Время расставания - Ревэй Тереза (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
К подъезду модного дома тянулась вереница автомобилей с шоферами. Американец предложил Камилле сесть в черный «гочкис», чтобы отправиться к Липпу [69].
Пока машина ехала по мосту через Сену и въезжала на бульвар Сен-Жермен, Камилла исподтишка наблюдала за своим спутником. Обаятельный сердцеед, Виктор Брук обладал внешностью типичного американца, гордящегося тем, что его страна выиграла войну, и ни на секунду не сомневающегося в моральном и экономическом превосходстве Америки. После освобождения такие парни завоевали сердца европейцев, так же, как покорили Европу их жвачки, нейлон и джаз. И вот сейчас, через несколько лет после окончания войны, ими продолжали восхищаться, не без некоторой затаенной зависти.
— И чего ради вы меня похитили?
— Ради вашей красоты.
Камилла подняла глаза к небу. В тридцать один год она уже не была наивной девочкой, краснеющей от подобного рода комплиментов.
— Я так понимаю, это суть ваших помыслов, не правда ли?
— К чему врать? Если хотите, я могу упомянуть ваш ум, а в его наличии я нисколько не сомневаюсь, поскольку знаю, что вы управляете фирмой наравне с вашим отцом. Могу сказать, что всегда восхищался Домом Фонтеруа, который соперничает с моим бутиком на 7-й авеню. Я предпочитаю быть откровенным, Камилла, вы ведь позволите мне называть вас Камиллой? Я нахожу вас очень красивой и хотел бы познакомиться с вами поближе.
Девушка не смогла сдержать улыбку. Как можно противостоять столь блистательному мужчине, который пожирает тебя глазами и засыпает комплиментами? Она решила получить максимальное удовольствие от этого незапланированного обеда и откинулась на сиденье из искусственной кожи. Камилла радовалась, что этим утром надела свое любимое желтое шелковое платье с черным поясом, которое выгодно оттеняло цвет ее лица и подчеркивало стройность фигуры.
Под расписанными сводами, в окружении многочисленных зеркал заведения Липпа, Виктор Брук с обескураживающей откровенностью жителя Нового Света рассказал своей спутнице о себе самом и о своей семье. Камилла узнала, что предок Виктора был выходцем из Армении, отправившимся в Америку во второй половине восемнадцатого века. Свое состояние он нажил на торговле пушниной. В то время шкуры выдры, бобра и норки индейцы отдавали в обмен на ножи или кастрюли, продать же эти меха в Европе можно было за огромные деньги. За одно ружье аборигены Америки предлагали две шкуры бобра, за одеяло — восемь, а за топор — три.
— Это было опасным ремеслом, — увлеченно рассказывал Виктор. — Утверждают, что в те времена лишь меховщики да миссионеры осмеливались забираться в те места, куда до них не ступала нога белого человека.
Натура предприимчивая и деятельная, предок Виктора зафрахтовал быстроходные суда, чтобы поставлять пушнину в Китай и на Дальний Восток, а в 1830 году, став миллионером, он взял себе американскую фамилию и принялся скупать под застройку землю в Нью-Йорке.
— Но, следуя семейным традициям, в каждом поколении нашей фамилии всегда один из наследников занимается торговлей мехами, и на сей раз это выпало на мою долю, — заключил Виктор и сделал знак официанту, чтобы тот принес им еще одну бутылку «Лафит-Ротшильда». — Но расскажите мне о себе, Камилла. Мне говорили, что у Дома Фонтеруа тоже богатая история.
Чуть позднее, сидя в своем кабинете, Камилла с задумчивым видом вертела в руках визитную карточку нового знакомого. Виктор уезжал обратно в Америку этим вечером, и, провожая молодую женщину к дому на бульваре Капуцинов, он пообещал ей, что они скоро увидятся. «Теперь, когда мы стали друзьями, это ведь неминуемо, не так ли, Камилла?»
Мадемуазель Фонтеруа ощущала легкое головокружение от выпитого вина и напора этого мужчины. Со вздохом она вложила карточку в толстый ежегодник «Winckelmann», в котором значились имена всех меховщиков. Во время встречи с Виктором Камилле казалось, что от него исходит та жизненная энергия, что так поражала ее при каждом посещении Нью-Йорка. Виктор Брук походил на свой родной город, он унаследовал от него порывистость ветра с ароматом соленых брызг и сверкание стеклянных фасадов домов. Однако, представляя его открытое и смеющееся лицо, Камилла вспомнила, как потемнели глаза мужчины, когда он рассказывал о войне, о тех парнях, что погибали на его глазах, когда они рвались к отвесным скалам Нормандии под взрывы мин и стрекот пулеметов. «В тот день я пообещал себе наслаждаться каждым мгновением жизни, если мне удастся выбраться из этой переделки», — сказал он девушке перед тем, как одарить ее очередной лучезарной улыбкой. И Камилла не могла не спросить себя, испытал ли ее новый знакомый некий душевный надлом, напоминающий те мрачные провалы, что, как зияющие раны, разделяют сияющие небоскребы.
Валентина задернула занавески, чтобы яркий солнечный свет этого сентябрьского утра не ранил уставшие глаза Андре. Смерть — странная штука: вы так стремитесь к свету, а он причиняет вам боль.
Женщина вернулась к кровати мужа и склонилась к нему. Дыхание ровное. После укола врача, призванного облегчить страдания, Андре уснул. Смерть — нелепа; ты умираешь, засыпая, чтобы восстановить силы, а надо бодрствовать, дорожить каждым часом и каждым мгновением, тем самым продлевая себе жизнь.
Валентина устала, она могла бы попросить кухарку приготовить ей чаю, который она пила бы, грызя сухарик и листая газету, но мадам Фонтеруа предпочла опуститься в кресло, где она провела всю ночь, охраняя сон того, с кем ей вскоре предстояло проститься. Она никогда не говорила мужу, что любит его, но даже не осмеливалась думать о том, что будет с ней, когда его не станет.
Камилла оглядела себя в зеркале. Осунувшееся лицо, синева под глазами. Нервной рукой она провела по щекам пуховкой с пудрой, подкрасила губы помадой. Женщина с досадой отметила, что все ее усилия напрасны — макияж лишь подчеркнул мертвенную бледность лица.
Через несколько минут она предстанет перед административным советом и сообщит этим господам ту новость, о которой уже давно перешептываются по углам, но которая с этого дня становится официальной: Андре Фонтеруа умирает.
Камилла еще раз критически оглядела себя. Баска бежевого костюма плотно прилегала к бедрам. Молодая женщина проверила, не порвались ли чулки. Ее шею украшали простые жемчужные бусы, а на лацкане пиджака блестел трилистник с изумрудами и бриллиантовым сердцем, эту брошь от Ван Клифа ей подарил на тридцатилетие отец.
«Я предпочел бы, чтобы драгоценности тебе дарил твой супруг, а не престарелый отец», — прошептал Андре на ухо дочери. Камилла знала: папа страдает из-за того, что она до сих пор не замужем. «Лучше любящий отец, чем назойливый муж!» — ответила молодая женщина, но не смогла одурачить месье Фонтеруа своей бравадой. Его печаль смущала ее. Андре никак не мог понять, почему наследница отталкивает всех претендентов на ее руку, отвергая кого яростно, кого лениво, кого вежливо — в зависимости от настойчивости женихов. С комом в горле Камилла думала о том, что уже слишком поздно объяснять отцу причины такого поведения.
Но как отнесся бы отец к ее связи с мужчиной, которого она видит лишь изредка? Покидая Лейпциг, Камилла даже не подозревала, что вновь увидит Сергея. Два года она носила в душе тайну, причиняющую боль. Ни один из мужчин, проявлявших в ней интерес, не пробудил в ней того захватывающего чувства, что она испытала к молодому лейтенанту-сибиряку, волею судьбы оказавшемуся в разрушенной Германии. Один казался ей чересчур обыкновенным, со своим предложением руки и сердца и надеждой обзавестись потомством, другой — слишком странным, взбалмошным, со своими пристрастиями к развлечениям и мелкими интересами, и все они были лишены загадочной основательности этого русского.
Случилось так, что она оказалась в Ленинграде, на первом послевоенном аукционе пушнины, организованном русскими. Январским утром в бывшем царском дворце с потолками, потемневшими от времени, и стенами, украшенными помпезными портретами Сталина, молодая женщина с восторгом разглядывала шелковистый мех рыси, белый с черными пятнами. Она поражалась небывалой мягкости этой шкуры, которую намеревалась приобрести. Внезапно чья-то ладонь легла на ее руку. Взбешенная, Камилла — а ей редко выпадала возможность полюбоваться столь роскошным мехом — подняла голову, думая о том, что кто-то хочет увести у нее шкуру, которую она уже видела на плечах американской актрисы, жены миллионера. На Сергее под белым халатом теперь была не военная форма. Девушка неожиданно испытала такой прилив радости, что у нее перехватило дыхание. Но мужчина крепко сжал пальцы француженки, как будто пытаясь предупредить ее о чем-то. Камилла так и застыла под его строгим взглядом, в котором читался призыв к молчанию. В Советском Союзе никто не обладал правом свободно высказывать свои мысли и передвигаться, даже видный работник «Союзпушнины».
