Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии - Бьюдженталь Джеймс
8 января
Фрэнк вошел, и от него исходили волны гнева, как от раскаленной печи. Он рухнул в большое кресло и мрачно уставился в стену.
— Ну все, они послали меня! Черт подери этих лицемерных ублюдков! Дерьмо! Дерьмо! Не знаю, как я буду продолжать ходить сюда. Вы ведь так же жадны до денег, как и все остальные. Могу себе представить, как вы говорите: «Ну, Фрэнк, дружище, извини, но такова жизнь». Да что же происходит, черт побери? Так мы никогда никуда не придем. О, дьявол! Не понимаю…
— Эй, как насчет того, чтобы посвятить меня…
— Меня уволили, вышвырнули, пустили по миру, дали пинок под зад, мне сообщили, что великий отель «Космополитен» больше не нуждается в моих услугах.
— Как это случилось?
— О-о-ох! Мне это противно. Потому что Берман — подонок, вот как случилось. Потому что Гэмбл, главный менеджер, еще больший подонок, вот как случилось. Потому что…
— Расскажите, что произошло.
— Прошлой ночью, около полуночи, этот парень и его девушка зарегистрировались. У них был только один чемодан, и он не был слишком тяжелым. Я сообразил, что они просто хотят переспать. Ничего нового. Помимо того, что девчонка действительно была прелестна. Я имею в виду — складненькая. В лифте она сняла плащ, и все, что на ней было — тоненькое платье, и это было действительно «все». И все, что под платьем, было что надо, ну, вы понимаете. Я пустил слюни, глядя, как этот пижон ведет ее в комнату. Он был один из этих типов при галстуке, всех этих правильных чистеньких молодых американских козлов из среднего класса. Они оба о чем-то болтали, хихикали, украдкой прикасались друг к другу, не обращая на меня никакого внимания. Так что этот великий плейбой дал мне два доллара чаевых, велел убираться и полез к ней еще до того, как я успел выйти за дверь, а она отступала назад и хихикала.
Ну, я вернулся на место, не мог ничего читать, только и думал о том, как они там наверху развлекаются. У меня несколько недель никого не было. Примерно через час из их комнаты раздался звонок. Они просили принести лед. Я принес ведерко, пижон был в купальном халате, и мне не удалось разглядеть девушку, потому что он стоял у меня на дороге, не пропуская в дверь. Я и правда хотел увидеть, как она выглядит без платья.
Я вернулся к своей стойке, и еще примерно сорок пять минут или час ничего не происходило. Затем открывается лифт, и выходит этот парень, полуодетый и с лицом очумевшего барана. Он был совершенно невменяемый. Я спросил себя, должен ли я идти за ним. Бермана, как всегда, не было на месте.
Затем я начал думать об этой девушке наверху. Вначале я представил себе, что она лежит там одна в постели, а затем вдруг начал волноваться, не сделал ли с ней что-нибудь этот козел. Я имею в виду, что он был такой невменяемый, что мог зарезать ее или еще что-нибудь в этом роде, и даже не помнить об этом. Чем больше я об этом думал, тем больше заводился, наполовину от желания подняться и получше разглядеть ее, наполовину от страха, что я там обнаружу.
Я думал о том, чтобы подождать, пока придет Берман, и попросить подняться его, но, конечно же, пойти с ним. Если с девушкой все в порядке, я хотел бы лично убедиться в этом. Я думал о том, чтобы позвонить в ее комнату, но какой в этом прок? Так что в конце концов я пошел сам.
Я постучал в дверь, но никто не ответил. Я почувствовал себя неуверенно и постучал снова. Может быть, мне нужно было взять запасной ключ. Черт, нет, я не буду объяснять, что здесь делаю, если с ней что-то произошло. Я снова постучал, и внезапно дверь открылась. Она стояла, глядя на меня, опираясь на дверь, потому что сама была почти невменяемой и в чем мать родила. Все, что она демонстрировала в лифте, было абсолютной правдой. Я имею в виду, что ее тело было совершенным. Вероятно, я стоял там, как полный идиот, уставившись на нее. Через минуту она повернулась, нетвердо держась на своих очаровательных ножках, и велела мне войти.
Ну, я и вошел, а девушка упала на кровать, лежала и смотрела на меня, но глаза ее были нечетко сфокусированы. Ну, как бы то ни было, одно за другим, и вскоре я уже был голым, как она, и кувыркался с ней в постели. Ну, это была штучка! Она как будто обвилась вокруг меня, и я не знал, что это может быть так здорово. И как раз когда все шло к финалу, входит этот пижон! Господи! Что за время он выбрал прийти! Девчонка сперва не заметила его, но я заметил. Он просто стоял там, глядя на нас, а потом начал смеяться. Он смеялся так, как будто вот-вот лопнет, и я бы хотел, чтобы он и вправду лопнул. Затем девчонка сообразила, что происходит, и велела мне встать. Я встал, а пижон велел мне забрать одежду и немедленно уносить свою задницу из комнаты. Я подумал о том, чтобы врезать ему, но он уже не выглядел таким невменяемым, и, кроме того, трудно скандалить с одетым человеком, когда у тебя голая задница. Поэтому я ушел и оделся в коридоре.
Не знаю, что этот пижон сказал Берману по телефону, но когда я спустился вниз, этот придурок был там, взбешенный, как бог-громовержец. «Верните форму и убирайтесь из отеля, — сказал он. — Ваш чек вам пришлют, но сюда больше никогда не приходите». Я начал объяснять ему, что он может сделать со своей дерьмовой работой, а Берман сказал, что дает мне десять минут, чтобы я покинул здание, или он позовет полицейских. Так все и было, и у меня теперь нет никакой работы, ну и черт с ней.
— Ого, Фрэнк! Ну и ночка у вас была!
На одно мгновенье на его обычно неподвижном лице промелькнула улыбка. Затем он снова помрачнел.
— Да, полагаю. Но что мне теперь делать, черт побери? Вы захотите, чтобы я платил вам, а у меня нет богатой тетушки, которая могла бы поручиться за меня, а работу найти трудно, да, к тому же, я устал от подобной дерьмовой работы.
— Фрэнк, вы несколько раз упомянули о моем желании получать оплату. Позвольте мне говорить прямо. Да, я хочу получать оплату. К тому же у меня нет резервов, чтобы работать в кредит с вами или с кем-либо еще…
— Хорошо, хватит. Я сказал, что знаю: вы хотите, чтобы вам платили. Не надо занудствовать и читать мне лекцию.
— Что-то вы совсем распоясались, Фрэнк. Наверное, слишком часто за прошлую ночь пришлось расстегивать пояс…
— Очень смешно! — Но он усмехнулся. Я подумал, что втайне он наслаждается своим приключением.
— Как бы то ни было, я хотел сказать: если вам нужна отсрочка на месяц или около того, это будет нормально, но я сомневаюсь, что смогу работать в кредит сверх этого срока. Когда вы увидите, какова ситуация, сообщите мне, и мы вместе выработаем ясный план, чтобы знать, на каком мы свете.
— Да, конечно. Эх, черт… Я должен найти что-нибудь в любом случае, поэтому не стоит пугаться, правда? К тому же, у меня некоторое время будет пособие по безработице.
— Правильно.
Примерно в течение трех месяцев Фрэнк беспорядочно пытался найти работу. Он метался между яростью в адрес всей системы трудоустройства и всех потенциальных нанимателей и погружением в глубокую депрессию с мыслями о самоубийстве. Он получал какое-то пособие по безработице, из него оплачивал половину моего гонорара и платил за комнату. Регулярное питание было для него проблемой, и иногда он ходил ужинать в ночлежку в бедном квартале. Думаю, несколько раз — хотя он и не говорил об этом прямо — он воровал продукты в супермаркете.
В это время мы снизили частоту наших встреч и решили, что Фрэнк будет посещать терапевтическую группу.
9 января
Когда Фрэнк пришел в группу, Хол взглянул на него, и его лицо приняло мрачное выражение, соответствующее хмурому и вызывающему виду самого Фрэнка. Трудно было понять, действительно ли Фрэнк выглядел более неряшливо, но у меня сложилось впечатление, что он сознательно прилагал еще меньше усилий, чем обычно, чтобы привести себя в «приличный» по социальным стандартам вид. В самом деле, зная Фрэнка, можно было смело предположить как раз обратное: я представил себе, что Фрэнк делает даже больше, чем обычно, чтобы продемонстрировать всем своим видом: ему наплевать, что о нем думают окружающие. Кстати, он больше всего заботился о том, чтобы не показать виду, как это его заботит.
