Наука Плоского Мира III: Часы Дарвина (ЛП) - Стюарт Йен (читать книги txt) 📗
На землю опустился обрывок бумаги. Должно быть, его выронил тот странный клоун.
Дарвин подобрал его и прочел вслух: «Верни меня, ГЕКС. Что это зн-?
Полдень спокойно дремал. Травянистый берег вернулся к своему жужжанию и гудению.
На одиноком береге появился человек. Он спрятал два ведра за скалой и снял фальшивый нос.
Ринсвинд осматривал пейзаж, одновременно пытаясь вытащить шляпу из кармана рубашки.
И это один из самых знаменитых островов в истории техномансии? Честно говоря, довольно скучно.
Он ожидал увидеть леса и реки, а также множество разных существ. На острове Бога Эволюции без дрожи нельзя было сделать и шага, так сильно все там стремилось жить. А у этого места был вид скряги. Надо быть очень крепким, чтобы выжить здесь. Вам придется приспосабливаться.
Он не видел ни одной гигантской черепахи, однако было заметно несколько больших пустых раковин.
Ринсвинд подобрал длинную корягу, которая от длительного лежания на солнце стала похожа на камень, и побежал по узкой тропе.
А ГЕКС был неплох. Нужный Ринсвинду человек шагал по дороге прямо перед ним.
— Мистер Лоусон, сэр!
Человек обернулся.
— Да? Вы с Бигля?
— Да сэр. Взяли, сэр! — ответил Ринсвинд. Лоусон уставился на него. — Почему на вас эта шляпа с надписью «Валшебник? Ринсвинд думал недолго. Слава богу, в Круглом мире было полно странных обычаев.
— День Нептуна, сэр! — сказал он. — Он мне очень нравится! — А, Король Нептун и так далее, — произнес Лоусон, немного отступив. — Замечательно. Чем могу быть полезен?
— Просто хотел пожать вам руку и сказать как мы все здесь рады, что вы занимаетесь такой замечательной работой, сэр, — тараторил Ринсвинд, энергично тряся руку мужчины. — Мы… — Это очень мило с вашей стороны, мистер…что это за шум? — Простите? Черт бы меня побрал, кстати говоря.
— Этот…свистящий шум… — неуверенно произнес Лоусон.
— Вероятно, одна из черепах? — участливо подсказал Ринсвинд.
— Нет, они шипят или — вот сейчас, это был не удар? — спросил Лоусон. Позади него над кустами поднялось облачко пыли.
— Я не слышал, йо ххо, — ответил Ринсвинд, все еще тряся руку. — Что же, не буду вас задерживать, сэр.
Лоусон посмотрел на него как на человека, совершенно случайно попавшего в ведущую компанию. Шляпа не давала ему покоя.
— Благодарю вас, сэр, — сказал он, наконец выдергивая руку. — В самом деле, я должен идти.
Он направился прочь с некоторой скоростью, которая значительно увеличилась, когда он заметил, что Ринсвинд следует за ним, и совершенно не заметил то, что было, в конце концов, еще одной ямой, засыпанной щебнем. Ринсвинд, однако, ее увидел, и после некоторых усилий вытащил маленький, теплый комок.
Позади него что-то зашипело.
Ринсвинд уже убедился, что гигантская черепаха может догнать человека только если упадет вместе с ним со скалы, а также, что на них очень непохоже топтать человека до смерти. Несмотря на это, он приготовился.
Он повернулся, держа палку перед собой.
Что-то сероватого цвета, достаточного для того, чтобы за ним можно было разглядеть пейзаж в сером свете, парило в нескольких футах над землей. Оно было похоже на рясу монаха, очень маленького монаха, только без монаха. Пустой капюшон был страшнее всего, что могло его заполнить. Там не было глаз, как не было и лица, но тем не менее был взгляд, такой же угрожающий как рваные джинсы.
Внезапно появились и другие тени-рясы и стал собираться вокруг первой. Как только они касались ее, то сразу же исчезали, а фигура в центре становилась более темной и, в каком-то смысле, более настоящей.
Ринсвинд даже не пытался повернуться и убежать. От Аудиторов не было смысла бегать; они все равно были быстрее, чем любое существо с ногами. Но причина была не в этом. Если была пора бежать, другие раздумья даже не принимались. Он не беспокоился, даже если путь к отступлению был перекрыт кусками лавы; множество вещей можно преодолеть, если ты бежишь по ним с должной скоростью. Здесь, однако, была другая причина. И у нее были розовые ножки.
— Зачем вы вмешиваетесь? — спросил Аудитор. Голос звучал нечетко и неуверенно, будто говорящий составлял слова из букв вручную. — Энтропия побеждает всегда.
— Это правда, что вы умираете, если выражаете эмоцию? — поинтересовался Ринсвинд. Аудитор был уже очень темным, что означало, что он впитал достаточно массы чтобы поднять что-то весомое, как голова человека.
— У нас нет эмоций, — ответил Аудитор. — Это человеческое отклонение. В тебе мы видим физическое проявление того, что определено нами как страх.
— Вы не можете просто убивать людей, вы же знаете, — сказал Ринсвинд. — Это против правил.
— Мы считаем, что здесь не существует правил, — сказал Аудитор, двигаясь вперед.
— Стоп, стоп, стоп! — крикнул Ринсвинд, стараясь отойти к скале. — Вы сказали, что не знаете, что такое страх, верно?
— Нам нет необходимости это знать, — сказал Аудитор. — Приготовься к остановке когерентных функций.
— Обернитесь, — приказал Ринсвинд.
Слабость Аудиторов заключалась в том, что они не могли не подчиниться прямому приказу, по крайней мере, в течение двух секунд. Он развернулся или, правильнее говоря, пропустил себя через себя, чтобы посмотреть в другую сторону.
Крышка Сундука захлопнулась со звуком, напоминающим звук форели, поймавшей неосторожную поденку.
— Надеюсь, оно узнает, что такое настоящий страх, — подумал Ринсвинд. Из воздуха появлялись новые тени. Самое время бежать.
Глава 18. Когда идея витает в воздухе
Дарвин сидел на берегу и наблюдал за пчёлами, осами и цветами… В последнем абзаце «Происхождения видов» мы находим довольно красивый и важный отрывок, который намекает на такое времяпровождение:
«Любопытно созерцать густо заросший берег, покрытый многочисленными, разнообразными растениями с поющими в кустах птицами, порхающими вокруг насекомыми, ползающими в сырой земле червями, и думать, что все эти прекрасно построенные формы, столь отличающиеся одна от другой и так сложно одна от другой зависящие, были созданы благодаря законам, еще и теперь действующим вокруг нас».
Давай, Пейли, порадуй меня.
Все усилия волшебников были направлены на то, чтобы он написал «Происхождение», не «Теологию». Конечно, для Дарвина это имело большое значение, а так же это было важно для тех людей, которые определяли ход истории. Но подобно тому, как мы задавались вопросом о том, оказало ли убийство Линкольна значительное влияние на последующие события, мы так же может задаться таким же вопросом о Дарвине и работе всей его жизни. Будет ли это настолько важно, если волшебники потерпят неудачу?
Да, метафорические волшебники, как вы понимаете. Да, но разве эта цепь счастливых совпадений, которая привела Чарльза на борт Бигля действительно выглядела несколько подозрительной, но никак не волшебной?
Что ж, давайте зададим этот вопрос более приемлемым способом. Насколько в действительности радикальной была теория естественного отбора Дарвина? Были ли у него догадки, о которых прежде никто не думал? Или ему просто случилось оказаться в центре общественного внимания, тогда как сама идея уже какое-то время витала в воздухе? Какой чести он должен был удостоится?
Тот же вопрос может касаться (и касается) множества «революционных» научных понятий. Роберту Гуку, ещё до Ньютона, пришла идея закона обратных квадратов гравитации. Минковский, Пуанкаре и другие учёные разработали большую часть теории относительности, до того, как это сделал Эйнштейн. Фракталы в некотором виде существовали по крайней мере уже сто лет до того, как их начал активно продвигать Бенуа Мандельброт и они превратились в главную отрасль прикладной математики. Первые намёки на теорию хаоса можно обнаружить в призовых мемуарах Пуанкаре 1890 года об устойчивости Солнечной Системы, возможно за 75 лет до того, как начала развиваться сама тема.
Как начинаются революции в науке и что определяет кому достанется вся слава? Таланты в публицистике? Лотерея?
