Отсрочка (стихи) - Быков Дмитрий Львович (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
В надежде, что все не напрасно
и тайная воля мудра,
В объятьях чужого пространства,
где длится чужая игра.
* * *
В преданьях северных племен, живущих
в сумерках берложных,
Где на поселок пять имен, и то все больше
односложных,
Где не снимают лыж и шуб, гордятся
запахом тяжелым,
Поют, не разжимая губ, и жиром мажутся моржовым,
Где краток день, как "Отче наш",
где хрусток наст и воздух жесток,
Есть непременный персонаж, обычно
девочка-подросток.
На фоне сверстниц и подруг она загадочна,
как полюс,
Кичится белизною рук и чернотой косы по пояс,
Кривит высокомерно рот с припухшей нижнею губою,
Не любит будничных забот и все любуется собою.
И вот она чешет длинные косы, вот она холит
свои персты,
Покуда вьюга лепит торосы, пока поземка
змеит хвосты,
И вот она щурит черное око - телом упруга,
станом пряма,
А мать пеняет ей: "Лежебока!" и скорбно
делает все сама.
Но тут сюжет меняет ход, ломаясь
в целях воспитанья,
И для красотки настает черед крутого испытанья.
Иль проклянет ее шаман, давно косившийся угрюмо
На дерзкий лик и стройный стан ("Чума на оба
ваши чума!"),
Иль выгонят отец и мать (мораль на севере
сурова)
И дочь останется стонать без пропитания и крова,
Иль вьюга разметет очаг и вышвырнет
ее в ненастье
За эту искорку в очах, за эти косы и запястья,
Перевернет ее каяк, заставит плакать и бояться
Зане природа в тех краях не поощряет тунеядца.
И вот она принимает муки, и вот рыдает
дни напролет,
И вот она ранит белые руки о жгучий снег
и о вечный лед,
И вот осваивает в испуге добычу ворвани и мехов,
И отдает свои косы вьюге во искупленье
своих грехов,
Поскольку много ли чукче прока в белой руке
и черной косе,
И трудится, не поднимая ока, и начинает
пахнуть, как все.
И торжествуют наконец законы равенства и рода,
И улыбается отец, и усмиряется погода,
И воцаряется уют, и в круг свивается прямая,
И люди севера поют, упрямых губ не разжимая,
Она ж сидит себе в углу, как обретенная икона,
И колет пальцы об иглу, для подтверждения закона.
И только я до сих пор рыдаю среди ликования
и родства,
Хотя давно уже соблюдаю все их привычки
и торжества,
О высшем даре блаженной лени, что побеждает
тоску и страх,
О нежеланьи пасти оленей, об этих косах
и о перстах!
Нас обточили беспощадно, процедили в решето,
Ну я-то что, ну я-то ладно, но ты, родная моя,
за что?
О где вы, где вы, мои косы, где вы, где вы,
мои персты?
Кругом гниющие отбросы и разрушенные мосты,
И жизнь разменивается, заканчиваясь,
и зарева встают,
И люди севера, раскачиваясь, поют, поют, поют.
* * *
Мой дух скудеет. Осталось тело лишь,
Но за него и гроша не дашь.
Теперь я понял, что ты делаешь:
Ты делаешь карандаш.
Как в студенческом пересказе,
Где сюжет неприлично гол,
Ты обрываешь ветки и связи
И оставляешь ствол.
Он дико смотрится в роще,
На сквозняке, в сосняке,
Зато его проще
Держать в руке.
И вот - когда я покину
Все, из чего расту,
Ты выдолбишь сердцевину
И впустишь пустоту,
Чтоб душа моя не мешала
Разбирать письмена твои,
Это что касается жала
Мудрой змеи.
Что до угля, тем паче
Пылающего огнем,
Это не входит в твои задачи.
Что тебе в нем?
Ты более сдержан,
Рисовка тебе претит.
У тебя приготовлен стержень
Графит.
Он черен - и к твоему труду
Пригоден в самый раз.
Ты мог его закалить в аду,
И это бы стал алмаз
Ледяная нежить,
Прямизна и стать...
Но алмазами режут,
А ты намерен писать.
И когда после всех мучений
Я забыл слова на родном
Ты, как всякий истинный гений,
Пишешь сам, о себе одном.
Ломая, переворачивая,
Затачивая, чиня,
Стачивая, растрачивая
И грея в руке меня.
* * *
Оторвется ли вешалка у пальто,
Засквозит ли дырка в кармане правом,
Превратится ли в сущее решето
Мой бюджет, что был искони дырявым,
Все спешу латать, исправлять, чинить,
Подшивать подкладку, кроить заплатку,
Хоть и кое-как, на живую нить,
Вопреки всемирному беспорядку.
Ибо он не дремлет, хоть спишь, хоть ешь,
Ненасытной молью таится в шубе,
Выжидает, рвется в любую брешь,
Будь то щель в полу или дырка в зубе.
По ночам мигает в дверном глазке
То очнется лампочка, то потухнет,
Не побрезгует и дырой в носке
(От которой, собственно, все и рухнет).
Торопясь, подлатываю ее,
Заменяю лампочку, чтоб сияла,
Защищаю скудное бытие,
Подтыкаю тонкое одеяло.
Но и сам порою кажусь себе
Неучтенной в плане дырой в кармане,
Промежутком, брешью в чужой судьбе,
А не твердым камнем в Господней длани.
Непорядка признак, распада знак,
Я соблазн для слабых, гроза для грозных,
Сквозь меня течет мировой сквозняк,
Неуютный хлад, деструктивный воздух.
Оттого скудеет день ото дня
Жизнь моя, клонясь к своему убытку.
Это мир подлатывает меня,
Но пока еще на живую нитку.
ПЯТАЯ БАЛЛАДА
Я слышал, особо ценится средь тех, кто бит
и клеймен,
Пленник (и реже - пленница), что помнит
много имен.
Блатные не любят грамотных, как большая
часть страны,
Но этот зовется "Памятник", и оба смысла верны.
Среди зловонного мрака, завален чужой тоской,
Ночами под хрип барака он шепчет перечень свой:
Насильник, жалобщик, нытик, посаженный без вины,
Сектант, шпион, сифилитик, политик, герой войны,
Зарезал жену по пьяни, соседу сарай поджег,
Растлил племянницу в бане, дружка
пришил за должок,
Пристрелен из автомата, сошел с ума по весне...
Так мир кидался когда-то с порога навстречу мне.
Вся роскошь воды и суши, как будто
в последний раз,
Ломилась в глаза и уши: запомни и нас, и нас!
Как будто река, запруда, жасмин, левкой, резеда
Все знали: вырвусь отсюда; не знали только, куда.
- Меж небом, водой и сушей мы выстроим зыбкий рай,
Но только смотри и слушай, но только запоминай!
