Первая встреча, последняя встреча... - Валуцкий Владимир Иванович (лучшие книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗

Натыкаясь на амвоны и ножки светильников, Даниил полз следом за ускользающей фигурой митрополита.

— Душа бессмертна, — слышался голос Феопемпта и удалялся вместе со стуком его посоха, — Божья милость безгранична… А мы и без того с князем каждый день ссоримся. Не хочу…

— Отче! Не уходи! На погибель обрекаешь!..

Ответа не было, шаги затихли во тьме.

В углу княжьего двора, среди беготни слуг, криков и конского ржания Злат вязал узду к коновязи.

— Ну? — вынырнула из-за крыльца Янка. — Разузнал? Про франкского короля?

Злат кивнул.

— Все узнал.

— Ну говори же, — нетерпеливо теребила его Янка, пока Злат, зачерпнув ковшом из бадьи, жадно пил воду.

— Коня его, — сообщил Злат, обтерев усы, — зовут Троль.

— И все?..

— Нет. Меч зовут — Сигфус.

— А сам? — Янка топнула от нетерпения.

— Сам же король именуется Генрих, победил на турнире графа де Оверни и дважды выбил из седла герцога Анжуйского…

— А какой он? Молодой, красивый?

— Кто? Герцог?

— Король!

— Этого не ведомо, — отвечал Злат. — Ты вот у меня — красавица! — И, оглядевшись, сгреб отчаянно отбивающуюся Янку в могучее свое объятие.

Для переговоров отведена была княжья гридница, ярко освещенная по этому случаю сальными свечами в медных, византийской работы, канделябрах. Ярослав и епископ Роже сидели за концами стола, крытого парчовой скатертью, а за их спинами толпились княжьи мужи, священнослужители и дьяки. Стопки пергаментов лежали на столе и несколько десятков счетных палочек с зарубками.

— «…мехов лисицы и горностая, — читал Бенедиктус по списку, — король Ярослав дает, по означенной договоренности, в количестве ста шкур…»

— Ста и двадцати, — с улыбкой уточнил Ярослав, придвигая еще две палочки к уже выросшей возле Роже горке.

— «Сосудов золотых и серебряных, — продолжал читать Бенедиктус, — двадцать четыре…»

— Двадцать пять, — щедро придвинул лишнюю палочку Ярослав.

— «Святую же книгу Евангелие на славянском языке, украшенную жемчугом, — одну», — завершил чтение Бенедиктус, а Ярослав развел руками и согласился:

— Одну.

Затем последовал обмен пергаментами, и долго скрипели перья, совершая многочисленные подписи; сыпался на подписи песок, капал на них расплавленный сургуч и вонзались в сургуч королевская и княжеские печати.

— Теперь, — приветливо улыбаясь князю, молвил Роже, — когда размер приданого оговорен, нашей стороне хотелось бы получить ваши письменные гарантии относительно девичьей незапятнанности невесты: вот текст хартии, — он взял пергамент из рук Бенедиктуса.

Но пергамент застыл в руке епископа на полдороге, и улыбка сползла с его лица: князь оставался недвижим, лишь брови его тяжело сдвигались.

Роже пояснил несколько упавшим голосом:

— История знает случаи, когда невест приходилось возвращать вместе с приданым… а это хлопотно…

— А известны истории случаи, — сдерживая гнев, отвечал Ярослав, — когда непочтительные послы уезжали и без невесты, и без приданого?

Бенедиктус что-то шепнул Роже на ухо, и тот заговорил быстро и примирительно:

— Хорошо, хорошо… Если наша просьба оскорбительна вашему величеству, мы берем ее обратно!

— Стыдно вашей святости, — Ярослав медленно отходил от гнева. — Анна — еще дитя малое!

— Именно поэтому, — подхватил тотчас Роже, вновь возвращая любезную улыбку на уста, — ради общего спокойствия хотелось бы взамен гарантии иметь в числе сопровождающих принцессу лиц некую сугубо охранительную особу…

— Особа будет, — недолго подумав, кивнул согласно князь и приказал: — Янку!

«Янку, Янку…» — тотчас зашелестело среди княжьей свиты, протопали шаги, шевельнулись стенные ковры, раскрылись двери, обнаружив суету в сенях, — и спустя минуту запыхавшаяся Янка явилась в гриднице пред княжьи очи.

При виде черноглазой красавицы Бенедиктус заметно оживился, епископ же оглядел ее весьма кисло и неуверенно кашлянул:

— Пусть ваше величество простит нам нашу настойчивость… но нельзя ли при этой особе… иметь еще одну охранительную особу, ибо… Ибо…

— Можно, — понятливо согласился князь и, подмигнув Янке хитрым глазом, повелел: — Отрока Злата сюда!

За переговорами был пир, венчавший их успех, и закончился он, когда на улице уже стемнело, и в греческом подворье тускло засветились занавешенные окна.

Митрополит Феопемпт вошел в свою мраморную горницу, сердито поставил в угол черный кипарисовый посох и опустился в кресло.

Чуть улыбаясь насмешливыми губами, Халцедоний смотрел на митрополита:

— Догадываюсь, что русский архонт не внял совету власти духовной?

Феопемпт отметил недружелюбным взглядом его улыбку.

— Условия брака уже оговорены… Не хочет Ярослав слушать наших советов.

— А может быть, ты плохо советовал, отче? Ты напоминал ему о карающем греческом огне?

— И о греческом огне, и об адском пламени… — Митрополит устало махнул рукою. — Легко тебе говорить, Халцедоний: вчера ты плел свои сети в Месопотамии, сегодня — на Руси, а завтра уплывешь обратно в Константинополь. Пожил бы здесь… всюду безверие и гордыня, пьянство и похоть, в домах гусли и скоморохи… Даже иноки одолеваемы плотскими желаниями!.. грешно возлюбив княжен своих. Оставь меня, патрикий, я смиренно служу одному Богу, политика — не мое дело!

Глаза Халцедония холодно блеснули.

— Политика священной Византии, — произнес он, — дело каждого из ее подданных.

— Это истинно, — поспешил согласиться Феопемпт.

— И сам Бог нам не простит, если упустим случай напомнить архонту, как губительна гордыня. — Халцедоний поднялся и по своему обычаю, как делал всегда, когда был возбужден, закружил по горнице. — Если Ярославу не страшны ни греческий огонь, сжигающий его суда, ни адское пламя, сжигающее душу, — у греков есть другое оружие! Незримое, как угар, нежданное, как нож в спину, медленное, как яд, верное, как смерть. Древнее, как мир, и я, Халцедоний, сам — это оружие!

Халцедоний выпил кубок вина и, довольный собой, совершив последний круг по горнице, вернулся на ложе.

— И большое приданое выторговали франки? — спросил он, легко перейдя с пафоса на обычную речь.

— Не менее чем на тридцать тысяч динариев…

Халцедоний щелкнул языком.

— Что она, так нехороша собой, юная княжна?

Феопемпт пожал плечами.

— Ей нет еще семнадцати… и росла она с братьями — кто мог разглядеть в ней красоту?

— Но как же… — начал было Халцедоний и вдруг смолк, осененный мыслью, от которой замер, словно в хищной стойке. — Постой… а о каких же иноках, одолеваемых плотскими желаниями, ты говорил сейчас?..

Жара стояла в Константинополе, и казалось, что Священный дворец плывет в знойном воздухе, и не спасали ни близость моря, ни тень садов, ни бьющие повсюду фонтаны, ни опахала, ни прохладное вино. Одни павлины как ни в чем не бывало бродили по аллеям, распускали хвосты, и солнце отражалось в их блестящих перьях.

Логофет Лихуд, обнаженный, возлежал под опахалами в сени струй и слушал нотария, который неприятным, сиплым голосом читал пергаментный свиток:

— «…на условие епископа включить в приданое мощи святого Климента русский архонт ответил отказом, однако согласился дать за дочерью семнадцать слитков чистого золота, каждый стоимостью в триста динариев, двадцать пять золотых и серебряных сосудов ромейской работы..»

— Нагло захваченных Владимиром в Херсонесе, — заметил Лихуд. — Продолжай.

— «…а также мехов и монет в количестве неустановленном. В настоящее время посольство с ценностями и дочерью архонта приближается к границе Польши и, когда мое донесение достигнет ушей благочестивого василевса, пересечет ее. — Нотарий откашлялся. — Побуждаемый к действию необходимостью использовать некоторые, ставшие мне известными обстоятельства, дабы строго вразумить архонта, возомнившего себя равным багрянородному василевсу, жду указаний срочно отправиться…»