Куда жить - Леви Владимир Львович (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Животное, живущее так, счастливо, а человек — нет, ибо знает, чем это кончится…
Человек счастлив полнейшим счастьем, когда одолевает свою смертную ничтожность чувством единства со всем и вся, когда это чувство превращается в САМОЧУВСТВИЕ. Таким был просветленный и сострадающий Будда. Таким был Уолт Уитмен — поэт всеединства.
Счастье — выход из ограниченности, включая и ограниченность счастья…
Вот еще одно письмо из многих.
Здравствуйте, Владимир! Извините, что с проблемой, а не с радостной вестью… Ваше творчество многое дало понять в мире, но, увы, не полюбить его.
О чем я?.. Давно в этом мире маюсь. Все опротивело. И жизнь вроде не обделяет.
А вот все серое. Весь мир безлик. Кажется, что постоянно видишь спину другого. Нет смысла. Как модно говорить, мотивации.
И держусь за это никчемное бытие только потому, что к нему привык, а в иное бытие попадать не хочется. Жаль, нельзя гарантированно исчезнуть, да и страшно это.
Нет любви, влекущего занятия, даже друзья замолкают. Только серое ничто. Можно ли препарировать это ощущение реальности в себе, ощущение времени как пустыни и собственной ничтожности как постоянной величины?.. Что?.. Вера в Бога?.. Но как? Неужели насильно?
Строгость к себе? Пробовал. Чувствуешь себя хорошо физически, но не морально, и потом все равно начинается хандра.
Хотя и телесно я не обижен, и живу в достатке. Поменять род занятий? Сколько же можно?! Очередной переходный возраст (мне 25)?
Хотелось бы в это верить, но что-то очень уж долго перехожу, не понимая куда…
Может, жениться, часто от этого проблемы, то есть от отсутствия этого?.. Если не ответите, не обижусь, есть люди с действительно серьезными проблемами…
Да куда уж серьезнее, Ник. Похоже, ты понял уже, что окраска мира определяется окраской мозгов. Там, в мозгу, основное действующее вещество как раз серое, цвет нервных клеток — но это снаружи только.
Цвет же души, внутренний, может полностью соответствовать истинному безграничному многоцветию мира… если снять светофильтры.
Кроме химического вмешательства — медицинских антидепрессантов, переводящих проблему в плоскость клиническую, может быть предложено еще несколько взаимосовместимых путей.
Один, старинный, испытанный, — жить рисково, жить на пределе, подвергать себя экстремальным испытаниям, близким к невыносимости, — включая, например, многодневные (но обязательно грамотные!) голодания.
Такую вот затяжную тусклую тундру, какая у тебя установилась внутри, одна правильно проведенная, не менее чем семи-, а лучше двенадцатидневная очистительная голодовка имеет шанс превратить в цветущий субтропический оазис. Конечно же, не на всю дальнейшую жизнь — но как новый опыт и психофизическая подвижка помочь может резко и крепко…
Вряд ли ведь «строгость к себе» — отказ от саможаления — ты уже прошел основательно, как науку, как образ жизни и как искусство. «Пробовать» недостаточно — все равно как женщине пробовать быть беременной.
Еще путь — познание, исследование и постижение этого серого мира, углубляемое до такой степени, чтобы серый цвет обнаружил хотя бы только две свои составляющие — черный и белый, а белый потом все остальные…
Нет мотивации, нет зовущей любви, нет огня, нет влечения познавать?
А ты сперва — так, без мотивации и опять-таки без саможаления — хоть бы ради простого холодного любопытства, как препарирующий патологоанатом, а?..
Могу предложить тему для первоначального изучения: кризисные состояния у гениальных людей, переживание ими времена депрессии и бессмысленности существования, опустошенности и отчаяния.
Вот для затравки, случай — из самых известных и тем не менее недоизученный.
«Он похож на всех, а на него никто» — одно из определений гения. Это стихотворение Пушкин написал накануне своего двадцативосьмилетия. (Жить телесно ему оставалось уже меньше восьми лет.)
Написал так, что под каждым словом и спустя тысячу лет подпишется не только любой кризисник-депрессивник, но и всякий искренне мыслящий человек, узревший трагическую абсурдность смертного существования, не могущий насильственно уверовать в Бога и еще не дозревший до уверования ненасильственного…
«Однозвучный жизни шум», томящий тоскою — тот же твой «серый мир», не так ли?.. «Цели нет передо мною» — клише всех духовных сирот, один к одному.
Но у поэта — верней сказать, у его лирического героя — при пустом сердце есть еще и душа, наполненная страстью, и ум, взволнованный сомненьем, хотя и праздный. И ощущение своего ничтожества, с тобой вполне общее, и таинственное «воззвание» из него чьей-то непонятною властью, кажущейся враждебной… Мучительное самопротиворечие, самопротивоборство…
Стихотворение, в совершенной форме выражающее то, что в христианских понятиях именуется грехом уныния, а также богооставленностью (притом не вполне ясно, кто кого кинул: человек Бога или Бог человека), вызвало скорый отклик тогдашнего церковного авторитета и неформального духовного цензора митрополита Филарета, отличавшегося красноречием, даром проповеднического убеждения и симпатией к музам.
Архиерей ответил поэту назидательно-опровергающей стиховой парафразой, зеркалкой («Не напрасно, не случайно Жизнь от Бога мне дана, Не без воли Бога тайной И на казнь осуждена. Сам я своенравной властью Зло из темных бездн воззвал, сам наполнил душу страстью. Ум сомненьем взволновал. Вспомнись мне, забвенный мною! Просияй сквозь сумрак дум, И созиждется Тобою Сердце чисто, светлый ум»).
Гениальный оригинал и нравоучительная пародия соотносятся как живой, страдающий и вопрошающий человек и переобезьяненный с него манекен в молитвенной позе. И тем не менее сам Александр Сергеевич отнесся к митрополитову изделию со смиренной и благодарной серьезностью: важным для него оказалось не как, а что хотел высказать Филарет.
Спустя полгода Пушкин обращает к архиерею строки:
