Власть и оппозиции - Роговин Вадим Захарович (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
Политический смысл XVI съезда был раскрыт в статье X. Раковского «На съезде и в стране», написанной в июле — августе 1930 года. «Задача XVI съезда,— писал Раковский,— заключалась в том, чтобы своим авторитетом закрепить организованные „достижения“ сталинской фракции, закрепить аппарат над партией, сталинскую группу над аппаратом и самого Сталина, как признанного вождя, который венчает всю аппаратную махину, удобно обосновавшуюся на шее партии… Этот съезд явился одним из важнейших этапов по пути дальнейшей (если это только возможно) бонапартизации партии. От решения политических вопросов устранена уже не только партия, но оно не доверяется уже и тщательно профильтрованному и подобранному съезду. Безоговорочное одобрение задним числом лишённой всякого конкретного содержания генеральной линии не может означать ничего иного, как столь же безоговорочного одобрения наперед любой политики, любого поворота в любую сторону» [371]. Как показал весь последующий опыт развития страны, подобное слепое одобрение общих «линий» («построения коммунизма в 20 лет» при Хрущёве, «совершенствования развитого социализма» при Брежневе, горбачёвской «перестройки» или ельцинского «курса на реформы») выступало социально-психологическим механизмом утверждения авторитарной власти, имеющей тенденцию к перерастанию в тоталитаризм, диктаторские формы правления.
Раковский отмечал, что для будущего историка лучшей иллюстрацией нравов «эпохи реконструкции» станут протоколы XVI съезда. В них запечатлён «достойный символ всего современного режима» — «дикая картина распоясавшихся бюрократов и аппаратчиков, соревнующихся в улюлюканиях и издевательствах над прижатым к стене и сдавшим оружие противником (правыми)… Самое отвратительное здесь в том, что это состязание в гнусностях по отношению к ползающему на брюхе грешнику является ценой, уплачиваемой чиновниками за свое собственное благополучие: за кем нет грешков, кто гарантирован от того, что завтра его не сделают искупительной жертвой в угоду сохранения престижа генеральной линии? Трудно сказать, в ком больше утеряно чувство собственного достоинства,— в тех ли, кто под свист и улюлюкание покорно склонял голову и пропускал мимо ушей оскорбления в надежде на лучшее будущее, или же в тех, кто тоже в надежде на лучшее будущее наносил эти оскорбления, зная наперед, что противник будет отступать. Ещё на XV съезде аппаратчики не могли себе этого позволить. Над XV съездом чувствовалось дыхание истории, чувствовалось, что происходит что-то серьезное, что партия переживает какую-то трагедию. Теперь попытались это же повторить по отношению к правым, но второй раз получился, как это всегда бывает, пошлый фарс» [372]. Коренное отличие между XV и XVI съездами состояло в том, что первый из них подавлял оформленную оппозицию, продолжавшую отстаивать свои взгляды, а второй — оппозицию, отказавшуюся от организационного оформления, уже сломленную и неспособную к какому-либо сопротивлению.
Резолюция съезда увенчала разгром бухаринской группы, указав, что последняя противопоставила генеральной линии партии «откровенно-оппортунистическую линию», которая «ведёт к капитуляции перед кулацко-капиталистическими элементами страны». «Правые уклонисты» были объявлены «объективно агентурой кулачества». Резолюция утверждала, что «оппортунисты всех мастей, особенно правые, применяют новый маневр, выражающийся в формальном признании своих ошибок и в формальном согласии с генеральной линией партии, не подтверждая свое признание работой и борьбой за генеральную линию, что на деле означает только переход от открытой борьбы против партии к скрытой или выжидание более благоприятного момента для возобновления атаки на партию». Требуя «объявить самую беспощадную войну такого рода двурушничеству и обману», резолюция предупреждала, что признающие свои ошибки должны доказать искренность этих признаний «активной защитой генеральной линии партии… Неисполнение этого требования должно влечь за собой самые решительные организационные меры» [373].
Всё это означало недвусмысленное указание «правым», что их малейшее несогласие с любой будущей акцией сталинского руководства приведет к их полному изгнанию с политической арены. Только под этим условием Бухарин, Рыков и Томский были оставлены на XVI съезде в составе ЦК. Единственный член «тройки», сохранивший свой пост и место в Политбюро, Рыков спустя полгода после съезда был выведен из Политбюро и заменён на посту председателя Совнаркома Молотовым.
XIX
Сталинская «борьба на два фронта»
На XVI съезде Сталин уделил значительное внимание критике «троцкизма», не смущаясь противоречиями в своей трактовке «троцкистской опасности». С одной стороны, он заявил, что «троцкистскую группу, как оппозицию, мы давно уже разгромили и выкинули вон», и теперь речь идёт о борьбе лишь «с остатками троцкизма в партии, с пережитками троцкистской теории». С другой стороны, он утверждал, что троцкизм не только живёт, но и свои «атаки против правых уклонистов… обычно увенчивает блоком с ними, как с капитулянтами без маски» [374].
С одной стороны, Сталин расценил «левые загибы» в колхозном движении как «некоторую, правда бессознательную, попытку возродить у нас традиции троцкизма на практике, возродить троцкистское отношение к среднему крестьянству» [375]. (Именно эта сталинская версия в недавние годы была подхвачена многими публицистами и литераторами.) С другой стороны, он объявил в присущем ему тоне, что в условиях реконструктивного периода «троцкисты, с точки зрения темпов, являются самыми крайними минималистами и самыми поганенькими капитулянтами». [376]
Для обоснования последнего тезиса Сталин сопоставлял показатели прироста промышленной продукции в 1927—30 годах с прогнозными наметками, сделанными Троцким в 1925 году. Эти наметки, названные Сталиным «троцкистской теорией потухающей кривой», представляли вывод из соображений Троцкого о снижении темпов развития советской промышленности после завершения восстановления народного хозяйства и перехода к расширенному воспроизводству на основе социалистических накоплений. Однако вслед за этим Троцкий утверждал, что в условиях планомерной индустриализации советская промышленность сможет добиться темпов, недоступных при капитализме. Показатели прироста промышленности в 1930 году (22 %) и в 1931 году (20 %) совпали с выдвинутыми пятилетием ранее прогнозными коэффициентами Троцкого.
К рассуждениям о «крохоборческой мудрости» «троцкистов» Сталин прибег в связи со своим предложением поднять темп развития промышленности до 32 % в 1929/30 и 47 % в 1930/31 хозяйственному году [377].
После съезда сталинский пропагандистский аппарат продолжал извергать ожесточённую брань против Троцкого, неизменно встречавшую отповедь изгнанника с Принцевых островов. Более действенными, разумеется, были дальнейшие атаки на «правых», особенно на Бухарина, которого Сталин и его приспешники продолжали обвинять в «двурушничестве». На эти обвинения Бухарин отвечал жалобами Сталину на «неслыханные издевательства» и «клевету», которой его подвергают. 14 октября 1930 года он писал: «Коба. Я после разговора по телефону ушёл тотчас же со службы в состоянии отчаяния. Не потому, что ты меня „напугал“ — ты меня не напугаешь и не запугаешь. А потому, что те чудовищные обвинения, которые ты мне бросил, ясно указывают на существование какой-то дьявольской, гнусной и низкой провокации, которой ты веришь, на которой строишь свою политику и которая до добра не доведет, хотя бы ты и уничтожил меня физически так же успешно, как ты уничтожаешь меня политически».
Тщетно пытаясь убедить Сталина в своей верности и при этом сохранить остатки человеческого достоинства, Бухарин продолжал: «Я считаю твои обвинения чудовищной, безумной клеветой, дикой и, в конечном счёте, неумной… Правда то, что, несмотря на все наветы на меня, я стою плечо к плечу со всеми, хотя каждый божий день меня выталкивают… Или то, что я не лижу тебе зада и не пишу тебе статей a la Пятаков [378],— или это делает меня „проповедником террора“? Тогда так и говорите! Боже, что за адово сумасшествие происходит сейчас! И ты, вместо объяснения, истекаешь злобой против человека, который исполнен одной мыслью: чем-нибудь помогать, тащить со всеми телегу, но не превращаться в подхалима, которых много и которые нас губят» [379].
