Время расставания - Ревэй Тереза (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Сергею пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы встретиться с Камиллой наедине, в этом ему помогли трескучий мороз и темнота, которая окутывала город уже во второй половине дня. Во мрак погружались строгие набережные Невы, купола и мосты, бронзовые кони и атланты, поддерживающие портики дворцов. Их встреча была большим риском, так как советским гражданам не разрешались никакие контакты с иностранцами. Но Сергей, обладающий удивительным талантом охотника, который всегда помогал ему маскироваться, сливаться с природой, смог совершить невозможное и оторваться от соглядатаев, приставленных к молодой француженке. Он отвел Камиллу к верным друзьям, в коммунальную квартиру, в которой проживало несколько семей.
Камилла сочла всю эту игру в шпионов странной, но волнующей. Даже когда Сергей говорил ей о том, что они подвергаются опасности, ускользая от бдительного ока людей из органов, девушка не ощутила страха. Ей казалось, что их любовь, зародившаяся среди военных руин, не могла расцвести в условиях спокойной, мирной обыденности.
В тот вечер каждая их ласка отличалась особой нежностью. В комнате с низким потолком, после того как из нее вышли бабушка с внуками, в комнате с допотопной печкой, от которой исходил удушающий жар, они любили друг друга прямо на диване, где обитатели квартиры спали, и их влажная кожа касалась бархата обивки, а в это время мороз рисовал на стеклах дивные узоры.
Камилла испытывала некоторый стыд от того, что отдавалась своему любовнику в квартире совершенно незнакомых людей. Ей казалось, что ее поведение не безгрешно, но разве она могла устоять? Позднее они ужинали вместе со всеми, рассевшись вокруг круглого стола, и колено Сергея касалось колена Камиллы. Француженка попробовала красного цвета капусту, заправленную уксусом, солью и растительным маслом, суп с крупчаткой и черный хлеб. Никто не смотрел на нее осуждающе. В глазах женщин вспыхивали искорки романтических воспоминаний, а глаза мужчин лучились плохо скрываемым задором.
На следующий день на аукционе, окруженная толпой представителей колхозов, торговых посредников, экспертов и меховщиков, Камилла повышала цену, намереваясь закупить для своего Дома меха куницы, рыжей, почти алой, камчатской лисы, сияющий серый ширазский каракуль, который напоминал ей зимнее небо России. Камилла знала, что в зале, где проходят торги, присутствует Сергей, и от этого чувствовала себя счастливой.
Влюбленные договорились встретиться через два месяца на ярмарке в Лейпциге, куда они оба могли отправиться совершенно официально. В начале марта в городе стоял такой плотный туман, что на улицах из транспорта остались одни лишь трамваи. Сергей с Камиллой, воспользовавшись этим необычным погодным явлением, держась за руки, гуляли по призрачным улицам, где мерцающий свет уличных фонарей тонул в густой, ватной пелене. Молодые люди, смеясь, говорили, что им помогают сами небеса: в этом непроглядном тумане за ними не мог уследить ни один шпик.
Проходили месяцы и годы. Железный занавес разделил Европу на две части, и Лейпциг стал узником, спрятанным за колючей проволокой с вышками. Скорняки и меховщики покинули Брюль, избрав своей новой обителью Ниддаштрассе во Франкфурте, но Сергей и Камилла нашли возможность остаться верными городу, в котором они познакомились. Как это ни парадоксально, но русский и француженка, невзирая на прослушивание телефонных разговоров и людей в плащах, которые неотступно следовали за иностранцами в ГДР, стране со строгими правилами, именно здесь ощущали необыкновенную свободу.
Но между встречами дни тянулись так медленно, что казались нескончаемыми. Нельзя было ни обмениваться письмами, ни перезваниваться. Порой, оставаясь в одиночестве в своей квартире на улице Кабон, в двух шагах от Дома Фонтеруа, слушая шум большого города, залетающий в открытые окна, Камилла становилась добычей глухого отчаяния. У их любви не было будущего, не было той обманчивой надежности, что так согревала сердца влюбленных пар, которые Камилла часто встречала. Все, что связывало их с Сергеем, — это некое молчаливое согласие, негласный договор, который они заключили раз и навсегда. Но они жили лишь своей хрупкой любовью, родившейся среди бурь Европы, разорванной на части.
Смирился бы отец с этой бессмысленной страстью, ведущей в тупик? А Валентина? Она бы ужаснулась. Если бы не позавидовала…
Камилла в последний раз оглядела себя — как будто перед сражением! Женщина была настроена решительно, но ее сердце снедала тоска. Стоит ей сделать официальное заявление, и выражение лиц пяти управляющих компанией неуловимо изменится. Она сразу же почувствует недоверие. Конечно, из уважения к ее еще живому отцу они постараются не выдать своих чувств и намерений, особенно этот гнусный Филипп Агено, но их сомнения станут почти осязаемы.
Молодая женщина сжала кулаки. Она могла позволить себе выглядеть уставшей, но не сдавшейся, отчаявшейся. С того самого момента, как доктор Фурукс сокрушенно покачал головой, внимательно осмотрев отца, Камилла постоянно мерзла. Решительным жестом она захлопнула свою сумочку.
Идя по коридору третьего этажа, девушка оказалась перед открытой дверью.
— Я не знаю, — раздался рокочущий голос мужчины, беседующего по телефону. — Патрону все хуже и хуже.
Жан Дютей заменил Даниеля Ворма, когда тот вышел на пенсию. Новый управляющий мастерской был уроженцем Вогезов, он отличался решительностью, а его взгляд из-под черных бровей был прямым и честным. Сын животновода, разводящего лисиц, он еще юношей оставил родную деревню, расположенную близ Бальвёрша, чтобы найти работу скорняка в столице. Поступив учеником в Дом Фонтеруа, мужчина быстро продвигался по служебной лестнице: его талант и строгие манеры были по достоинству оценены начальством. Именно Камилла убедила отца назначить Жана на место Ворма. Андре колебался — Дютей казался ему слишком молодым, но Камилла настояла на своем. «Надо двигаться вперед, папа. У нас не так много времени. Нам следует окружить себя людьми, мыслящими смело и по-новому, теми, кто органично вписался в современную эпоху. В противном случае все наши клиенты уйдут к Кристиану Диору и его компаньонам!»
Отец уступил, но не потому что Камилла его убедила, а потому что он с каждым днем становился все слабее. Андре казался уставшим и потерянным. Он никак не мог приспособиться к круговерти послевоенных лет. Когда Камилла говорила ему о духах и всевозможных аксессуарах, о дефиле и рекламе, она видела, что мысли отца витают где-то далеко.
К нему приходили друзья-меховщики, переждавшие войну в Лондоне или Нью-Йорке, но Андре чувствовал на душе лишь пустоту, образовавшуюся после страшной гибели его лучшего друга. Трагическая судьба Макса Гольдмана потрясла Фонтеруа до глубины души. Он не мог простить себе, что не уговорил Макса вовремя бежать из страны. Эта мысль преследовала Андре, стала наваждением. Когда он говорил об этом с Камиллой, она пыталась успокоить отца, но при этом понимала, что Андре страдает не только потому, что никак не может оправиться после убийства нацистами Макса и Юдифи, а потому что уже второй раз за свою жизнь стал свидетелем конца целой эпохи. И на сей раз Фонтеруа не сумел найти в себе достаточно сил, чтобы приспособиться к духу времени.
Не имея возможности ему помочь, Камилла с жалостью смотрела на обожаемого отца, мечтая прогнать его тоску, которая одновременно и пугала ее, и раздражала. «Не стоит взваливать на свои плечи все грехи этого мира, папа!» — порой, отчаявшись, кричала она. Но что могла противопоставить молодая женщина этой агонии разума? Однажды Андре поделился с дочерью своими страхами, сказал, что до сих пор испытывает шок после пережитого в окопах, что этот кошмар с тех пор преследует его. «Как странно, ты не находишь? Почему я все время думаю только о той, предыдущей войне?» И Камилла поняла, что душевную рану Андре получил в юношеские годы, очень давно, и она, любящая дочь, при всем желании не может облегчить боль отца. Единственным, кто, вероятно, мог бы спасти отца от пожирающей его черной меланхолии, была Валентина, и Камилла даже порой ревновала мать, обладающую такой огромной властью. Но Валентина не смогла найти нужных слов. «А искала ли она их?» — как-то подумала взбешенная Камилла.
