Мой Карфаген обязан быть разрушен - Новодворская Валерия Ильинична (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Идея верховников была в том, что Анна Иоанновна подписывает некие кондиции. И не просто условия не налагать опалы, без суда и без вины не карать и не казнить. Нет, идея была в том, что она будет действительно конституционным монархом, что править будет Сенат. Тот самый Сенат, который был создан Петром. Петр создал Сенат. Боже мой, на что был похож его Сенат! Сенаторы были примерно такие же, как у нас члены Совета Федерации, нисколько не лучше, только одеты были несколько изящнее, но по части независимости и эмансипации сознания у них был примерно такой же уровень. Петра они к тому же боялись до смерти и противоречить ему не могли. Так что на суде царевич Алексей справедливо обозвал их холопами и сказал, что они в рот его отцу заглядывают. Правительствующий Сенат. Правительствующий Сенат — он и должен был править. У нас, по сути дела, намечался переход к римской форме правления. Единственное, чего не хватало, это народных трибунов. Это-то всегда будет, это всегда найдется, и даже слишком скоро найдется, об этом горевать не стоит. Не хватало еще выборов по фратриям. И чтобы было Народное Собрание, вроде апеллы и эклесии, как в Афинах и Лакедемоне. А так вполне римская форма правления. Анна Иоанновна становилась даже не чем-то вроде старинных римских царей, а скорее, консулом. Все было записано, все было запротоколировано. Верховники хорошо порылись в римском праве. Они посмотрели, какие это дает возможности, какие права имели преторы и консулы, кто что делал. Они рассмотрели и английские варианты. Как это все свершалось в Англии? Были большие заимствования и английские, и римские.
Это было лучшее, что могла дать тогдашняя политическая жизнь. Эти верховники были очень грамотными людьми. И все у них было подготовлено. Анна Иоанновна прозябала в Миттаве, в голодном крае. Для дочери русского царя там было скучно и голодно. Явиться в богатую Россию, к блестящему двору, где неистощимые ресурсы… Россия в то время была очень богата. Какое-нибудь захудалое немецкое герцогство смотрело на нее завистливыми глазами. Конечно, Анне безумно хотелось стать государыней. Она готова была все что угодно подписать. Ей, кроме денег, двора и почестей ничего не нужно было, никакой реальной власти она не ждала.
Но в дело вмешиваются два фактора. Первый фактор — это гвардейские полки, из дворян набранные. торой фактор — это народ православный. Гвардейские полки не сами пошли на приступ концепции верховников. Они уже в тот момент были достаточно грамотны для того, чтобы поискать поддержки в простом народе. И они знали, как надо разговаривать с этим простым народом. В этом смысле они были законченными анпиловцами. Они кидали в народ те лозунги, которые народ мог воспринять. А лозунг был такой: «Смотрите, что делается, эти супостаты, эти живоглоты бояре (только что не сказали: „новые русские“) заели ваш век, они там с жиру бесятся, они хотят матушку-государыню власти лишить, и тогда они вас всех порешат, и никто не заступится».
В народе уже бытовала дикая идея, что защита их в царе православном. В президенте, в царе, в ком угодно, но главное, чтобы он был один. Один Бог на небе, один монарх на земле. Один кесарь, один народ, одна концепция.
Откуда взялся фашизм? Фашизм Гитлер только сформулировал. Фашизмом проникнуто рядовое примитивное сознание. Он его ложкой зачерпнул из того самого народа, который ходил по Германии (вплоть до антисемитизма, которого там тоже было достаточно).
Народ стал дико возмущаться, поскольку ему уже была внушена мысль, что эти бояре, богатые, знатные, интеллигентные, образованные, которым, действительно, было очень далеко до народа, потому что пропасть между ними была непроходимая, его заедят. Гвардейцы же были парни попроще, прямо из казармы, свои в доску для народа.
Та же идея, что ходила и при Иоанне Грозном: батюшка-царь нас защитит от бояр. Хотя батюшка-царь был хуже любого хорька. Пусть нас защищает царь, никаких бояр нам не нужно. И фашизм, как глубоко народное явление, как раз и борется за то, чтобы было такое аккуратно подстриженное поле, зеленый газончик, где все равны в бесправии, а над ними — один царь с садовыми ножницами, который будет им головки отрезать в нужное время, но зато он будет это делать один. Совершенно потрясающая по глупости концепция, но, тем не менее, фашизм может быть вечен. До сих пор не нашли способ его искоренить.
И эта социальная концепция овладевает умами народа. Очень жаль, потому что в то время к верховникам примкнула верхушка конногвардейского полка, как бы элитные офицеры. Не такие, как Лебедь и Родионов, а настоящие элитные офицеры. Эти офицеры до Польши доехали, польскую Конституцию изучали. Она им показалась очень привлекательной, и все эти вещи они хотели внедрить в России. Уже посмотрели и на норвежские порядки, и на шведскую систему. То есть скандинавская традиция потихоньку вылезала из ила, поднимала голову, протирала глаза, умывалась. Еще немножко — и удалось бы это восстановить.
Если бы верховникам удалось то, что они хотели сделать, возможно, горбачевская перестройка и не понадобилась бы. Может быть, и без екатерининской бы обошлось… Но ничего не вышло. Единство народа с гвардейскими полками привело к тому, что они все завопили: государыню насильно заставили дать эту подпись! Государыня тут же смекнула, что надо делать, тут же от всего отказалась. В результате Дмитрий Голицын попадает в Петропавловскую крепость, и на этом кончается очередная попытка модернизации.
Анна Иоанновна начинает править совершенно самодержавно. Она правит самодержавно и совершенно по-идиотски, потому что никакой концепции власти у нее нет, а есть чувство, что надо делать то, что хочется.
Начинаются дикие репрессии. Можно сказать, следующий звездный час автократии приходит очень быстро. Но тут Анна, слава Богу, умирает.
Опять царя нет! Проста напасть какая-то. Но у нее остается племянница Анна Леопольдовна, а у этой Анны Леопольдовны знаменитый младенец, будущий Иван Антонович. Этой супружеской чете (там еще герцог Брауншвейгский есть, муж Анны Леопольдовны) она оставляет государство.
Начинается цепочка военных переворотов. Нулевое ГКЧП. Елизавета приходит вовремя и захватывает власть. Елизавета абсолютно не годится на роль реформатора. Об этом и Алексей Константинович Толстой пишет: «Веселая царица была Елизавет, поет и веселится, порядка ж нет как нет», но она, по крайней мере, бережно хранила память об отце, а все его начинания холила и лелеяла. Дело прогресса медленным черепашьим шагом шло в нужную сторону. Уже и канцлер появился. Звучат приятные названия: министр иностранных дел, канцлер. Постепенно мы цивилизовываемся. Правда, Елизавета делами не занимается. Но смертную казнь она отменила. Царица была добрым человеком. Пытку она забыла отменить, руки не дошли, танцевала очень много.
Воюем мы, кстати, непонятно зачем. Влезаем во все европейские войны. Пользы от этого нет никакой, зато расходы очень большие.
Но осталась память о великой Хартии верховников. То, что они пытались дать России, — это была бы Великая Хартия вольностей.
Вникните в нашу ситуацию. Следующие концептуальные деяния будут при Екатерине. Елизавета ничего концептуального не сделала. Она просто продолжала. 1730 год. Попытка дать вольность дворянству. Попытки ввести польскую Конституцию. Попытки ввести те политические порядки, которые были на Сейме, в наш Сенат. Попытка выборности монарха. Великая Хартия вольностей. Когда она в Англии была дана? 1215 год. Вот и вычтите из 1730-го 1215-й, и вы получите необходимость и перестройки, и ускорения. У меня вышла цифра в 515 лет. Это очень большой разрыв. Половина тысячелетия. И Великая Хартия так и не была получена, потому что ее вроде бы и хотели дать, да не получилось. Поскольку верховники потеряли и власть, и свободу, а многие — даже жизнь.
Дальше идет Екатерина. А Екатерина — это уже не модернизация, это нечто другое. Нет, конечно, это — модернизация, но в первый раз мы можем назвать эту модернизацию перестройкой. Первая перестройка в истории России — это екатерининская перестройка. Это уже ближе к концу XVIII века. Почему перестройка? Чем отличается перестройка от модернизации? Тем, что перестройка более лицемерна. Она лицемернее модернизации. Если модернизация направлена на себя и на свои проблемы, то перестройка во многом — это обман общественного мнения, это эпатаж. Она адресована кому-то еще, в частности, Западу. Нужно повесить кому-то лапшу на уши. Во многом перестройки — это тарелки лапши, которые вешаются на уши, при том, что делаются все же и полезные вещи.
