История и память - ле Гофф Жак (бесплатные книги онлайн без регистрации TXT, FB2) 📗

В дальнейшем, в особенности в средние века, двусмысленность исторического мышления Августина создала почву для возникновения целого ряда искажений и упрощений его учения: «Переходя от века к веку, можно обнаружить появление измененных его вариантов, которые чаще всего были лишь карикатурами на августинианскую схему Града Божьего [Маггои, 1961. Р. 20]. Первой карикатурой стал сочинение одного испанского священника, Оросе, чья «История против язычников» [Orose. Р. 415-417], написанная под непосредственным воздействием Августина Гиппонского, оказала большое влияние на все Средневековье. Так возникли смешение мистического понятия Церкви - иносказательного обозначения Града божьего - и церкви как института, претендующего на подчинение себе земного общества, дающего ложное объяснение истории с помощью непредсказуемого, но всегда определенным образом направленного Провидения, убежденного в прогрессирующей деградации человечества, которое вне церкви неминуемо придет к предначертанному Богом концу, исходящего из необходимости любой ценой обратить нехристиан, дабы приобщить их к этой истории спасения, уготованного одним лишь христианам.

В то время как западная история, пребывая в средние века под сенью этого «августинианского» учения об истории, медленно и смиренно продолжала выполнять задачи, которые ставило перед ней ремесло историка, в рамках ислама с некоторым опозданием был создан гениальный труд в области философии истории - «Муккаддима» Ибн-Хальдуна. Но в отличие от «Града Божьего» не оказав непосредственного влияния в свое время, «Муккаддима» предвосхитил некоторые подходы и состояния духа современной научной истории.

Все специалисты согласны рассматривать Ибн-Хальдуна в качестве «исключительного для своего времени критического ума», «гения, т. е. человека, одаренного несравненной интуицией», «опередившего свое время выдвинутыми идеями и предложенными методами». В. Монтей в предисловии к книге Ибн-Хальдуна и Арнольд Тойнби утверждают, что «Аль Муккаддима», «без всякого сомнения, самое выдающееся произведение в своем роде, подобного которому не было еще создано никем, никогда и нигде».

Не имев в свое время возможности проанализировать эту книгу, я упоминаю ее здесь в качестве труда, с одной стороны, отныне составляющего неотъемлемую часть исторического достояния человечества, а с другой - способного и сегодня оказать непосредственное воздействие на историческую рефлексию мусульманских стран и третьего мира. Вот мнение алжирского интеллектуала, врача, который во время алжирской войны был посажен французами в тюрьму и прочел там Ибн-Хальдуна: «Особенно поразила меня тонкость и проницательность размышлений о государстве и его роли, об истории и ее определении. Он открыл неслыханные перспективы в психологии... как и в политической социологии, подчеркнув, например, противоположность между горожанами и селянами, роль корпоративного духа в образовании империй и роскоши - в их упадке»338. Французский географ Ив Лакост, со своей стороны, видит в «Аль Муккаддима» «фундаментальный вклад в историю отсталости. Эта книга знаменует рождение истории как науки и выводит нас на важный этап прошлого той части человечества, которую называют сегодня третьим миром».

Ибн-Хальдун, родившийся в Тунисе в 1332 г. и умерший в Каире в 1406 г., прежде чем завершить свой жизненный путь в должности кади (судьи), которую он исполнял с 1382 по 1406 г., в 1377 г. написа «Аль-Муккаддима», находясь в изгнании в Алжире. Его произведение представляет собой введение (муккаддима) во всеобщую историю. Благодаря этому он вписывается в великую мусульманскую традицию и открыто отстаивает существование такой преемственности. Современному западному читателю начало «Аль-Муккаддима» напоминает то, что было написано на Западе в эпоху Ренессанса, двумя веками позже, а также то, что писали некоторые историки древности.

«История - благородная наука. Она обнаруживает немало полезных сторон. Она стремится к достижению некоей благородной цели. Она дает нам знания об условиях существования, характерных для древних народов и проявляющихся в их национальном характере. Она доносит до нас биографии пророков, описание жизни царей, их династий и осуществляемой ими политики. Таким образом, каждый, кто этого хочет, может достичь прекрасного результата, воспроизводя исторические модели в религиозном или мирском материале. Чтобы писать исторические труды, необходимо располагать многочисленными источниками и очень разнообразными знаниями. Нужно также обладать рассудительным умом и глубиной мысли, для того чтобы вести исследователя к истине и оберегать его от заблуждений» [Ibn Khaldoun. I. P. 13].

Ибн-Хальдун представляет свое сочинение как «комментарии по поводу цивилизации» Çumrâh). Его прежде всего интересует из менение и его объяснение. Он дистанцируется от тех историков, которые довольствуются разговорами о событиях и династиях, не давая по этим поводам объяснений. Ибн-Хальдун «излагает причины событий» и полагает, что они содержат в себе «философию (hikma) истории». Ибн-Хальдун был признан первым социологом. Мне же представляется, что он скорее является историческим антропологом и философом истории в одном лице. Он соблюдает дистанцию по отношению к традиции: «Историческое исследование тесно связывает заблуждение и необдуманный поступок. Слепая вера в традицию (taqlïd) - это врожденное свойство человека...» Благодаря его книге «больше не будет необходимости слепо верить в традицию». Особенно примечательны в его объяснениях ссылки на общество и культуру, которые он понимает как основные структуры и области исследования, хотя не оставляет без внимания и технику и экономику. Вот, например, используемый историком тип свидетельства, которым являются памятники, воздвигнутые какой-либо династией: «Все творения древних стали возможны только благодаря технике и совместному труду множества рабочих рук... Не следует вмешивать веру в народные представления, в соответствии с которыми древние были выше и сильнее нас... Заблуждения рассказчиков проистекают из того, что они восхищаются грандиозными размерами древних памятников, не понимая различий между условиями общественной организации (itgimä) и кооперации. Они не видят, что все дело в социальной и технической (hindäm) организации. В результате они ошибочно полагают, что появление древних памятников обязано силе и энергии превосходящих нас размерами существ» [Ibid. I. Р. 346348]. В соответствии с тем, что он видит и что знает о прошлом, - и это естественно для мусульманина - он придает большое значение оппозиции «кочевники - оседлое население», бедуины и горожане. Урбанизированный представитель Магриба, он особо интересуется городской культурой (la civilisation). Занимает его также феномен династий и монархий, о котором он утверждает, что тот не являясь продуктом урбанизации, - «династия предшествует городу» - тесно с ним связан: «монархия нуждается в городе» [Ibid. II. Ch. 4]. А вот где он предстает перед нами скорее как философ истории, так это в своей не лишенной расистской окраски (по отношению к черным) теории о влиянии климата (которая предвосхищает Монтескье, но в его время уже является традиционной для мусульманских историков и географов) и в особой степени в учении об упадке339. Любое социальное и политическое образование существует лишь какое-то определенное время, а затем более или менее быстро клонится к упадку: например, авторитет какого-либо рода сохраняется лишь на протяжении жизни четырех поколений. Особенно наглядно это проявляется на примере монархий: по своей природе монархия рвется к славе, роскоши и миру, но обретя славу, роскошь и мир, монархия начинает двигаться к упадку. В этом процессе Ибн-Хальдун не отделяет один от другого моральных и социальных аспектов: «Жизнь династии продолжается обычно не более трех поколений: первое сохраняет добродетели бедуинов, суровость и дикость пустынь... следовательно, она сохраняет дух клана, его представители - люди решительные и вызывающие страх, и все им повинуются... Второе поколение, испытавшее влияние монархического строя и благополучия, переходит от жизни бедуинов к оседлой жизни, от недостатка