Собрание стихотворений и поэм - Гамзатов Расул Гамзатович (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Тяжко гудит и рокочет медь. Горько и страшно осиротеть.
Пусть даже прожил ты много лет, Пусть многоопытен ты и сед!
Мамы не стало. Мама ушла… И, надрываясь, колокола
Плачут об этом, гудят, гремят… Эту тягчайшую из утрат
Трудно снести на своей стороне, А на чужбине тяжко вдвойне.
5
Злая боль берет меня в тиски. Ни на миг мне не дает отсрочки. Трудно! Совладать ли одиночке С этим тяжким приступом тоски?!
Средь чужих, от родины далече Я молчу, от горести чуть жив… Кто же руки положил на плечи, Душу мне участьем облегчив?..
С ласковым упреком шепчет кто-то: – Разве ты – один?.. Кругом взгляни! Хиросимы горькие сироты Говорят: «Нам боль твоя сродни!»
Смотрит добрым материнским взглядом Та, что белый шар дала тебе. И больные, в госпитале рядом, Все сочувствуют твоей судьбе.
Вот к тебе подходит огорченный, Что-то торопясь тебе сказать, Незнакомец… Он – из Барселоны. На глазах его убили мать…
– Пусть далеко друг от друга страны. Но сегодня вас поймет любой. – Рядом встал поэт из Пакистана: – Не печалься, брат мой. Я – с тобой!
– Я – афганистанец. В вашем крае Побывать пока что я не мог. Но сегодня глаз не осушаю: Мама – наших радостей исток!
– Дагестана я не знаю тоже. Я – из Конго. Я – лицом черна. Но, каков бы ни был цвет у кожи, Мать как жизнь. Она для всех одна.
– Я – ирландец. Зелено все лето. Как в стране у вас, у нас вокруг, Но сегодня в черное одета И моя Ирландия, мой друг!..
Разные по языку и вере, Все мы – чьи-то дочери, сыны… Всем понятна боль такой потери, Отовсюду голоса слышны.
Вижу: в каждом сердце состраданье Порождает горестная весть. Польские ко мне подходят пани, Мсье французы… Всех не перечесть!
Греки, чехи, негры, итальянцы… Все, однако, отступить должны: Приближаются ко мне посланцы Из России, из моей страны.
Женщины подходят пожилые, Маму не видавшие мою. И сегодня в их чертах впервые Мамины черты я узнаю.
Точно всеми ты была любима, Каждый горем искренне убит… И сдается мне: вся Хиросима О горянке-матери скорбит!
Колокол рокочет. Голос медный Раз по разу гуще и грустней. Словно бы над прахом мамы бедной Он звонит… Да, он звонит по ней!
Ты, живя, мне придавала силы, Мама! А теперь, уйдя навек, Ты с людьми меня соединила Узами, прочнейшими из всех.
В горе, в состраданье – все мы братья, Нынче между нами нет чужих… Братья! Что вам всем могу сказать я?! Берегите матерей живых!
Если же судьба вас разлучила И ушла родная, не простясь, – Поспешите к маме на могилу, Поспешите так, как я сейчас!..
*
Прощай, Хиросима! Склоняюсь в почтенье У всех претерпевших развалин твоих! Твоих мертвецов не стираются тени, Как боль не уходит из глаз у живых!..
Прощай, о японочка! Ты с пьедестала Вслед за журавликом рвешься в полет. Здесь, в городе скорби, понятно мне стало: Есть общий, единый язык у сирот.
И нынче – я чувствую это заране – Страдания голос пойму я везде: Детеныш ли вскрикнет подстреленной лани, Птенцы ли без мамы заплачут в гнезде.
Ты это познанье мне в душу вдохнула, Моя Хиросима!.. Вхожу в самолет. С ущельем, ведущим к родному аулу, Сегодня до странности схож этот вход.
И вот заблестела внизу Фудзияма, Синея, клокочет Индийский внизу. И мне почему-то все кажется, мама, Что прах твой я здесь, в самолете, везу…
Как будто бы шерсти свалявшейся клочья, За круглым оконцем плывут облака, В прорывах меж ними – я вижу воочью – Простерлась ко мне океана рука.
О чем, океан, ты шумишь и рокочешь? Печалью ты нынче, как я, обуян? Наверно, ты боль остудить мою хочешь?.. Спасибо, спасибо тебе, океан!
Громады лесов мне видны сквозь просветы, Манит меня издали сумрак лесной… Должно быть, деревья – мне верится в это! – Стенают и плачут о маме со мной.
Летим… Показались внизу Филлипины И тотчас исчезли за тенью крыла, И знойная Индия нежно, как сына, Немедля в объятья меня приняла…
Что значат теперь для людей расстоянья?! Лишь лайнер английский сменили на «ТУ», Как тут же Москва замерцала огнями, Снижает воздушный корабль высоту…
Москва! О, с каким ликованьем, бывало, Я к ней приближался – к Москве дорогой! А нынче?.. В отъезде я пробыл так мало, Но все по-другому. И сам я другой.
Друзья меня встретили. Рад и не рад я. Как будто я сам от себя в стороне. Как вышло, скажите, друзья мои, братья, Что так бесприютно, так холодно мне?!
…И вновь я в полете. Нагорье, отроги Внизу показались. И я не пойму, Что в них изменилось за краткие сроки? Уменьшились в росте они почему?
Сдавило их что-то… Нет, это не снится! Неделю назад были так высоки! Мне душно!.. Ну, как одолеть мне границу Мучительной этой, гнетущей тоски?!
Бормочут чуть слышно каспийские волны: - Ушла, не дождавшись сынка своего… – Родные встречают печально, безмолвно… Меж ними кого-то ищу я… Кого?..
Я дома. Но выглядит все по-иному, – И здесь, и в родной моей Махачкале… - Родные, ведите к могиле, не к дому! К последнему месту ее на земле!
Сейчас лишь она и нужна, и близка мне! Там камень стоит, выражая мольбу!..
…И я приникаю к промерзшему камню, Как будто к родному холодному лбу.
*
Так я окончил свой далекий путь. А мама… больше не вернуться к маме! Со стаей журавлей когда-нибудь – Я верю – пролетит она над нами.
Мать отдала земле и плоть и кровь. Все приняла у ней земля родная, Но мамина нетленная любовь Горит в высоком небе, не сгорая.
И в день февральский, на закате дня, Где б ни был я, в родной аул приеду. Приду домой и сяду у огня, Чтоб тихую с тобой вести беседу.
Все мелкое отбрасывая прочь, Душа моя очистится от сора. И будут слушать нас дожди и ночь, Деревья влажные и наши горы.
И побледнеет ложь и суета, Как будто в мире прекратились войны. И жизнь мудра, прекрасна и чиста И нас, людей, поистине достойна.
Да, в этот день – единственный в году! – Я в чудеса любые верить вправе, Когда с тобой беседу я веду, Грядущий мир я осязаю въяве.
Он радостен и светел, как дитя, Мир, измененный стотысячелетьем, И в нем, Нетленной красотой светя, Вернутся матери обратно к детям.
Отринув тяжесть каменной плиты, Из-под земли они предстанут снова, Как снова появляются цветы Весной из-под покрова снегового.
Как речки воскресают, сбросив лед. Как корабли к земле стремятся милой… Походкой легкой к сыну мать придет, Забыв о мрачном холоде могилы.
Придет, к плечу притронется, любя. Как будто снимет сразу всю усталость… «Ты слышишь, сын?.. Я здесь. Я у тебя. И никогда с тобой не расставалась».
И речь ее горячею волной Прихлынет к сердцу, радуя, колдуя… Я слышу, мама, как рукой родной Ты гладишь голову мою седую.
И я тебе чуть слышно говорю: – Теперь, когда ты не живешь на свете, Кому, скажи, отдам любовь свою?.. И слышу голос: – У тебя есть дети.
– В родных ущельях и в чужой стране Гордился я твоей душевной силой. А кем, скажи, теперь гордиться мне?.. – Гордись детьми. Детьми гордись, мой милый!
– Ты мне всю жизнь, всю душу отдала. А я что дам тебе? Ведь ты – не с нами! – И мамин голос отвечает: – Память. И песни все. И добрые дела.
Да, песни я все о тебе пою, Слова сплетая… Как их лучше сплесть мне, Чтоб на могилу тихую твою Они легли венком печальной песни?!
Песни о матерях
Песня первая
Журавли, вы все в чужом краю, Вы когда сюда вернетесь снова? Я же маму потерял мою, Не вернуть мне мамы из былого!
Не спешат покинуть гуси юг, И весна с приходом припозднилась. Только мама в путь пустилась вдруг, Лишь она одна поторопилась.
Ты, трава, что в теплый летний день Для коров она в горах косила, С дальних склонов опустись, одень Мягкой зеленью ее могилу.
Солнце, чей восход когда-то в рань Ясные глаза ее встречали, В головах ее могилы встань, Раздели со мной мои печали!
