Вечная философия - Хаксли Олдос (прочитать книгу .txt) 📗
В Индии, как и в Персии, мусульманское учение также обогатилось доктриной одновременной имманентности и трансцендентности Бога. В мусульманские практики были привнесены моральные наставления и «духовные упражнения», помогающие подготовить душу к постижению Бога и к приобщению к божественному. Важный исторический факт: святого поэта Кабира считают своим духовным союзником и мусульмане, и индуисты. Те, чьи цели находятся вне времени, всегда придерживаются мирной политики. Преследования и войны порождают те, кто идолизирует прошлое и будущее, кто ищет блаженства в ушедших днях или в утопических мечтаниях.
Узри во всех вещах Одно, второе лишь собьет тебя с пути.
Сама структура нашего языка подтверждает, что это глубинное понимание природы вещей и истоков добра и зла открыто не только святым. Ибо язык, как много десятилетий назад отметил Ричард Тренч, зачастую «мудрее не только простого люда, но даже мудрейших его носителей. Порой он заключает в себе истину, когда-то широко известную, но ныне позабытую. В других случаях в нем живут ростки истины, которые нельзя разглядеть, но которые гениальные создатели языка угадали по счастливой случайности». Как важно, к примеру, что в индоевропейских языках, как отметил Дармстетер, корень, означающий «два», несет в себе отрицательную коннотацию! И греческая приставка -dys (как в слове dyspepsia – расстройство пищеварения), и латинская -dis (как в dishonorable – непорядочный) происходят от «duo», «два». Родственное им -bis придает негативный смысл таким современным французским словам, как bévue («оплошность», дословно – «два взгляда»). Следы того самого второго, что «лишь собьет с пути», просматриваются и в словах «dubious» (англ. – сомнительный), «doubt» (англ. – сомнение) и Zweifel (нем. – сомнение): сомнение – это раздвоенность разума. У Беньяна также есть мистер Лицеприятный (англ. «Mr Facing-Both-Ways» – «Мистер Обращенный к обеим сторонам»), а в современном американском сленге есть понятие two-timers (англ. – «изменник», досл. – «два раза»). Наш язык в своей бессознательной мудрости незаметно подкрепляет тезисы мистиков и обнажает дурную природу всякого разделения. (Кстати, даже в самом этом слове: разделение, division – проявляет свою обманчивую натуру коварное число 2.)
Здесь следует отметить, что культ единства на уровне политики – это лишь идолопоклоннический эрзац, искусственный заменитель подлинной религии единства на личном и духовном уровнях. Тоталитарные режимы ищут оправдания своему существованию в философии политического монизма, в соответствии с которым государство – это Бог в земном мире, единение под гнетом божественного государства – спасение, а любые средства достижения этого единения, какой бы изобретательной жестокостью они ни отличались, верны и могут применяться без зазрения совести. На практике подобный политический монизм приводит к избытку привилегий и власти у меньшинства и подавлению большинства, к ропоту внутри государства и войнам за его пределами. Но избыток привилегий и власти – это непрерывное искушение гордыней, алчностью, тщеславием и жестокостью. Притеснения вызывают страх и зависть, а война порождает ненависть, страдания и отчаяние. Все эти негативные эмоции губительны для духовной жизни. Только чистые сердцем и бедные духом могут постичь Бога в единении. А потому попытки искусственно навязать обществу больше единства, чем готовы принять его члены, ведут к тому, что индивиды практически полностью теряют психологическую способность к единению с Богом или друг с другом.
Христиане и суфии, к чьим писаниям мы возвращаемся, взывают в основном к человеческому разуму и его божественной сущности.
Мое «я» есть Бог, и я не знаю другой себя, кроме себя в Боге.
В чем душа несхожа с Богом, в том она несхожа с собой.
Я шел от Бога к Богу, пока они не возопили изнутри меня – Ты есть Я!
Заслуживают упоминания два случая из жизни этого суфийского святого.
Когда Баязида спросили, сколько ему лет, он ответил: «Четыре года».
Люди сказали: «Как это может быть?»
Он ответил: «Семьдесят лет я был отгорожен этим миром от Бога, но в течение последних четырех лет я видел Его. Время, когда человек отгорожен, не считается за жизнь».
В другой раз кто-то постучал в дверь святого и крикнул: «Есть ли здесь Баязид?» Баязид ответил: «Есть ли здесь кто-то, кроме Бога?»
Чтобы оценить душу, мы должны оценить ее Богом, ибо основа Бога и основа души суть одно и то же.
Дух в своей чистой природной сущности обладает Богом, а Бог – духом.
Ибо хотя она бесконечно погружается в божественную единосущность, она никогда не достигнет основания. Ибо сама сущность души в том, что она бессильна проникнуть в глубины своего Творца. И здесь уже нельзя говорить о душе, ибо она утратила свою природу в божественной единосущности. Она больше не зовется душой, но зовется неизмеримой сущностью.
Познание и предмет познания суть одно. Недалекие люди воображают, будто узрят Бога, как если бы Он стоял там, а они здесь. Это не так. Бог и я, мы едины в знании.
«И уже не я живу, но живет во мне Христос». Или, вероятно, было бы точнее использовать этот глагол как переходный и сказать: «И уже не я живу, но Логос проживает меня», – проживает, как проживает свою роль актер. В таком случае, конечно, актер всегда оказывается несоизмеримо выше своей роли. Когда дело касается реальной жизни, шекспировских персонажей не существует, а есть лишь аддисоновские катоны или – что случается чаще – гротескные мсье Пирришоны и тетушки Чарли, возомнившие себя Юлиями Цезарями и принцами Датскими. Однако милосердное Провидение позволяет каждому персонажу произнести свои мирские, неразумные реплики и преображает их сверхъестественным образом, будто божественный Гэррик.
О Господи, как так случилось в нашем бедном старом мире, что Ты столь велик, но никто не находит тебя, что Ты зовешь так громко, но никто не слышит Тебя, что Ты так близко, но никто не ощущает Твоего присутствия, что Ты отдаешь Себя всем, а никто не знает имени Твоего? Люди бегут от Тебя и говорят, что не могут Тебя найти, они отворачиваются от Тебя и говорят, что не видят Тебя, они закрывают уши и говорят, что не слышат Тебя.
Между католическим мистицизмом четырнадцатого-пятнадцатого веков и квакерами семнадцатого века широкой пропастью зияют страшные для веры времена межконфессиональных войн и религиозных преследований. Но через этот разрыв проложили мостик те, кого Руфус Джоунс, автор единственного доступного на английском жизнеописания этих людей, назвал «духовными реформаторами». Денк, Франк, Кастеллио, Вайгель, Эверард, Кембриджские неоплатоники – вопреки жестокости и безумию того периода цепочка этих апостолов не прервалась. Истины, прописанные в Theologia Germanica – книге, которую Лютер, по его словам, любил очень сильно, но из которой, судя по его жизненному пути, вынес на удивление мало, – вновь провозглашались англичанами во время гражданской войны и под диктатурой Кромвелля. Мистическая традиция, увековеченная духовными реформаторами-протестантами, уже начала тускнеть, когда Джорджу Фоксу пришло его первое великое откровение и он через непосредственное переживание осознал, что
