она сидела на самом краешке софы в уставленной цветами гостиной маленького коттеджа миссис Шилд, глаза у нее были мечтательные, как у теленка, а улыбка — самодовольная и предвкушающая одновременно. И еще она все время хихикала и разговаривала жеманным голосом. Миссис Шилд отнюдь не была дурочкой. Она постоянно бросала на Грейс многозначительные взгляды.
— С таким же успехом ты могла бы мне семафорить, — прошипела Грейс, когда Джефферсон, извинившись, отправился в ванную.
— То же самое можно сказать и о тебе, дорогая.
Грейс собралась было надуться, но губы сами собой расплылись в широкую улыбку.
— Я счастлива, Эви. Я сижу здесь, зная, что сейчас он вновь войдет через эту дверь, и этого простого факта достаточно, чтобы… только не смейся… чтобы у меня запела душа. — Разговаривая, Грейс перекладывала ноги одну на другую, изучая свои только что накрашенные ногти, и вообще ерзала и нервничала, как пятилетняя девочка.
— Ох, Грейс, ты влюбилась по уши. — Миссис Шилд села к ней поближе на софу. — Но, милая, будь осторожнее. Ты уже достаточно страдала.
Грейс улыбнулась, а потом вздохнула.
— Даже не знаю, что и сказать. По-моему, от меня уже ничего не зависит.
Положив на плечо Грейс сухонькую лапку, Эви произнесла:
— Помни, что только от тебя зависит, как ты справишься с тем, что выпадет на твою долю.
— Как-то я была у психотерапевта, и она сказала мне то же самое.
— Все психотерапевты, как ты их называешь, говорят это.
— Все-то ты знаешь.
— Я знаю все, — согласилась миссис Шилд.
— Она мне нравится, — заявил на следующее утро Джефферсон, когда они сумели наконец выбраться из медвежьих объятий миссис Шилд. Возвращаясь от миссис Шилд домой, Грейс с грустью размышляла о том, почему, когда она прощается с мачехой, та всегда кажется ей вдвое меньше ростом, чем при встрече с ней.
— Открою тебе одну тайну, — сообщила ему Грейс, — она мне тоже нравится.
— Почему это тайна и почему, говоря о ней, ты называешь ее «миссис Шилд», а не «моя мачеха», «мама» или хотя бы просто по имени?
— Детские заморочки, увы. После того как моя мать умерла, я долгие годы ждала и надеялась, что она вернется. Мне не позволили увидеть ее в больнице, но я подслушала, как отец сказал тете Кэтлин, что мама была «изуродована до неузнаваемости». Я уцепилась за эту фразу, подумав, что произошла ошибка: в то время во многих моих любимых книжках рассказывалось о таких ошибочных опознаниях. У меня была разработана своя версия: мама потеряла память и теперь блуждает где-то. Когда она не вернулась, я начала винить в этом миссис Шилд, говоря себе, что моя мама знает о том, что ее место заняла другая женщина. О, в детстве я была взбалмошным и противным ребенком. Полагаю, я называла ее «миссис Шилд», чтобы подчеркнуть свою неприязнь к ней и к отцу и чтобы сохранить дистанцию, наверное. Но, повзрослев, я перестала надеяться на то, что мама когда-нибудь вернется. Я привыкла к миссис Шилд, полюбила ее и даже помню точно, когда это случилось. Я сидела за кухонным столом, делая домашнее задание по математике, а она готовила мне чай. Подняв голову, я увидела, что она здесь, рядом, как всегда бывало в пять часов, когда я приходила домой из школы. Мачеха стояла у плиты в своем ужасном розовом переднике «Тетушка Тэбби»[16] с оборками. И я полюбила ее за это, за то, что она всегда рядом. Мне захотелось, в свою очередь, сделать ее счастливой, и я решила, что буду звать ее «мамочка». Но я просто не смогла выговорить это слово. Я попробовала было звать ее Эви, и так я обращаюсь к ней, когда мы наедине, но я все равно привыкла к «миссис Шилд».
— Я — полная противоположность тому, что ты называешь «всегда быть рядом», — тихо проговорил Джефферсон.
Грейс убрала левую руку с рулевого колеса и погладила его по щеке.
— Да, ты прав. Но это нормально, я больше не жду чудес, с тех пор как выросла. — Он рассмеялся, но до боли сжал ее руку.
Как только они въехали в Нортбурн, Грейс припарковалась на обочине напротив огромного белого особняка в стиле 1920-х годов — из тех, которые более уместно выглядят в пригороде Лондона, а не в сельской местности.
— Вот здесь мы и жили, это Гейблз.
— Отличный дом.
— Миссис Шилд любила его. У нее едва не разорвалось сердце, когда пришлось покинуть дом, но он стал слишком большим для нас. Смешно, мы говорим о доме так, словно он за одну ночь взял и вырос, как подросток, а наутро оказалось, что занавески на окнах коротки и нет ни одного предмета мебели прежней, нормальной величины.
— А ты, разве ты не возражала против того, чтобы она продала его?
— Нет, наверное, меня тоже обуревали какие-то сентиментальные чувства. Все эти счастливые воспоминания детства. Я могу показать тебе розовый куст, под которым мы с Финном хоронили своих домашних зверюшек, пока их косточки не вылезли из земли и нам пришлось перенести погребение в заросли лилий… не бойся, шучу. Посмотри, вон дуб, тот самый, с которого я упала и сломала руку, когда мне было десять лет. А вон там, в углу, маленький сарай, куда однажды я заперла Финна и забыла о нем, отправившись ночевать в дом Ноя, так что миссис Шилд пришлось сообщать в полицию о его пропаже… — Грейс обернулась к нему с радостной улыбкой. — Какое счастливое время!
— Похоже, ты была действительно отвратительным ребенком.
— Еще каким, все так говорили.
Он притянул ее к себе.
— Я здорово разозлился на своих родителей, когда они продали наш дом, — сказал он. — Я знал, что веду себя эгоистично, да еще и нелогично: я уехал из дому еще десять лет назад, но все равно устроил сцену. Он был просто огромен, и родители решительно не знали, как его содержать: шесть спален и необъятный двор, тогда как моя бедная старая мама всю жизнь мечтала о небольшой уютной квартирке на окраине города с видом на реку. Но я вел себя так, словно все обязано было оставаться прежним исключительно ради меня, в то время как сам я мог переезжать с места на место и меняться так, как мне хотелось.
— Неважно, насколько мы повзрослели, в отношениях с родителями мы всегда остаемся консерваторами. Хотя, честно говоря, я не возражала против того, чтобы миссис Шилд продала Гейблз. В общем-то, я была там счастлива, хотя дом всегда казался мне немного скучноватым. Однако труднее всего оказалось уехать из Кендалла. Здесь, проведя рукой по стене, я думала, что этой стены касалась и рука моей матери, она поднималась по этим лестницам, готовила мне обед в этой кухне — ну, ты меня понимаешь. Но, покинув Кендалл, я уже не испытывала чрезмерной привязанности к какому-то месту. Может быть, первый раз приходится рвать по живому, зато дальше получается легче. Вообще-то мне всегда хотелось жить в доме Ноя Блэкстаффа. Мы с ним дружили детьми. Его отец умер. Так что дом, строго говоря, принадлежал его дедушке с бабушкой, но он все равно приезжал к ним на каникулы. Старики по-прежнему живут там, вон в том огромном, восхитительно мрачном старинном доме ниже по улице. И еще у Ноя было привидение. Это не был призрак его отца или другого родственника, пусть дальнего, но, на мой взгляд, лучше хоть какой-нибудь призрак, чем вообще никакого. А ему даже не было интересно. Мне это представлялось верхом несправедливости. У него имелись Нортбурн-хаус, привидение и знаменитый дед. Старикан был художником, представителем богемы, можешь себе представить? Естественно, Артур Блэкстафф был нашим сельским представителем богемы, то есть носил плащ, широкополую шляпу, охотился на лис с гончими и знал, как правильно есть суп. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, он был чертовски консервативен — знаешь, из тех людей, которые готовы похлопать тебя по спине со словами «Не повезло, парень, на все воля Божья», если ты признаешься им, что у тебя сифилис, но они же сожгут тебя живьем, узнав, что у тебя СПИД.
