Смерть в наследство - Алюшина Татьяна Александровна (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
— Евгений Александрович, я бы хотела поговорить с Алексеем наедине.
— Конечно, конечно, — засуетился он и стал торопливо выталкивать охранника из палаты.
Ника лежала в одноместной палате, с комфортом, уж наверняка Евгений Александрович подсуетился. Точно она, правда, не знала, а спрашивать не стала.
— Садись, — сказала Ника Алексею.
Она подтянула подушки повыше и села в кровати, устроившись поудобней.
Алексей сел на стул, упершись локтями в колени, сцепил пальцы рук и опустил голову. Он еще ни разу с того момента, как переступил порог палаты, не посмотрел ей в глаза.
— Придвинься поближе.
Он послушно передвинул стул к изголовью кровати.
— Посмотри мне в глаза, — попросила она.
Он поднял голову и посмотрел на нее. Они молчали, молчали и смотрели друг другу в глаза.
Между ними происходил странный молчаливый диалог — он просил прощения, пытался что-то объяснить ей и самому себе, обвинял себя и рассказывал, что не может найти нечто важное внутри, то, что обязательно надо найти, раскопать, иначе не понять, для чего ты вообще есть на земле, и что все чаще думает, что в нем этого и нет вовсе. А Ника — что поможет ему и его отцу, что не за что их наказывать и винить, у них свое горе — вот этот мальчик, несущийся на всех парах к некоему краю, за которым, может, и найдет то, что ищет, но, как правило, эти паруса несут к гибели.
Да и за что винить-то?!
Ей благодарить его надо! Потому что на один краткий миг она почувствовала, увидела, осознала, что во всей нашей жизни есть глубокий смысл, назначение некое, понять которое мало кому дано.
И что есть человек, который живет своей, параллельной с ее, жизнью, и пусть они никогда не встретятся, но они оба существуют в этом пространстве, и теперь она знает, что он есть.
Что мальчик, сидящий напротив, гораздо смелее, чем она, потому что ищет в себе этот смысл, мучается, бунтует, а она давно разуверилась, что в ней есть нечто важное и, махнув на себя рукой, запретила себе даже думать об этом.
— Ты его наказываешь за то, что он сильнее, умнее, целостнее и никогда, как тебе кажется, ты не станешь таким? — спросила Ника, продолжая вслух их молчаливый диалог.
— Да, отец настоящий мужик, и меня это бесит! Слушай, а как ты догадалась, ты что, ясновидящая?
— Нет, я потерпевшая, сбитая твоим красным монстром. Кстати, отделался бы ты от этой машины, у нее свой характер, и она уже попробовала калечить людей, подозреваю, что ей это понравилось.
— Точно, экстрасенс какой-то, — усмехнулся он и расслабился.
«Так-то лучше!» — подумала Ника.
— Тебе сколько лет?
— Восемнадцать.
— Шел бы ты в армию, Леша!
— Не хочется, я в институте учусь.
— Да наплевать! Куда он от тебя денется! Иди, тебе полезно быть подальше от родителей, денег, дурных мыслей.
— Может, ты и права. — Он как-то сразу стал с ней на «ты», еще когда молча рассказывал о себе.
— Он тебя любит таким обалдуем, какой ты есть, и можешь не стараться, никакие твои идиотства на его любовь к тебе ни повлияют, она просто есть, и все! Это называется безусловная любовь, то есть без всяких условий.
— Я знаю! Теперь знаю!
Он отвернулся, посмотрел, задумавшись, в окно.
Ника не мешала — пора бы уже мальчику подумать! Леша повернулся и, посмотрев ей в глаза, по-детски пожаловался:
— Я только не знаю, что мне теперь делать!
— Это решать только тебе, и выбор делать тебе, и разбираться со всем, что ты наворотил, тоже тебе.
— Ты не думай, я отвечу и в тюрьму саду! — распетушился он.
— Ясно, — вздохнула Ника. — Папу позови.
Алексей подскочил так стремительно, что стул перевернулся и упал.
— Не надо! Не делай этого, не отмазывай меня! Я вообще был против, чтобы отец с тобой договаривался! Нечего меня жалеть!
— Ты пока сочувствия к себе не заслужил.
Она устала, в голову вгрызалась боль, с каждой минутой все больше и больше наливаясь свинцовой тяжестью.
— Все, Леша, хватит! Я не настолько старая и умная, чтобы тебе советы давать, сам разбирайся! Позови отца.
Алексей как-то потух, как лампочка, которую выключили. Он наклонился, упершись руками в койку, приблизив свое лицо к ней, и Ника рассмотрела у него на носу маленькие веснушки.
— Прости меня, — тихо попросил он.
— Не разочаруй меня, — ответила она.
— Спасибо! — шепотом поблагодарил Алексей и, поцеловав ее в щеку, распрямился и пошел к выходу и, уже взявшись за ручку двери, обернулся и спросил: — Можно я буду тебя навещать?
— Только если не станешь таскать бананы, я их терпеть не могу!
— Никаких бананов, клянусь! — разулыбался он и вышел.
В палату сразу же зашел Евгений Александрович, один, без охраны.
— Евгений Александрович, подозреваю, что ваш адвокат болтается где-то рядом? — спросила она.
— Вы угадали. — Он слегка опешил и, еще не зная, чего ожидать, нервничал.
— Тогда давайте его сюда побыстрей, у меня очень болит голова, и я устала, — отдала приказание Ника и, вспомнив Сонечкино воспитание, добавила: — Извините.
— Что вы, я понимаю!
Он совсем не солидно, суетясь, достал мобильный, нажал кнопку, спохватился, вспомнив о статусе, взял себя в руки и властно приказал:
— Семен, поднимись, зайди в палату! — и убрал телефон во внутренний карман пиджака.
— Вы что-то решили, Вероника?
— Да. Как говорят американцы: «Дайте ему еще один шанс», а лучше отправьте его в армию в какие-нибудь ВДВ или спецназы, туда, где посложнее.
Ника перевела дыхание, ее голова жила отдельной от хозяйки жизнью. Сейчас по расписанию у нее числилась боль, сильная, нарастающая. По-хорошему надо бы позвать медсестру и сделать укол, но Ника хотела побыстрее закончить со всем этим, не тратя время на уколы.
— Спасибо вам, Вероника! Все мои обещания остаются в силе, и сумма, которую вы назовете, в разумных пределах, конечно, вам будет выплачена.
— Конечно, в разумных, — усмехнулась она тому, как быстро он оклемался. — Отдельная палата — это ваши происки?
— Мои, — признался он.
— А если бы я отказалась, меня бы перевели в общую?
— Ну что вы! — Он снова был царственным, а потому снисходительным львом.
Ну почти был.
— Вы ведь пострадали из-за нас, я хоть как-то должен был компенсировать…
— Бросьте, Евгений Александрович! Компенсировать! — Она усмехнулась, и они переглянулись, как два все понимающих игрока в покер. — Я делаю это не для вашего сына, а для вас. Он не такая уж дешевка, как вы думаете, и еще неизвестно, кому бы больше не повезло: ему или зэкам, с которыми он бы сидел.
Она помолчала, потерла виски, стараясь успокоить разгулявшуюся боль.
— Может, позвать медсестру? — заботливо предложил он.
— Потом.
Ника прикрыла глаза, немного спустилась с постамента, сооруженного из подушек.
В дверь негромко постучали, и вошел адвокат.
Он был маленький, пухленький, вальяжный — никакой суеты, резких движений и непродуманных слов — очень солидно, как и положено стряпчему человека такого уровня и масштаба.
Адвокат принялся подробно ей что-то объяснять, показывать какие-то бумаги, тыкать пухлым пальчиком, где надо поставить подпись. Ника прервала его:
— Стоп! Вы составили заявление, что я не имею претензий?
— Да! — на полном скаку своего красноречия остановился адвокат.
— Дайте!
Он протянул ей листок, вытащив его из дорогущего кожаного портфеля.
Лист пах кожей того самого портфеля и мелко дрожал у нее в руке. Ника заставила себя сосредоточиться и внимательно прочитать напечатанный текст.
— Хорошо, дайте ручку.
Он достал конечно же дорогую ручку и протянул ей, предусмотрительно подложив портфель под лист, для удобства.
— Вот и чудненько! — обрадовался он и быстро выхватил лист из ее пальцев, как только она поставили подпись. — Формальность номер два. — Он достал еще один лист из портфеля и протянул Веронике. — Здесь расписка о том, что вы получили энную сумму, или вам лучше перевести деньги на счет, по безналичному расчету?
