Воспоминания - Шпеер Альберт (книги без регистрации .txt) 📗
Не исключено, что в малодушном подчинении генералитета воле Гитлера было повинно и постоянное перенапряжение. Порядок работы Гитлера вклинивался в повседневное нормальное функционирование Верховного командования вермахта, из-за чего люди часто лишались нормального сна. Подобные чисто физические перегрузки играют, повидимому, большую роль, чем это принято считать, особенно если длительное время находиться под прессом требований самых высших достижений. Кейтель и Йодль даже в личном общее производили впечатление усталых, опустошенных. Чтобы несколько разрядить круг изношенных людей, я хотел помимо Фромма внедрить в ставку фюрера своего друга фельдмаршала Мильха. Я несколько раз брал его с собой, чтобы-де доложить о проблемах «центрального планирования». Пару раз это получилось удачно, Мильх сумел заручиться положительным отношением Гитлера к своему плану разработать вместо предусмотренного производства серийного тяжелых бомбардировщиков программу выпуска истребителей. На это вскоре последовал запрет Геринга появляться ему в ставке.
Геринг выглядел сильно утомленным, когда в конце 1942 г. мы сидели в его павильоне, специально построенном для его кратких визитов в ставку. В его рабочем бункере обстановка была не столь спартанской, как у Гитлера; удобные кресла, во всяком случае, были. Подавленно он заметил: «Мы еще будем радоваться, если после этой войны Германия сохранит границы до 1933 г.» Правда, он тут же попытался замазать эти слова парой оптимистических банальностей, но у меня создалось впечатление, что при всей беззастенчивости, с которой он смотрел в рот Гитлеру, внутренним взором он уже видел приближение разгрома.
По своему прибытию в ставку Геринг обычно ненадолго удалялся в свой павильон, тогда как Боденшатц, его связной генерал при Гитлере, покидал комнату, где шло «положение», чтобы, как мы полагали, проинформировать Геринга о спорных вопросах. Через четверть часа он появлялся на совещании. С нажимом — и без того, чтобы его об этом просили, — он поддерживал именно ту точку зрения, которую Гитлер отстаивал в спорах с генералитетом. Гитлер внимательно вглядывался в лица присутствующих: «Вот видите, рейхсмаршал придерживается как раз моей точки зрения!»
После полудня 7 ноября 1942 г. я сопровождал Гитлера в спецпоезде в Мюнхен. Во время таких поездок, когда он был избавлен от рутины ставки, с ним было легче обсудить некоторые, требующие времени, общие вопросы производства вооружений. Его персональный поезд был оборудован радио-, телеграфной и телефонной связью. Йодль и еще несколько генштабистов также сопровождали Гитлера.
Общее настроение было напряженным. Мы уже опаздывали на четыре часа, потому что у каждой крупной станции мы задерживались, чтобы подключиться к имперской телефонной сети и получить последние сведения. С самого раннего утра в пути находилась целая армада транспортных судов противника, которая в сопровождении боевых кораблей направлялась, очевидно через Гибралтар в Средиземное море.
В былые времена Гитлер обыкновенно во время остановок появлялся в окне своего вагона перед народом. Теперь же контакты с внешним миром, казалось, были ему нежелательны. Шторы на окнах со стороны перрона были опущены. Как-то мы с Гитлером поздним вечером сидели в его отделанном полисандровым деревом вагоне-ресторане за обильным ужином. И никто из нас сначала не обратил внимания, что на соседнем пути стоял товарняк; из телячьих вагонов на нас на наш стол пристально смотрели немецкие солдаты, возвращавшиеся с восточного фронта, измученные, отощавшие, многие раненные. Приподнимаясь со стула, Гитлер вдруг увидел мрачную картину всего в двух метрах от своего окна. Ни приветствия, ни вообще какой-либо реакции. Приказ порученцу немедленно опустить шторы. Так во второй половине войны закончилась одна из редких встреч Гитлера с фронтовыми солдатами, такими же, каким он сам некогда был.
На каждой второй станции поступали сведения о все большем чисчле морских подразделений, миновавших пролив. Развертывалась беспримерная операция. Пролив позади! Все суда, сведения о которых поступали от воздушной разведки, шли уже по Средиземному морю на Восток. «Величайшая военно-морская десантная операция в мировой истории состоялась», — так уважительно отозвался Гитлер, возможно, размышляя в этот момент, что никто иной, как он сам был решительным противником операций такого рода. Возможно, на секунду забывая, что эта операция направлена была не против кого-либо, а против него самого. До следующего утра десантный флот задержался к северу от алжирского и марокканского побережья.
В течение ночи Гитлер развил несколько версий столь загадочного поведения: наиболее правоподобным ему казалось, что речь идет об огромной поставке всего необходимого для поддержки наступления против теснимого немецкого Африканского корпуса. Подразделения судов сгруппировались только для того, — рассуждал он, — чтобы под покровом защищающей от немецкой авиации ночи проскользнуть пролив между Сицилией и Африкой. Или — и этот вариант больше соответствовал видению им смелых боевых операций — «противник еще сегодня ночью высадится в Центральной Италии, там он вообще не встретил бы сопротивления. Немецких войск там нет, а итальянцы дадут деру. Так они смогут отсечь Северную Италию от Юга. Что же будет тогда с Роммелем? Очень скоро с ним будет покончено. У него нет резервов, а путь для поставок будет отсечен!» Гитлер просто упивался возможностям, которые открывались столь масштабной операцией, возможностями, которые уже давно ему были недоступными. Он все более входил в роль противника: «Я бы немедленно же захватил бы Рим и сформировал бы там новое правительство. Или, и это возможный третий вариант, я бы высадился бы в Южной Франции. Мы все время компромиссничали, вот теперь и получим! Ни укреплений, ни вообще немецких войск там внизу. Это ошибка, что мы там ничего не выставили. Правительство Петена, конечно, не будет оказывать сопротивления!» Право, казалось, что на какие-то моменты он забывал, что он сам был главной мишенью сгущавшейся смертельной опасности.
