Три портрета эпохи Великой Французской Революции - Манфред Альберт Захарович (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
Руссо был первым. В истории французской общественной мысли (а если угодно, в значительной мере и европейской) предреволюционного времени, т. е. времени еще не поколебленного господства феодально-абсолютистского строя с его сословно-иерархическим жестким членением, Жан-Жак Руссо был первым литератором, выражавшим мысли, чувства, чаяния порабощенного и бесправного народа.
Нужно ли доказывать, что первым быть всегда труднее?
Но для того чтобы стать выразителем социальных чаяний народа, было недостаточно знать его горести и стремления. Нужно было еще и осмыслить их, понять, найти для них подходящую литературную форму; надо было суметь заставить себя слушать.
Важнейшим предварительным условием всего этого должна была быть определенная степень образованности, начитанности. Без знаний, без знакомства с состоянием наук — естественных и общественных, с достигнутым наукой в середине XVIII века уровнем, наконец, без приобретения известных литературных навыков Жан-Жак Руссо не мог бы стать тем, кем он стал, — знаменитым писателем и мыслителем, вошедшим на века в историю мировой литературы.
Надеюсь, читатель правильно поймет меня: само собой разумеется, ни сам Жан-Жак, ни госпожа де Варане ни в 1732 году, когда Руссо вторично переступил порог ее дома, ни позже не думали о его будущей литературной деятельности; тем более что и ему, и опекавшей его доброй женщине полностью были чужды какие-то мессианские идеи или хотя бы определенные честолюбивые планы.
Речь идет об ином.
Как бы ни относиться к госпоже де Варане, к ее достоинствам и недостаткам (сегодня, двести с лишним лет спустя, всякое морализирование было бы неуместным и даже смешным), нельзя не воздать должного ее проницательности, позволившей ей разглядеть в неотесанном пареньке из простонародья талантливого ученика.
В доме госпожи де Варане под ее руководством и при ее непосредственной помощи Жан-Жак постиг все то, чего ему не хватало. Госпожа де Варане познакомила своего ученика с поэзией. Он с жадностью стал читать и поэтов античности, и классиков — Мольера, Расина, Корнеля, и поэтов более близкого времени, вплоть до знаменитого уже в ту пору Вольтера.
Вскоре он и сам стал пробовать силы в поэтическом искусстве. Вероятно, вначале это было весьма наивное версификаторство. Но он упорно работал, совершенствовал мастерство, оттачивал стих и вскоре встал на уровень современной ему французской поэзии. Во всяком случае то, что дошло до нас, говорит о вполне зрелом, полноценном мастере французской поэзии XVIII столетия.
Именно в Аннеси и Шамбери Жан-Жак по существу познал и постиг все наиболее значительное, что было создано французской, да в значительной мере и мировой литературой и наукой. Поражавшая позднее собеседников удивительная начитанность Руссо была в основном результатом совместных или в одиночку постоянных чтений в доме госпожи де Варане.
В «Исповеди» Руссо называет книги, которые они вместе читали, — Пьера Бейля, Лабрюйера, Ларошфуко, Вольтера, ныне почти забытых авторов, вроде комедиографа Сент-Евремона, и других21. Но «Исповедь», написанная тридцать с лишним лет спустя после изображаемых событий, как не раз справедливо подчеркивалось22, хотя бы по одному этому требует к себе сугубо критического отношения. За минувшие десятилетия автор «Исповеди» многое забыл, да и события давно прошедших лет представлялись ему во многом иначе, чем они были на деле. Это относится, в частности, и к вопросу о круге чтений в доме госпожи де Варане.
Баронесса де Варане, всегда увлеченная какими-то предприятиями и деловыми замыслами (по большей части кончавшимися весьма плачевно), часто уезжала из дома. С тем большей охотой Жан-Жак предавался своему любимому занятию — чтению в одиночестве. Из неуютного Шамбери на теплое время года — весну и лето — госпожа де Варане и Жан-Жак уезжали в Шарметт, оставшийся в памяти Руссо благословенным уголком природы. В первое же лето он заболел болезнью, не поддающейся точному определению и сохранившейся в разных формах — то сильнее, то слабее — на всю жизнь. По-видимому, если следовать терминологии наших, дней, у него было повышенное артериальное давление и ставшее хроническим нарушение проводимости сердечных сосудов. Первоначально его уложили надолго в постель и дали понять, что ему не миновать близкой смерти. Руссо, как мы знаем, не умер, но здоровье его стало действительно хуже.
Вынужденная временная бездеятельность оказалась полезной для его умственных занятий. В чтение, которому он отводил теперь еще больше времени, он внес систему. Он занялся основательно философией: штудировал сочинения янсенистов, «Опыт о человеческом разуме» Джона Локка, сочинения Никола Мальбранша, труды Декарта, Лейбница и других. Затем он занялся математикой — геометрией и алгеброй, старательно изучал физику и даже проводил эксперименты. Однажды, когда он пытался с помощью негашеной извести, сернистого мышьяка и водки изготовить симпатические чернила, взболтанная им в бутыли смесь взорвалась и брызнула ему в лицо; в течение полутора месяцев Руссо был почти слепым. В конце концов зрение восстановилось, но к опытам он стал относиться осмотрительнее.
В эти же годы Руссо изучал астрономию, химию, ботанику, латинский язык, но самыми любимыми его предметами, как признавал он сам, были история и география. Перечитайте его «Трактаты», философско-политические сочинения, написанные многим позже. Как часто, как легко их автор обращается к фактам истории, аргументирует доводами, почерпнутыми в исторических сочинениях. Все это плоды систематических штудий книг по истории, начатых в отрочестве и продолженных вполне сознательно в счастливые дни в Шарметте.
Все прочитанное не только обогатило его знания и дисциплинировало его ум; оно позволило ему привести в систему все смутно бродившие раньше в его сознании наблюдения, чувства, мысли. Теперь они обретали отчетливую, ясную форму. У Руссо сложились и окрепли те убеждения, которые он вскоре сформулирует как приверженность республике и нежелание склонять голову ни перед «кликой придворной», ни перед могущественными богачами.
Так незаметно в Аннеси, Шамбери и Шарметте совершилось постепенное превращение Жан-Жака Руссо в одного из самых начитанных и образованных людей своего времени.
Кем же он был, этот молодой Руссо, в глазах знавших его людей? Да собственно говоря, никем: секретарем или управляющим имением госпожи де Варане, приятным молодым человеком, немного музыкантом, немного клерком; в двадцать пять лет у него не было ни состояния, ни положения; о каком же будущем может идти речь?
А между тем во Франции в это время, в 30-е годы XVIII века, уже формировался один из самых оригинальных и самых сильных ее мыслителей.
Руссо называл время, проведенное в доме госпожи де Варане, самой светлой, самой счастливой порой своей жизни. Но слово «счастье» не случайно и в русском и во французском языке этимологически связано с ограниченным сроком времени — с часом. Счастье не может длиться бесконечно. Пришла пора конца и для союза, представлявшегося Жан-Жаку первоначально вечным. И для Руссо, и для госпожи де Варане — для каждой из сторон по-своему — наступило время, когда они поняли, что лучшее — это расстаться.
И вот после сравнительно недолгого пребывания в Лионе Жан-Жак Руссо — музыкант, никем еще не признанный, но полный замыслов и надежд — появляется осенью 1742 года в Париже.
VI
Рассказ, по необходимости прерванный, чтобы восстановить хотя бы широкими мазками картину предшествующего жизненного пути "Руссо, возвращается в свое русло.
Перед нами снова Жан-Жак Руссо, еще не совершивший ничего великого, еще ничего не создавший, но тем не менее окруженный уважением, почетом, желанный гость в лучших салонах интеллектуальной знати и высшего света Парижа.
Приезжий из провинции был сдержан и не шел на откровенные разговоры. Но его собеседники — люди неглупые, умевшие скрывать за непринужденной светской болтовней внутреннее беспокойство перед неясным завтрашним днем, — чувствовали, что этот не слишком разговорчивый молодой человек знает что-то такое, чего они, многоопытные, бывалые люди, не знают.
