Мгновения жизни - Коббольд Марика (бесплатные полные книги .txt) 📗
— Вот как, он считает? Тогда на том и остановимся. — Дональд Аргилл разворачивается на каблуках, намереваясь выйти из комнаты. — Мне больше нечего добавить.
Пришел Артур, и сейчас он тоже инспектирует мои работы. Я попыталась прочесть выражение его лица, он заметил это и отвернулся, но в то краткое мгновение, когда его глаза встретились с моими, я увидела в них неприязнь. Я поняла, что еще немного и расплачусь, поэтому постаралась взять себя в руки, отвернувшись к окну и глядя на сад.
— Нет, Дональд, — голос моего мужа оставался ровным, — мы пригласили вас сюда, чтобы услышать ваше непредвзятое мнение. Вы же не станете отпускать Луизе ложные комплименты, чтобы она оставалась в плену иллюзий и выставляла себя на посмешище.
При этих его словах внутри у меня все похолодело, я с ужасом ожидала продолжения.
— Очень хорошо. Я не стану заходить так далеко, чтобы утверждать, будто в том, что я видел, полностью отсутствуют признаки какого-либо мастерства, миссис Блэкстафф. В этих работах есть наивность, которая иногда может показаться даже очаровательной. Однако же, если сравнивать ваши картины с работами настоящих художников, к числу которых принадлежит и ваш муж… — при этих словах Артур наклоняет голову в знак признания своих заслуг, — то приходится констатировать, что в них нет умения и точности, каковые только и могут свидетельствовать о профессионализме. Позволю себе добавить также, что в некоторых ваших работах, в особенности это относится к полотну «Мать и дитя», отсутствуют не только хороший вкус, но и основные принципы рисования, композиция, перспектива и цвет.
— Все это только к лучшему, — утешает меня Артур. Гнев, который я заметила в его глазах, когда он впервые увидел мои картины, куда-то испарился. Может быть, я ошиблась, ведь я была расстроена. — Я боялся, что одного моего слова будет недостаточно и ты заподозришь меня в каком-нибудь низменном мотиве, побуждающем скрывать твои работы от широкой публики. Вот почему я пригласил Дональда, чтобы он высказал свое мнение. Наверняка это все же лучше, чем испытать публичное унижение. И не забывай, что выставка привлекла бы большое внимание именно потому, что автор работ — моя жена, а не какая-то никому не известная леди. Поверь, он оказал нам обоим добрую услугу. И потом, никто ведь не предлагает тебе перестать получать удовольствие от своих уроков. Ты всего лишь должна воспринимать их как приятное времяпрепровождение, чем они и являются на самом деле. И еще я хотел бы добавить, что в последнее время ты несколько пренебрегаешь своими домашними обязанностями.
Я прекращаю посещать уроки и пытаюсь объяснить причину Уильяму Фентону и Виоле. Уильям стискивает зубы, и в его темных глазах вспыхивает гнев; как же он еще молод, думаю я.
— Этот напыщенный старый плут. Этот… — Я кладу руку ему на плечо, и, когда он опускает на нее взгляд, мне приходит в голову, не думает ли он, что у меня очень большая, совсем не женская ладонь. — Луиза, я умоляю вас не обращать внимания. Не позволяйте им отобрать у вас рисование.
Я улыбаюсь ему.
— Вы говорите так, словно это какой-то заговор. Не думаю, что я представляюсь им настолько важной персоной. Нет, это мой собственный выбор. Я просто слишком уважаю работу настоящих художников, чтобы и дальше безрассудно тратить время, краски и холст на игру в искусство. Мистер Аргилл непременно сказал бы, если бы заметил хоть какие-то достоинства в моей работе.
— Он всего лишь человек.
— Который считается нашим самым выдающимся критиком. И не забывайте о моем муже. Он не выразил несогласия.
— Ваш муж… — Уильям нервно меряет шагами маленькую студию, его приятное молодое лицо нахмурено. Я вспоминаю, что его мать была итальянкой, может быть, испанкой: у него оливковая кожа и такие выразительные темные глаза. Он оборачивается, смотрит на меня, и я вижу, что он с трудом старается сохранить спокойствие. — Я лишь могу сказать, что они оба ошибаются.
— О Уильям, вы очень добры, но я не могу просто взять и отмахнуться от их мнения. Конечно, я уважаю вашу точку зрения, естественно…
— Но не настолько, чтобы поставить ее выше их мнения?
Я делаю паузу.
— Нет. Нет, наверное.
— Но ведь тебе нравится рисовать, — говорит Виола. — Разве этого недостаточно, и разве это больше ничего не значит?
— Я сказала тебе: это значит все. Я питаю слишком глубокое уважение к искусству, слишком люблю его, чтобы продолжать заниматься мазней.
Уильям выглядит удивленным. Он еще не видел меня такой, никогда не слышал, чтобы я разговаривала повышенным тоном. Виола успела узнать меня лучше, но она не соглашается с моими настроениями.
— Я думаю, ты ошибаешься. Я думаю, ты очень сильно ошибаешься.
— А что вы скажете, если я позволю себе заметить, что вовсе не считаю картины вашего мужа столь выдающимися, как об этом говорят? — Вызывающе-мрачное лицо Уильяма живо напоминает мне о Джорджи, и я не могу не улыбнуться.
— Я скажу, что вы имеете полное право на собственное мнение.
— А вы — что вы на самом деле думаете об этом? Если скажете, что считаете его великим художником, я более не стану вас разубеждать. — Уильям отступает, и в глазах его появляется такое выражение, словно он выиграл наш спор.
Я в упор смотрю на него, стараясь ничем не выдать, как сильно бьется мое сердце.
— Я верю, что мой муж — хороший художник, — отвечаю я.
Когда я протягиваю ему руку, Уильям отказывается взять ее. Молодые мужчины разбивают мне сердце своей честностью и быстротечными страстями.
— Ты оказался прав, — говорю я позже Артуру. — Я была дурочкой, осмелившись даже понадеяться, что могу стать кем-то, больше, чем любительницей.
— Нет, ну что ты, моя дорогая, — откликается он, беря мои руки в свои, поднося к губам сначала одну, потом другую и целуя по очереди все мои пальцы. — В стремлении к успеху не может быть ошибки. Ошибкой будет не смириться, достигнув своего потолка. Ты же знаешь, насколько строг и бескомпромиссен Дональд Аргилл. Его попросили оценить тебя как профессионального художника. Если бы он рассматривал твои работы как любительские, его суждение было бы совершенно иным.
— Ты хочешь сказать, оно бы более соответствовало моему преступлению? — Я пытаюсь улыбнуться.
— Нет, Луиза, вовсе нет, — смеется он. — Я всего лишь хочу сказать, что проблема не в твоих работах, а в твоих ожиданиях.
Через несколько недель он отправляется на пару дней в Лондон и, вернувшись, сообщает мне, что снова разговаривал с Дональдом Аргиллом.
— Он попросил передать тебе наилучшие пожелания и сказать: если ты чувствуешь, что твоя творческая энергия требует выхода, то следует подумать о ткацком ремесле. Он заметил мне, а в словах такого человека, как Аргилл, это настоящая похвала, что у тебя встречаются интересные цветовые решения.
— Неужели он не мог сказать этого сразу? — бормочу я себе под нос, так чтобы Артур не услышал. Последующие комментарии сего доблестного мужа ясно давали понять, что он думает, об этом же свидетельствовала и реакция Артура. Ему, оказывается, стало стыдно за плохое качество моих работ, вот почему он выглядел сердитым. Думаю, именно эти слова поразили меня сильнее всего… мой муж счел мою работу столь негодной, что устыдился. Но моя неудача на поприще искусства сблизила нас с Артуром. Я буквально обожала своего супруга, когда он отзывался обо мне в подобной доброжелательной манере, мы с ним были словно близкие друзья и конфиденты. Как я могла быть такой неблагодарной, такой несправедливой, что почти ненавидела его в последнее время? Только посмотрите на него, — такого очаровательного, такого нежного и заботливого. Я подхожу к нему, обнимаю и прижимаюсь щекой к грубому твиду его куртки. Он быстро, с неловким смехом освобождается из моих объятий.
Разумеется, у него случаются перепады настроения. Но ведь я знала об этом, когда соглашалась выйти за него замуж. Он сам сказал мне об этом, опустившись передо мной на колени на сырой траве, практически погубившей его белые фланелевые брюки. Вот как он выразился:
