Онтология взрыва - Футымский Игорь (читаем книги бесплатно txt) 📗
Значимости составляют вертикальное измерение распределений индивидуальных рациональностей в вероятностных волнах групповых рациональностей. Каждые две соседние, метрически близкие рациональности обеспечивают геометрическую неразрывность континуума жизненного мира (хотя, скорее всего, это не обязательно должно выполняться совсем уж везде локальных аномалий отрицать оснований не видно).
Приблизительно так работает геометрический генератор рациональностей жизненный мир. Причем, как это ясно из сказанного, - квантовый генератор. То есть пространство рациональностей квантуется, как и весь континуумальный мир (что, впрочем, показывает и наш феноменологический опыт). Это и есть третье соображение, в силу которого нам потребовалась идея геометризации жизненного мира для его описания.
В жизненном мире как в пространстве рациональностей интерсубъективность выражает его интегральную геометрическую неразрывность. Неразрывность в пространстве групповых рациональностей, как это следует из его геометрии, обеспечивается их маргинальными зонами, которые их соединяют, одновременно своими размерами задавая и расстояния между ними. И расстояния между групповыми рациональностями, и связь между ними - это базовые условия, необходимые для динамической устойчивости их пространства, то есть жизненного мира. Иначе говоря, для нашего выживания одинаково ценны как общественное согласие, так и общественные разногласия. Если первое выражает то геометрическое общее, что содержится в каждой групповой рациональности и составляет глобальную групповую рациональность человека вообще, то вторые выражают условие комбинаторной полноты жизненного мира.
Мы должны мириться с тем, что кто-то мыслит не так, как мы - мириться просто потому что это обеспечивает наше выживание. В континуумальном мире трудно нанести удар по тому, кто раздражает нас своим инакомыслием и при этом не задеть себя. (А тем более - уничтожительный удар: не спрашивай, по кому выстрелит оружие, которое ты продаешь - оно выстрелит по тебе.) Трудно понять, насколько мы отдаем себе отчет в такой элементарной геометрии. Может быть, вполне отдаем, но согласны жертвовать собой, когда не соглашаемся на жизнь и рациональность каких-то ближних вокруг нас? Христианская мораль прощения, во всяком случае, исповедует геометрический идеал индивидуального выживания, но, видимо, существуют какие-то менее тривиальные геометрии, задающие мотивацию наших поступков, если мы так часто и уверенно этот идеал обходим.
Да, война и агрессия - это удел не только неразумных хищников, но и нас, детей цивилизаций. Значит, конфликты и войны - это вполне геометрически обеспеченные подробности континуумального мира. (Гераклит: "Должно знать, что война общепринята, что вражда - обычный порядок вещей, что все возникает через вражду и заимообразно"; "Гомер, молясь о том, чтобы "вражда сгинула меж богами и меж людьми", сам того не ведая, накликает проклятье на рождение всех существ".)
Если все в жизненном мире сводится к взаимодействию и столкновению рациональностей, а это так, то войны и конфликты отражают особенную трансцедентальную геометрию жизненного мира.
В этой геометрии живут, взаимодействуют и соперничают рациональности, и именно эти обстоятельства жизненного мира задают все, что в нем происходит. Все самое на первый взгляд нерациональное в нем подчиняется сторогой его геометрии. Она оправдывает и войну Монтекки с Капулетти, и гражданские, и этнические, и религиозные, и мировые войны, равно как и разнообразные формы примирения сторон - вплоть до взимного их уничтожения. Даже если в войнах присутствует пошлый мотив грабежа, все равно они сводятся к столкновению рациональностей и к соответствующей геометрии, потому что необходимым условием конфликта является предшествующее ему деление на своих и чужих. Причем каждое новое время создает новые условия для такого разделения или его усиления.
"Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям." - говорит князь Андрей Пьеру Безухову в "Войне и мире". "Мой дом" - говорит князь Андрей, и Москва для него тоже "моя", и оскорбили и оскорбляют его французы как русского, то есть как носителя особой и неповторимой русской этнической рациональности. Французы стали для него преступниками потому, что стали угрожать его праву быть таким носителем, то есть, праву быть самим собой. (Хотя, понятно, сами французы во главе с Наполеоном и Шовиньи преступниками себя не считали. Наоборот, они считали себя героями - они воевали за могущество французской идеи. Вот пример рационального релятивизма, обязательного условия для конфликта.)
Война начинается там, где одна рациональность заявляет свои права на жизненное пространство другой рациональности, стремясь подчинить его себе, часто несмотря на то, как мало на первый взгляд они различаются. Так же, как один вид животных стремится либо сохранить, либо приумножить свое жизненное пространство, но уж никак не поступиться им, потому что оно обеспечивает соответствующую своим размерам вероятность выживания вида, так и для рациональности экспансия - средство, которым достигается ее максимальная устойчивость.
Когда в середине 13-го века над раздробленной и разрушенной татаромонгольским нашествием, а потому сильно уязвимой Русью по-прежнему нависали две угрозы - с востока и с запада, именно логикой сохранения самобытной этнической рациональности пришлось руководствоваться Александру Невскому в его геополитическом выборе. В силу слабости своих возможностей будучи вынужден выбирать наименьшее из зол, он шел на соглашения и уступки в отношениях с восточной угрозой русскости, и без долгих размышлений разбирался с западной всей силой своего оружия. Дело в том, что в действительности угроза с востока была в большей степени угрозой экономических и, может быть в какой- то степени политических потерь, но в самой меньшей степени ее можно было назвать угрозой культурного поглощения. В угрозе же с запада присутствовал весь спектр потерь, и последняя из трех перечисленных была представлена едва ли не с самой большой силой.
Позднее политическую логику Александра Невского по сути дела продолжил московский князь Иван Калита. Ведя дипломатическую игру с Золотой Ордой, он начал процесс объединения русских земель как процесс политического укрепления русскости (для него, а в принципе и для нас неважно, какими способами он этого добивался - выигрышная политическая цель всегда бывает обеспечена стихией, а "С стихией божией царю не совладеть"). Тем самым оригинальная русская этническая рациональность получила определенный запас устойчивости, который затем был развит.
Та особая геометрическая составляющая, которая обеспечила исторический путь русской этнической рациональности, оказалась одним из многовековых залогов устойчивости пространства рациональностей, в то время как многие этносы история "рассосала". Примеры из человеческой истории, на которых построены, например, теория "вызова- ответа" А. Тойнби или этногенеза Л. Гумилева, хорошо описывают мировой океан рациональностей, когда штормовой, когда спокойный, но всегда живой, способный с легкостью поглотить в свои глубины или наоборот, долго держать на своих волнах. (Для Сартра этот океан - мутная бессмысленность существования, в которую заброшен человек, но это, конечно, не так. Море и все, что в нем происходит, имеет свою логику, пусть и очень сложную, и океан рациональностей, в котором в постоянных состояниях взаимодействия и конфликта находятся способы воспринимать мир - тоже.)
Рациональности в своем мире живут, эволюционируют и умирают, как виды в животном мире. А мы, как это естественно для жизненного мира, в той же степени, что являемся носителями собственных, индивидуальных рациональностей, вмещаем в себя и рациональности групповые, в пространства которых мы вовлечены геометрией Универсума. (В том числе мы представляем и некую глобальную групповую рациональность, ту, которая отражает весь горизонтальный слой, временной слой рациональностей.)
