Пора выбирать (СИ) - Авдеев Макар (чтение книг txt) 📗
— Мы знаем, — сказал Захар. — Мы вроде как подполье. Андеграунд.
Старые девятиэтажные дома на Столетье резко контрастировали с «престижной» Снеговой Падью. Подъезды и улочки были более мрачными и неблагополучными. Поначалу всё шло ровно — Герман заводил Захара в разные дома, по собственному усмотрению, так как без его «опеки» Гордеев бы вообще потерялся. Герман знал здесь каждый подъезд, буквально. Зайдя, они открывали Захаров рюкзак, и начинали распихивать газеты по ящикам, а если кто-то появлялся и мог их застать, Захар быстро застёгивал молнию, и они останавливались, как будто ничего не было, и пережидали, когда неопределённость минует.
Но в одном подъезде, не успели они приступить к раздаче, как вслед за ними зашли два какие-то мужика, явно подвыпившие. Захар, который только было открыл рюкзак, засунул в него руку поглубже, делая вид, что что-то ищет.
— Куда же я их положил… эти проклятые ключи, — как бы сквозь зубы сказал он.
Гордеев ожидал, что неизвестные проследуют мимо них, наверх, но те остановились, видно тоже чего-то ждали. Захар-то с Германом, хотя и могли сразу уйти, ясно чего ждали — чтобы мужики скрылись из вида, и они могли спокойно начать раскладывать газеты. Если бы случай произошёл до 18 декабря, они бы могли делать это, не таясь. Но 18 декабря было в понедельник, а сейчас наступил вечер среды. Устав шарить рукой в рюкзаке, в котором, как он прекрасно знал, лежали только газеты, Захар застегнул молнию, закинул рюкзак обратно за плечи и засунул руки в карманы брюк (в одном из которых ключи и были, правда, ни к одной из квартир в этом доме не подходили), придав лицу натуженный вид, словно пытается что-то вспомнить.
Один из мужиков, наиболее борзый, отчего-то привязался к ним. Что-то ему в них не понравилось. Разумеется, так как по правде Захар и Герман были не из его подъезда, мужик их ни разу в жизни не видел. Захар на вопрос, а что собственно они тут делают, лаконично проинформировал: «Стоим». На вопрос, зачем, объяснил: «Ждём». Предоставлять больше информации он не считал необходимым. Пусть сами додумывают, друга ли они ждут, конца света, или просто так зашли погреться. Это, в конце концов, их личное дело, почему здесь стоят. Которое заявившуюся следом парочку никоим образом не касается.
Неадекватный кадр же вбил себе в голову, что они тут ищут закладку. Которую Захар ни разу в жизни в глаза не видел и даже не знал, как та выглядит. И он с напарником бы просто ушёл, но мужик перегородил проход к двери, который был достаточно узким (а запасного выхода не виднелось). Будь оппонент один, Захар бы просто оттолкнул его (тот был не больше по комплекции и всего на пару сантиметров выше по росту), но с ним ещё и друг. А в том, что справится с двоими, Захар не был уверен. Из Германа не ахти какой боец. Поэтому оставалось стоять и ждать, когда обвинителю надоест и он отвалит сам, но тот настойчиво хотел «разобраться». На все наезды неадеквата Захар отвечал неизменное — они с другом вошли в этот подъезд, потому что им так захотелось, никакой закладки не искали, да и вообще наркотики не употребляют, и уйдут отсюда, если мужик освободит проход.
— Ты меня наколоть решил?! — буянил мужик. — А ты знаешь, что за обман наказывают?..
— Ты что ли накажешь? — усмехнулся Захар и на всякий случай вытащил из кармана перцовый баллончик, предупреждая. Это немного остудило пыл смутьяна. Гордеев сделал два шага к лестнице, которая уводила наверх. Хотя неизвестные заблокировали им выход, но это направление для отхода оставалось открытым.
Тут вмешался Герман, которому всё надоело. Он попытался честно объяснить оппоненту ситуацию (раз тот якобы радел за правду и требовал откровенности), что они с Захаром распространяют агитационные газеты, но сразу признаваться не хотели, так как, во-первых, к Февральному в обществе относятся неоднозначно, во-вторых, по закону эту агитку раздавать уже нельзя, и ребята стараются не палиться. Герман даже расстегнул рюкзак Захара и продемонстрировал мужику пачку газет.
— Виталь, ладно, отстань от них, похоже, ребята правда газеты разносят, — попытался утихомирить смутьяна его кореш, который казался поадекватнее и менее выпившим.
— Да ты что, не понимаешь, они специально, типа прикрытие, — не соглашался «Виталя».
— Специально столько напечатать? Это уже паранойя.
— Короче, раз я с вами по-хорошему, — обратился первый к Захару и Герману, — а вы не хотите честно всё рассказать, я сейчас звоню людям, они подъедут и будут говорить по-другому. А дверь подъезда мы запрём до тех пор, пока они не приедут. Понятно?
Захар всё понял. Мужику важна не честность, не разобраться по справедливости — ему просто нужно было к чему-то прицепиться. А закладка это, внешний вид, или газета с Февральным — не играет роли. Если Герман действительно мог смахивать на наркомана — тощий, бледный, чуть неряшливый, то уж Захара, который даже алкоголь пил несколько раз в жизни, и сигареты никогда не брал в рот, за «торчка» точно принять было невозможно. Захар давно изучил такой типаж образчиков, как этот мужик — они понимают только язык грубой физической силы, и с ними нужно либо не пересекаться, либо с самого начала общаться на данном языке, а пытаться поговорить по-человечески — пустая трата времени.
— Ладно, пойдём, — сказал Захар Герману, и, не теряя больше ни секунды, направился по лестнице наверх. Поднимались они с Германом очень быстро, и мужики сразу не бросились им вдогонку. До того, как приедут «братки» (если вообще приедут), у них должна быть некоторая фора, чтобы подготовиться к обороне.
Они пришли на площадку девятого этажа. Здесь никого не было. Пустое квадратное пространство. Лестница очень узкая, и держать оборону сверху будет удобно. Хотя бы зарядить ногой в голову одному, а другому прыснуть в глаза из баллончика Захар успеет. Предположительно, уроненный ногой повалится назад, на своих товарищей, а концентрация слезоточивого газа в проходе на определённый период заблокирует доступ на верхнюю площадку.
— Так, — отдал Захар распоряжение Герману, — звони Тучину. Пускай дует к нам на подмогу. Удара с тыла отморозки не ждут. А если дверь в подъезд будет закрыта, пусть вызывает ментов. Чёрт с ними, с газетами, жизнь дороже.
— Точно, — сказал Герман, — а какой номер у Тучина?
Захар, правой рукой держа баллончик, левой вытащил телефон (батарейка была уже на грани) и продиктовал номер из записной книжки.
— Конечно, сейчас же выезжаю, — ответил Юрий. — А в каком вы доме?
— Чёрт, я забыл номер дома! — спохватился Герман. — А когда заходили, в темноте не посмотрел. До этого помнил, но забыл. — И он начал по косвенным признакам, замысловато объяснять Юрию, что за дом и как к нему проехать.
— Вызови лифт, — сказал Захар, когда они закончили разговор, и Тучин пообещал, что скоро будет.
Герман нажал круглую кнопку вызова лифта, который по счастливой случайности в данном подъезде ходил. Кабина стала подниматься с первого этажа. Захар готовился, что из неё может кто-то выскочить, но лифт пришёл пустым.
На лестнице снизу сначала были слышны шаги, потом затихли. Где-то на середине подъёма периодически раздавались голоса двух или трёх человек. Когда так прошло минут пять, Захар сказал:
— Спускаемся на лифте. — Они с Германом вошли в кабину, и Гордеев нажал кнопку первого этажа.
Захар перехватил баллончик, чтобы, если дверь откроется, и за ней окажется тот мужик, сразу брызнуть ему в лицо. Но за те секунды, пока лифт спускался, неумолимо приближаясь к нижней площадке, Захар обескураживающе понял, что психологически просто не готов нажать на кнопку и применить «перцовку» в действии. Вот в этом всё и дело. Что не очень далёкие люди готовы без колебаний обрушить дубинку, нажать на курок, сломать жизнь другому человеку, а люди мыслящие колеблются, потому что осознают ответственность за свои поступки. Отсюда и идут многие беды в России. (С другой стороны, если мыслящие люди перестанут колебаться — останутся ли они в таком случае мыслящими?..)
