Пол и характер - Вейнингер Отто (книги онлайн txt) 📗
Но возражения можно и еще продолжить, пока они не коснутся одного пункта, на котором моей теории придется непременно остановиться, чтобы избегнуть лишних упреков. Существуют различные племена и расы, где мужской элемент, не являясь какой-нибудь промежуточной сексуальной формой, тем не менее обнаруживает так мало сходства с идеей мужественности в том виде, в каком она представлена в этой книге, что один этот факт заставляет нас опасаться за непреложность его принципов и несокрушимость его главного фундамента. Что можно сказать, например, о китайцах с их чисто женской нетребовательностью и отсутствием всяких стремлений? Здесь, без сомнения, соблазн приписать целому народу исключительную женственность особенно велик. Ведь обычай носить косу не есть же пустой каприз целой нации, а что должна означать собою скудная растительность на лице? В таком случае, как обстоит дело с неграми? Вряд ли негры выдвинули хоть одного гения В моральном же отношении они стоят почти все так низко, что американцы, как известно, стали серьезно призадумываться, не является ли эмансипация их слишком рискованным шагом.
Итак, если принцип промежуточных половых форм может иметь некоторое значение для расовой антропологии (благодаря тому, что некоторые народы в целом обладают большим количеством женственности), то все же следует признать, что все предыдущие выводы относятся прежде всего к арийскому мужчине и к арийской женщине. Если же мы обратимся к вопросу о том, насколько другие великие племена человечества обнаруживают совпадение с теми отношениями, которые проявляются в крайних вершинах его, если мы далее поинтересуемся узнать, какие препятствия мешают им приблизиться к этим вершинам, во всех этих случаях мы всецело переходим в область расовых характеров, путем самого тщательного и благородного углубления в содержание и сущность его.
В качестве предмета ближайших рассуждении я выбрал еврейство. При этом я руководствовался тем соображением, что оно, как далее видно будет, является самым упорным и подчас опасным противником тех воззрений, которые уже были развиты до сих пор и которые предстоит еще развить в дальнейшем кроме того, оно возражает против главной точки зрения, лежащей в основе моего исследования. Следует заметить, то еврейство обнаруживает черты антропологического родствa с обеими упомянутыми расами: с неграми и с монголами. На негров указывают столь распространенные среди евреев курчавые волосы. На примесь монгольской крови указывает столь обычная среди евреев китайская или малайская форма лицевой части черепа, которой всегда соответствует желтоватый оттенок кожи.
Все это результат ежедневного опыта, и только в этом смысле нужно понимать наши замечания. Антропологический вопрос о происхождении еврейства, кажется, совершенно неразрешим. Даже столь ин-тересный ответ, какой дал Г. С. Чемберлен в своих знаменитых «Основах XIX века», вызвал в новейшее время целую массу возражений. Я не обладаю достаточными знаниями, чтобы разбирать этот вопрос. то, что здесь будет, хотя и кратко, но возможно глубже проанализировано, относится к психическому своеобразию еврейского элемента. Эта задача лежит в сфере психологического наблюдения и расчленения. Она разрешима вне всяких гипотез об исторических явлениях, которые в настоящее время уже не поддаются контролю. Объективность, это главное, что необходимо соблюдать при разрешении поставленного вопроса. Это тем более важно, что отношение к еврейству в настоящий момент является самой важной и резкой стороной национального вопроса, которую каждый старается публично разрешить и которая всюду служит теперь основным принципом разделения цивилизованных людей. И нельзя утверждать, чтобы та ценность, которую придают открытому заявлению в этом вопросе, не соответствовала бы серьезности и глубокому значению его, чтобы люди преувеличивали огромную важность этом вопроса. Тот факт, что мы сталкиваемся с ним повсюду, исходили ли мы из культурных или материальных, из религиозных или политиче-ких, из художественных или научных, из биологических или исторических, характерологических и философских проблем, этот факт, вероятно, имеет глубочайшую основу в существе самого еврейства. Отыскатьэту причину есть задача, для которой никакой труд не может казаться чрезмерным, ибо результат, во всяком случае, должен нас бесконечно вознаградить.
Но предварительно я хотел бы точно определить, в каком смысле я говорю о еврействе. Я говорю здесь не о расе и не о народе, еще меньше о вероисповедании, официально признанном законом. Под еврейством следует понимать только духовное направление, психическую конституцию, которая является возможностью для всех людей, но которая получила полнейшее осуществление свое в историческом еврействе. Что это так, доказывается ничем иным, как антисемитизмом. Самые настоящие, наиболее арийские из арийцев, уверенно сознающие свое арийство, не бывают антисемитами. Нет никакого сомнения, что их могут неприятно поразить бьющие в глаза еврейские черты, но антисемитизма в общем, того антисемитизма, который насквозь проникнут человеконенавистничеством, они совершенно постичь не могут. Это именно те люди, которые среди защитников еврейства известны под именем «филосемитов». В тех случаях, когда уничтожают или нападают на еврейство приходят на выручку их мнения относительно юдофобства, мнения, исполненные чрезвычайного удивления и глубокого негодования3. Напротив, в агрессивном антисемите можно всегда заметить некоторые еврейские черты. Они могут и запечатлеться и на его физиономии, хотя бы его кровь была чиста от всякой семитической примеси.
Да иначе и быть не может. Подобно тому, как мы в другом человеке любим именно то, к чему сами стремимся и чего никогда вполне достичь не можем, мы ненавидим в другом то, чего мы не хотели бы видеть в себе, но что все-таки отчасти свойственно нам.
Человек не может ненавидеть то, с чем у него нет никакого сходства. Только другой человек часто в состоянии указать нам на то, какие непривлекательные и низменные черты свойственны нам.
Этим объясняется то, что самые отъявленные антисемиты всегда находятся среди самих евреев. Ибо только еврейские евреи, подобно совершенно арийским арийцам, не настроены антисемитично. Что касается всех остальных, то более низкие натуры проявляют свой антисемитизм по отношению к другим, произносят над ними свой приговор. никогда однако не подвергая себя в этом направлении суду своей критики. Только у немногих антисемитизм направлен прежде всем против их собственной личности.
Одно остается бесспорным: кто ненавидит еврейскую сущность. ненавидит ее прежде всего в себе самом. Тот факт, что он безжалостно преследует все еврейское в другом человеке, есть только попытка самому таким образом освободиться от него. Он стремится свергнуть с себя все еврейское, сосредоточив его целиком в своем ближнем, чтобы на минуту иметь возможность считать себя свободным от него. Ненависть есть явление проекции, как и любовь: человек ненавидит только того, кто вызывает в нем неприятные воспоминания о себе самом.
Антисемитизм евреев доказывает, что никто, знающий еврея, не видит в нем предмета, достойного любви – даже сам еврей. Антисемитизм арийца приводит нас к не менее важному выводу: не следует смешивать еврейство и евреев. Есть арийцы, которые содержат в себе значительно больше еврейского, чем настоящий еврей. Есть также евреи, которые больше походят на арийцев, чем любой ариец. Я не буду здесь перечислять семитов, которые содержали в себе много арийского – ни менее значительных (как, например, известный Фридрих Николай в XVIII веке), ни более значительных среди них (здесь следует упомянуть Фридриха Шиллера), я также отказываюсь от более подробного анализа их еврейства. Глубочайший антисемит Рихард Вагнер, и тот не вполне свободен от некоторого оттенка еврейства, даже в своем искусстве, как бы сильно ни обманывало нас то чувство, которое видит в нем великого художника вне рамок исторического человека, как бы мало мы ни сомневались в том, что его Зигфрид есть самое нееврейское произведение, какое только можно было создать. Но без причины никто антисемитом че бывает. Как отрицательное отношение Вагнера к большой опере и театру следует свести к сильному влечению, которое он сам питал к ним, влечению, которое ясно выступает еще в его «Лоэнгрине», точно также н его музыку, единственную в мире по силе мыслей, выраженных в мотиве, трудно будет признать свободной от чего-то навязчивого, шумного, неблагородного, в связи с последним обстоятельством стоят и необычайные усилия Вагнера, направленные на внешнюю инструментовку своих произведений. Нельзя отрицать и того, что вагнеровская музыки производит сильнейшее впечатление как на еврея – антисемита, которыи никак не может вполне освободиться от своего еврейства, так и на индо-германца юдофоба, который боится впасть в него. Сказанное не относится к музыке «Парсифаля», которая на веки останется недоступной для настоящего еврея, как и сама драма «Парсифаль», он не поймет ни «хора пилигриммов», ни поездки в Рим «Тангейзера», как и многого другого. Человек, который был бы только немцем, никогда не мог бы прийти к тому ясному сознанию сущности немецкого духа, к какому пришел Вагнер в своих «Нюренбергских Мейстерзингерах». Наконец, следует также подумать над тем, почему Вагнера больше тянуло к Фейербаху, чем к Шопенгауэру.
