«Мягкая сила», «цветные революции» и технологии смены политических режимов в начале XXI века - Наумов Александр Иванович
В этом плане показательна книга уже упоминавшегося сотрудника Google В. Гонима под названием «Революция 2.0» [410]. Как отмечают исследователи, эта работа, по сути, стала логическим продолжением (с ориентацией на опыт североафриканских стран и поправкой на новые электронные технологии) изысканий Дж. Шарпа, практическим руководством для протестующих по преодолению репрессивных механизмов государства и реализации демократического транзита с использованием новейших средств массовой информации и коммуникации [411].
Использование Интернет-технологий и в частности, социальных медиа послужило значительным мобилизационным ресурсом для проведения акций протеста, планирования и организации демонстраций, а также преодоления порога страха перед реальными действиями на улицах городов. Как в свое время печатная пресса и телеграф, социальные сети кардинальным образом упростили систему коммуникаций между оппозиционными активистами. Они значительно расширили тактические возможности участников массовых протестов, внедрив, например практику организации демонстраций «он-лайн». Наконец, соцсети способствовали преодолению географических и социально-экономических различий и фактически стали основой для формирования национальной коллективной идентичности на основе растущего чувства неудовлетворенности действовавшим режимом, будучи основанием для выражения народного недовольства [412].
Конечно, сам по себе Интернет и социальные сети являлись не столько причиной, сколько средством канализации народных протестов. И это средство актуализировалось только в тот момент, когда в обществе созрели реальные социально-экономические и политические причины для недовольства. Однако использование новейших технологий резко усилило протестный потенциал, уже имевшийся в обществе. Кроме того, благодаря работе социальных сетей у их посетителей создавалось впечатление, что в протестных действиях участвуют миллионы людей, хотя в действительности число реально протестующих и протестующих в сети различалось многократно. Особое значение фактор социальных сетей приобретал в условиях принудительного блокирования властями доступа в Интернет; это повышало градус протестной активности, происходила политизация некоторых групп населения, отличавшихся до этого момента политической пассивностью. Ставка на использование социальных сетей позволяла противникам режима сократить материальные расходы и временные затраты на организацию государственного переворота. Наконец, именно социальные сети наряду с традиционными СМИ формировали международное общественное мнение в отношении происходившего в Тунисе и Египте [413].
Мобилизация активной арабской молодежи, обучение ее методам координации манифестаций посредством социальных сетей, создание многочисленных виртуальных неправительственных организаций, которые пропагандировали ценности либерализма на арабском и английском языках, поддержка массовых выступлений в регионе американским политическим истеблишментом через глобальные Интернет-сервисы — все эти методы свидетельствовали о реализации на практике концепции «мягкой силы» Дж. Ная и его последователей, но уже в новых условиях цифровой эпохи. По сути, молодые, образованные, увлеченными новыми информационными технологиями кибердиссиденты использовали в своих политических протестах два пространства: реальное и виртуальное. Благодаря использованию Интернета им удалось соединить оба этих вида и с помощью ненасильственных технологий успешно демонтировать правившие годами авторитарные режимы в Тунисе и Египте.
Подготовка, ход, палитра движущих сил «жасминовой» и «финиковой» «революций» в значительной мере (с поправкой на арабскую действительность) напоминают «цветные революции» в первой половине 2000-х годов. В Тунисе и, особенно, в Египте действительно были использованы многие механизмы ненасильственной смены власти, отработанные во время «бульдозерной революции» в Сербии в 2000 году, грузинской «революции роз» в 2003 году, «оранжевой революции» в Украине в 2004 году и «тюльпановой революции» в Киргизии в 2005 году. Все они, как известно, были активно спонсированы и поддержаны Вашингтоном и его союзниками. Волнения в арабских странах имеют целый набор признаков, характерных для «цветных революций»: создание оппозиционных молодежных структур, парализация работы органов государственной власти, закрепление определенных стереотипов, кампания неповиновения власти, создание территориального анклава и ненасильственная оккупация территории в центре страны, экспрессивный характер действий восставших и т. д. Но были и отличия, главным из которых стало использование новейших Интернет-технологий, что позволяет назвать события в Тунисе и Египте в конце 2010 — начале 2011 годов «цветными революциями 2.0».
Ударной силой «цветных революций 2.0», как говорилось выше, стала образованная молодежь. Она имела развитые сетевые организации, которые оказались чрезвычайно эффективны в ходе антиправительственных волнений, координированных через Интернет. Однако эти движения оказались не готовы к тому, чтобы перестроиться на организационную работу, связанную с политической деятельностью и нацеленную на легальный политический процесс. Напротив, исламисты были политически более мобилизованы и активны, идеологически ангажированы и дисциплинированы, чем сторонники светских партий. На первых же парламентских выборах в Тунисе и Египте победили исламистские силы — партия «Ан-Нахда» и «Братья-мусульмане», соответственно.
Пришедшие к власти исламисты, однако, продемонстрировали неспособность построить эффективную модель государственного управления и решить реальные социально-экономические проблемы. Экономики Туниса и Египта потеряли сотни миллионов долларов, упали доходы от туризма, пострадал инвестиционный климат, проблемы безработицы не только не были решены, но и значительно усугубились, резко возросла угроза терроризма. Политические изменения, произошедшие в Тунисе и Египте, коснулись лишь верхнего эшелона элиты. Не произошло в этих странах и улучшения социально-экономического положения, за что, собственно, и выступали народные массы, свергавшие режимы Бен Али и Мубарака.
Тунисская писательница С. Стефенсон осенью 2012 года не без оснований утверждала: «Через год (после «жасминовой революции» — А. Н.) у нас нет ни демократии, ни веры к избранным официальным лицам, ни улучшенной конституции. Права человека и права женщин под угрозой. Экономика тонет. Туризм деградирует. Кто хочет провести отпуск среди банд бородатых бродяг, которые штурмуют посольства, поднимают свой черный пиратский флаг над университетами и сжигают грузовики, перевозящие пиво?» [414]. Как справедливо заметил британский исследователь Дж. Гелвин, восстания в Тунисе и Египте привели к свержению автократов, но говорить о том, что была свергнута сама автократия, пока явно преждевременно [415].
В октябре 2014 года в Тунисе прошли парламентские выборы. Как и ожидалось, «Ан-Нахда» не смогла повторить успех 2011 года, и большинство мандатов получили представители главной светской партии «Нидаа Тунис». 26 ноября была принята новая конституция, в которой были прописанные отношения между ветвями власти, гарантированы широкие права человека и гражданина, декларировано равенство мужчин и женщин и т. д. Президентом Туниса в декабре 2014 года стал Беджи Каид Эс-Себси, неоднократно занимавший различные министерские посты при режиме Бен Али. Тем не менее, вернуться на тот уровень социально-экономического развития, который существовал до «жасминовой революции», Тунису, по сути, до сих пор так и не удалось.
Правление исламистов в Египте длилось еще меньше. На первых после «финиковой революции» парламентских выборах в 2012 победу одержала «Партия свободы и справедливости» — умеренное крыло «Братьев-мусульман». На президентских выборах в мае — июне 2012 года триумф праздновал ее лидер — Мухаммед Мурси. Однако политика, основанная на лозунге «Ислам — вот решение», вызвала сопротивление традиционно светских армейских кругов, значительной части городской молодежи, христиан (10 % египтян), бизнеса, особенно туристического, страдавшего от отношения исламистов к туризму как к разновидности проституции [416].
