Воспоминания - Шпеер Альберт (книги без регистрации .txt) 📗

Автомобиль вывели из кустов, несмотря на активность вражеской авиации я уже ночью, включив ближний свет, выехал на восток. Я просматривал свои записи, пока Кемпка сидел за рулем. Многие из них касались обсуждаемого в последние два дня. Не зная, на что решиться, я пробежал эти страницы. Потом я начал незаметно рвать их и выбрасывать клочки в окно. Когда мы ненадолго остановились, мой взгляд упал на подножку автомобиля. Прижатые сильным встречным ветром, в ее угол набились предательские обрывки бумаги. Я потихоньку сбросил их в канаву.

Усталость делает человека равнодушным. Поэтому я совершенно не был взволнован, когда 21 марта 1945 года после обеда встретил Гитлера в Рейхсканцелярии. Он кратко осведомился о том, как съездили, но был немногословен и не вспоминал о «письменном ответе». Мне показалось ненужным говорить с ним об этом. Кемпку он расспрашивал свыше часа, меня на эту беседу не пригласили.

Вопреки принципиальному распоряжению Гитлера, я в тот же вечер передал Гудериану копию моей памятной записки. Кейтель, напротив, в ужасе отшатнулся от нее, как будто это было опасное взрывчатое вещество. Напрасно я пытался выяснить, что сопровождало появление приказа Гитлера. Как и в тот раз, когда мое имя оказалось в списке будущего правительства, составленного участниками заговора 20 июля, ко мне стали относиться холодно. По всей видимости, окружение Гитлера считало, что я окончательно впал в немилость. И действительно, я уже не мог оказывать влияния на ход дел в важнейшей области моей деятельности, спасения подчиненной мне промышленности.

Два решения Гитлера послужили мне в эти дни доказательством того, что он решил быть совершенно беспощадным. В сводке вермахта от 18 марта 1945 г. я прочитал, что приведен в исполнение смертный приговор, вынесенный четырем офицерам, по вине которых якобы не был вовремя взорван мост через Рейн под Ремагеном; Модель только что сказал мне, что они были совершенно невиновны. «Ремагенский страх»: как его назвали, до конца войны сковал волю многих ответственных лиц.

В тот же день мне намекнули, что Гитлер приказал казнить генерал-полковника Фромма. Уже за две недели до этого министр юстиции Тирак за ужином с полным безразличием небрежно рассказал, пока меняли тарелки: «Фромму тоже скоро не сносить головы!» Мои попытки изменить этим вечером настроение Тирака оказались бесполезными, они не произвели на него ни малейшего впечатления. После этого я через несколько дней направил ему официальное письмо на пяти страницах, в котором опровергал большую часть известных мне обвинений против Фромма и предлагал себя в качестве свидетеля защиты народному суду.

Это было, пожалуй, единственное в своем роде ходатайство рейхсминистра. Уже через три дня, 6 марта 1945 г. Тирак прислал мне резкий по форме ответ, в котором говорилось, что для дачи мной показаний народному суду требуется согласие Гитлера. «Фюрер только что передал мне, — продолжал Тирак, — что он ни в коем случае не сделает для Вас исключения в связи с делом Фромма. В этой связи я не буду приобщать к делу Ваше заявление» 1 «». Приведение в исполнение смертного приговора показало мне, насколько серьезно мое положение. Я был в шоке: когда Гитлер 22 марта пригласил меня на одно из своих совещаний по вопросам вооружений, я опять послал вместо себя Заура. Его записи свидетельствовали о том, что оба они легкомысленно игнорировали действительность. Хотя военное производство давно уже развалилось, они занимались проектами так, как будто в их распоряжении был еще весь 1945 год. Так, они не только обсуждали совершенно нереальное производство нелегированной стали, но и констатировали, что армии следует поставить «максимальное количество» 88-миллиметровых противотанковых пушек, а также увеличить производство 210-миллиметровых минометов; они упивались разработками совершенно новых видов оружия: нового специального ружья для десантников, конечно, с «самой высокой скорострельностью» или нового миномета сверхбольшого калибра 305 мм. В этом протоколе был также зафиксирован приказ Гитлера, чтобы ему через несколько недель представили пять типов танков. Сверх того, он хотел, чтобы разобрались с действием известного уже в древности «греческого огня» и чтобы наш реактивный самолет Ме 262 как можно скорее был переделан в истребитель. Он невольно подтвердил тем самым, какую тактическую ошибку он совершил полтора года тому назад, когда из-за своей косности не последовал совету экспертов 2 «».

21 марта я вернулся в Берлин. Через три дня рано утром мне передали сообщение, что английские войска к северу от Рурской области, не встречая сопротивления, на широком фронте перешли Рейн. Наши войска, как мне сообщил Модель, были бессильны. Еще в сентябре 1944 г. высочайшая производительность нашей военной промышленности позволила в короткий срок создать из безоружных армий оборонительный фронт. Теперь такие возможности отпадали: территория Германии постепенно переходила к противнику.

Я снова сел за руль своего автомобиля, чтобы вновь отправиться в Рурскую область, сохранение которой было ключевым вопросом послевоенного развития. В Вестфалии, когда мы уже почти были на месте, нам пришлось остановиться из-за поврежденной покрышки. Неузнанный в сумерках, я на каком-то подворье вел разговор с крестьянами. Неожиданно для меня оказалось, что вколачиваемая в последние годы вера в Гитлера не исчезла даже в этой ситуации: он, Гитлер, считали они, не может проиграть войну, «у фюрера есть еще что-то в резерве, что он разыграет в последний момент. Тогда наступит великий поворот. То. что он позволяет врагам так далеко забраться на нашу территорию, это же только западня!» Даже в правительстве присутствовала эта наивная вера в преднамеренно придерживаемое чудесное оружие, которое в самый последний момент уничтожит беззаботно продвинувшегося вглубь страны противника. Функ, например, в эти дни спросил меня: «Но у нас же есть особое оружие, не так ли? Оружие, которое изменит все на 180 градусов?»

Той же ночью начались переговоры с д-ром Роландом, начальником Рурского штаба и его важнейшими сотрудниками. То, что они рассказали, ужасало. Три гауляйтера Рурской области были полны решимости выполнить приказ Гитлера об уничтожении объектов. Хернер, один из наших технических сотрудников, к несчастью, одновременно руководивший техническим управлением партии, по приказу гауляйтеров составит план работ по уничтожению. Сожалея, но привыкнув повиноваться, он разъяснил мне детали своей технически грамотной концепкии, которая на необозримое время должна была отключить промышленность Рура: даже угольные шахты предполагалось затопить и, разрушив подъемные механизмы, на многие годы вперед сделать невозможным их восстановление. Затопив баржи с цементом, предполагалось блокировать порты отгрузки Рура и одновременно с ними водные пути. Уже на следующий день гауляйтеры собирались начать взрывные работы, потому что войска противника быстро продвигались в северной части Рурской области. У них, однако, было так мало транспортных средств, что они полностью зависели от помощи моей военной организации. Взрывчатые вещества, детонаторы и бикфордовы шнуры они надеялись найти в достаточном количестве в шахтах.