Базалетский бой - Антоновская Анна Арнольдовна (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
После своей женитьбы на средней дочери придворного советника Кочакидзе преобразился Тамаз – старательно занимался усами, злоупотреблял благовониями. Поджарая Мзе-хатун – «Солнце-дева» – обтесывала мужа по образцу своего отца. Но отпрыск старого волка Леона не переставал мечтать о расправе с Великим Моурави, исконным врагом фамилии Магаладзе. Тамаз был бы совсем счастлив, если б не изнывал под бархатной туфлей своей Мзе-хатун. Она лихорадочно скупала за бесценок тутовые рощи и, вместо услады, мучила Тамаза беседой о торговле шелком. А тут царь пожелал разорить ностевского «барса». Вся торгашеская кровь взывала: «Хватай! Не уступай! Торопись!» И она решительно наказала Тамазу выступить с обличением «недостойного». Особенно прельщали «Солнце-деву» драгоценности Русудан – значит, необходимо доказать свое право на них, не дожидаясь, пока они будут обнаружены в «логове хищника» и размурованы.
Приятного Тамаза поддержало большинство князей: грубый плащ обедневшего азнаура к тому же пропитан овечьим потом! Когда «барс» возле трона, от него навозом несет!
Старший Палавандишвили насмешливо оглядел Тамаза: «Эх, когда человек споткнется, каждая свинья спешит носом даже на ковре навоз нащупать! А давно ли овечий пот за амбру принимали?»
– Быть вождем азнауров почетнее, чем неродовитым князем, – не унимался и Цицишвили, – и если ослушник по праву князь, то лишь княжеский Совет может определить, кому должно перейти его владение.
– При чем тут, прости господи, княжеский Совет? – Феодосий сердито взмахнул, как стягом, черным рукавом рясы. Святой отец удивлен: желанный служителям креста царь ничем не вознаградил церковь за изгнание Хосро-мирзы и Иса-хана. Разве сейчас не подходящий случай?
Как-то получилось само собой, что князья очутились по одну сторону Оружейного зала, иерархи – по другую. Духовные и светские владыки готовы были ринуться к стенам, вооружиться и пустить в ход клинки.
Феодосий вышел на середину и замер с вскинутым крестом.
Князей охватило замешательство. Но Палавандишвили, не желая уступать поле словесной битвы, едко заметил, что Саакадзе не монах, значит, церковь тут ни при чем.
Кахетинское духовенство, отмежевываясь от картлийского, поддержало Цицишвили. Стремясь к первенству над церковью, а заодно и над царством, отцы Кахети дружно атаковали архиереев из клики католикоса: «Уж не хотят ли картлийцы распухнуть от угодий и золота? Не сказал ли святой апостол…» И тут посыпались изречения из евангелия и библии в таком изобилии, что хватило бы на три собора.
Стремясь досадить священникам Картли и поэтому не скупясь на слюну, Харитон съязвил:
– Князьям не впервые отторгать друг у друга владения, пусть и сейчас сами умиротворят сословную жадность. Да ниспошлет господь правильное решение алчущим и жаждущим!
– Аминь! – умильно подтвердили кахетинцы. – Аминь!
Зураб прислушивался к спору, и куладжа все чаще вздымалась на его груди. Он судорожно рванул монисто, обвивавшее его шею, – золотые монеты старинной чеканки со звоном покатились по мраморным плитам. Накануне Зураб нашел в царском саду дикий каштан и сейчас сжимал его до боли в пальцах, будто камень для пращи. Да, он, князь Арагвский, согласен с Цицишвили и Палавандишвили: пусть соберется Совет князей высших фамилий.
Не сомневался арагвский князь: довод, им придуманный, лишь его сделает владетелем Носте. «Это ли не сладостная месть! – злорадствовал Зураб. – Не далек час, когда я, новый владетель Носте, начну выбивать из зазнавшихся ностевцев саакадзевский дух. Я взнуздаю ишаков и заставлю обогащать своего господина…»
Зураб решил оправить дикий каштан в серебро, а изображение его поместить в центре нового знамени Носте. Втайне он насмехался над окружавшими его «коршунами», уже считая владение Саакадзе своим.
Словесный турнир длился до сумерек, и Зураба так и подмывало воскликнуть: «Э-о, кто хочет догнать Симона Второго?»
Очутившись наконец в своих покоях, Зураб разразился хохотом. На зубчатых стенах Ностевского замка он будет вешать и господ и рабов. Пусть проветриваются! Он оценил силу ужаса – как оружия, приводящего в покорность самых непокорных, – и собирался широко применять его в своей деятельности, направленной к захвату власти в двух царствах Восточной Грузии.
Вошел арагвинец и, опустившись на колено, протянул свиток, только что доставленный скоростным гонцом из Ананури.
Зураб читал послание матери, княгини Нато, и глазам своим не верил. Свиток пропах, как чудилось ему, не запахом розового масла, а салом адовых мангалов.
Нелегко сдалась княгиня Нато. Выслушав мествире – того, кто по-прежнему не расставался с короткой буркой, – она заявила о своем твердом решении не вмешиваться в дела царя Теймураза.
– В дела царя? – недоуменно пожал плечами мествире. – А не в дела твоей дочери, благородной госпожи Русудан?
И тут мествире, сгущая краски, рассказал, как князья и княгини торжествуют над тем, что гордая Русудан осталась бездомной, а они, шурша шелками, будут расхаживать по ее замку, срывать и топтать цветы в саду, так любовно ею выращенные.
Княгиня Нато рассвирепела:
– О святая мученица Шушаник! И это выпустили когти те самые кошки, что за честь считали быть принятыми моей благородной дочерью!
– И дочерью доблестного Нугзара! – разжигал мествире гнев княгини. – Если бы доблестный арагвский владетель мог почувствовать, как хотят унизить его дочь, то он поднялся бы с ложа своего вечного упокоения и мечом разогнал дерзких.
Нато поежилась: вот… она живая, а терпит!
– Тебя кто прислал? – быстро спросила княгиня, тряся двойным подбородком.
– Доброжелатель твой; только из скромности просил не называть имя.
– Может, и совет мне прислал, как отвадить князей от Носте?
– Еще бы не прислал! Разве не ты, благородная и отважная княгиня, спасла замок Ананури?
– Я?
– Клянусь небом, ты!..
Зураб, мрачный, в третий раз прочел послание: «…На том мое слово: если ты не сумеешь отстоять владение любимой дочери доблестного Нугзара, то я сама спасу Носте, как спасла Ананури. Знай, буду ждать ответа ровно семь дней и ночей. Если запоздаешь, пиши в Носте, ибо на восьмой выеду туда. И… еще знай: только через мой труп переступят хищные князья порог дома моей Русудан… Также знай…»
Зураб в сердцах отшвырнул послание. Кто? Кто был у матери? Кто унизил его, раскрыв истинную цель, которую он преследовал, водворив еще при Хосро-мирзе царицу Мариам в Ананури? Кто дерзнул проникнуть в самую суть секретного совещания? Ведь ради соблюдения тайны, кроме верных слуг и дружинников, ничто к тронному залу не сумел приблизиться!.. И потом – узнав от непрошеного советника, почему ее, княгиню Нато, уговорил любящий Зураб вернуться в Ананури, она, конечно, переполнилась возмущением, ибо не успел царь Теймураз прибыть в Тбилиси, как все приглашенные в Ананури разбежались, надеясь повеселиться в Метехи. Даже старая царица Мариам будет гостить тут, хочет удивить царский замок пергаментным лицом и сломанным зубом! Но ответить надо немедля. Согласиться на все, но поставить условие: не выезжать еще шесть лун из Ананури ни в Мухрани, ни к Эристави Ксанским, – ибо не успеет она покинуть Ананури, как туда пожалует «барс» со своими «барсятами»! «И если берлога Носте будет захвачена мною, то Ананури ничуть не худшее жилище для дочери „доблестного Нугзара“. Проклятие! Опять я остаюсь неотомщенным! Поставлю я когда-нибудь на колени гордячку Русудан? И суждено ли мне видеть поражение Георгия Саакадзе? Суждено! Ибо царь Теймураз не может спокойно царствовать, пока не уничтожен Саакадзе».
Как вороны, слетались на Высший совет князья. Многие прибыли с женами, ибо каждая мечтала покинуть Тбилиси владелицей Носте, заранее наслаждаясь отчаянием надменной Русудан и властолюбивого Моурави.
Напряжение нарастало. Зураб, нарочито спокойный, презрительно взирал на «стервятников», столпившихся у порога Дарбази мудрости. И чудилось ему, что их длинные клювы нетерпеливо долбят высокую дверь.
