Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (книга регистрации .txt) 📗
И вот, наконец, Амундсен впервые встретился с Доном Педро, который до этого момента был его заочным покровителем. Встреча была эмоциональной. Амундсен, обычно сдержанный и не склонный демонстрировать свои чувства, обнял старика, который спас экспедицию, словно любящий отец. В этой стране Дон Педро взял Амундсена под своё крыло.
Именно в Буэнос-Айресе соотечественники впервые аплодировали Амундсену на приёме, который дала норвежская колония в честь него и команды «Фрама». Амундсен заранее приготовил большую фотографию горы, которую открыл по дороге к полюсу и назвал именем Дона Педро. По предварительной договорённости фотографию внесли в зал во время послеобеденной речи Амундсена — и он торжественно преподнёс снимок Дону Педро в тот момент, когда благодарил его за всё сделанное для экспедиции. Дон Педро был очень растроган, по его щекам текли слёзы.
Как написал Хассель, в своей речи Амундсен признался, что
с ним скучно работать… и это так. Между тем удивительно, как честное признание вины помогает справиться с послевкусием, ею вызванным.
Иначе говоря, качества лидера не всегда делают соседство с ним приятным.
Теперь Амундсену нужно было закончить книгу о Южном полюсе, которая, как он надеялся — наивный оптимист, — станет бестселлером и поможет выправить его финансовый крен. Издатель Уильям Хейнеманн не питал таких иллюзий, поскольку истории в «Лондон Дейли Кроникл» оказались скучными.
Я… разочарован недостатком воображения, которое он демонстрирует… это удивляет так же, как и его достижения… Подозреваю, что, какими бы великими не были дела Амундсена, он вряд ли напишет хорошую книгу.
Чтобы закончить эту книгу, Амундсен поселился в одном из ранчо Дона Педро. Тем временем отплытие «Фрама» в арктический дрейф откладывалось. Основную часть команды отправили домой на рейсовом пароходе. Бьяаланд пересекал экватор, чувствуя себя «разбитым и несчастным». «Бог знает, когда я буду при деньгах и стану человеком», — написал он в те дни.
Бьяаланд и его товарищи прибыли в Берген 2 июля. После встречи репортёры спрашивали их о Скотте, однако
они не проявили желания давать комментарии, но согласились с тем, что Скотт достиг полюса. С другой стороны, они не скрывали опасений, что он мог не дойти до своего главного склада по пути назад. С их точки зрения, его остановила зима… Ещё одним опасным врагом, по их мнению, могла стать цинга. Все они говорили, что будут искренне сожалеть, если с ним что-то случится.
В июле Амундсен покинул Буэнос-Айрес и инкогнито направился в Норвегию.
Без каких-либо приключений, неузнанный и незамеченный, я добрался до своего кабинета в Христиании [написал он Дону Педро]. То есть это путешествие тоже увенчалось успехом.
Тем временем на мысе Эванс британская экспедиция ждала наступления следующей весны.
16 марта Черри-Гаррард и Дмитрий вернулись обратно в Хат-Пойнт после своей поездки на «Склад одной тонны» — без Скотта, но с рассказом о буране, холоде и несчастьях. В Хат-Пойнт их ждали Аткинсон с Киохэйном, и этот рассказ стал для Аткинсона первым намёком на возможное несчастье. Правда, такая погода была вполне предсказуема ещё год назад.
Аткинсон чувствовал, что для очистки совести следует ещё раз попытаться спасти партию. Но Черри-Гаррард был истощён психически и физически, Дмитрий тоже вышел из строя. До тех пор пока не замёрзнет море, они были отрезаны открытой водой от своих товарищей на мысе Эванс. Через десять дней Аткинсон с Киохэйном предприняли ещё одну попытку, заранее обречённую на провал.
И снова — что характерно для всей этой несчастной экспедиции — они тащили сани на себе, в то время как собаки остались бездельничать в Хат-Пойнт. Ни Аткинсон, ни Киохэйн собачью упряжку прежде не водили. К тому же Аткинсон считал, что было бы жестоко снова заставлять собак работать после недавней поездки Черри-Гаррарда и Дмитрия.
30 марта, миновав Конер-Кэмп, с трудом продвигаясь в условиях штормового ветра и метели, он решил вернуться, смирившись с тем, что полярной партии больше нет.
В действительности последняя запись в дневнике Скотта была датирована 29 марта.
Выжившим теперь нужно было как-то пережить вторую зиму.
В начале мая на мысе Эванс собралась небольшая тихая компания. Дом был наполовину пуст, там осталось всего тринадцать жителей вместо прежних двадцати семи. Пять пустых коек полярной партии постоянно напоминали о ней.
И всё же они были счастливы — в чём-то, вероятно, даже счастливее, чем год назад. И произошло это благодаря Аткинсону, который теперь командовал ими. Гран писал, что
все его уважают и обожают… Его чудесные качества лидера быстро проявились во время зимовки на мысе Эванс. Он никогда не отдаёт приказы — только выражает желания, а большего и не нужно.
Всю зиму Аткинсон вынашивал трудное решение. На юге, что было совершенно очевидно, в снегах лежали мёртвые участники полярной партии, а на севере, возможно, ещё оставались в живых Кэмпбелл и его спутники. Что было важнее: искать мёртвых или спасать живых? В итоге он решил, что и сентиментальность, и общественное мнение на родине требуют спасения записей полярной партии, и потому его первоочередным долгом является поиск мёртвых.
29 октября поисковая партия отправилась на юг. Она состояла из двенадцати человек, передвигавшихся на собаках, и семи гималайских мулах индийской армии, которых привезли на второй сезон по предложению Оутса. Все приготовились к долгому путешествию — вплоть до Полярного плато.
Они шли старым маршрутом так точно, насколько это было возможно. Двенадцатого ноября, по словам Трюггве Грана, «это случилось! Мы нашли то, что искали! Силы небесные, как тяжелы бывают удары судьбы».
В шесть утра, примерно в десяти милях к югу от «Склада одной тонны», в тот момент, когда они собирались разбить лагерь, справа по курсу вдруг кто-то заметил нечто, похожее на пирамиду. Чарльз Райт, отвечавший в этом походе за навигацию, пошёл проверить, затем остановился и жестом подозвал остальных. Это была занесённая палатка. Вход был закрыт изнутри.
Должен признать, что слёзы навернулись на глаза [написал старшина Томас Уилльямсон]. Знаю, что другие тоже почувствовали именно это. Увиденное стало для всех нас большим шоком, хотя мы уже много месяцев знали, что столкнёмся с подобным. И всё равно все были ошарашены [sic], мы ничего не трогали, просто стояли и глазели, гадая, какие ужасные секреты скрывает от нас эта палатка.
Аткинсон приказал разбить лагерь немного в стороне и откопать палатку. Затем первым вошёл в неё и, прежде чем что-то трогать, настоял, чтобы все остальные друг за другом тоже вошли в неё. Таким решением он хотел предотвратить возможные споры и разногласия о том, чтo там было обнаружено.
Я довольно долго не решался войти [продолжал Уилльямсон] из страха, что не смогу выдержать эту грустную [sic] сцену, но когда наконец осмелился, то увидел ужасную картину — эти спальные мешки с замёрзшими телами в них. В том, что был посередине, я узнал кап. Скотта… остальные два тела я не видел и не стремился увидеть их; бедные друзья.
Когда всё было кончено, Аткинсон забрал часы и документы. Палатку опустили на тела Скотта, Уилсона и Боуэрса и похоронили их прямо там, как нашли — в спальных мешках. Над ними построили большую пирамиду, на вершине которой установили крест из пары лыж, и Аткинсон прочёл заупокойную службу.
Получилось [по словам Грана] очень торжественно. Одиннадцать мужественных суровых людей стояли с обнажёнными головами и пели — трогательное зрелище. К югу сквозь грозные штормовые облака пробилось солнце, великая пустыня окрасилась в сказочные цвета. Пошёл снег, и когда гимн был закончен, мёртвых накрыло мягкое белое одеяло.
