Базалетский бой - Антоновская Анна Арнольдовна (книги регистрация онлайн .TXT) 📗
– А я так думаю, – дрожащим голосом проговорила Дареджан, подойдя к нише: – Если хочешь греться на солнце, не садись на лед! Может, наш красавец Автандил хранит в сердце неприязнь к царю, нарушителю слова, тогда и царевна ему ни к чему!
– Да, ты права, дорогая, – вздохнула Хорешани. – Не понадейся Георгий на имеретин, что-нибудь другое придумал бы.
Некоторую неловкость испытывали царь и царица перед мужественно скрывающими свою печаль картлийками. Через день прибывал от азнаура Дато очередной гонец, но лица Русудан и Хорешани не светлели.
И вот как-то царственная чета посетила Русудан. Уже по тому, что телохранители были оставлены у входа, придворные совсем отсутствовали, Хорешани поняла, что разговор будет негласный, и, обняв Дареджан, поднялась с нею на верхний балкон, обвитый благоухающими розами.
Поблагодарив царственных гостей за посещение, Русудан приготовилась слушать.
– Мы полны сочувствия к тебе, достойная госпожа Русудан, – начал царь издалека. – Но разве после грозы солнце не сияет ярче?
В теплых словах выразила и царица надежду на лучшие дни: «Они грядут на смену злоключений, как вестники весны».
Расправив лечаки, ниспадавшую жемчужной пеной, и сдержанно улыбаясь, Русудан выразила признательность за внимание к семье Георгия Саакадзе:
– Уповаю на справедливость судьбы! И если вновь засияет солнце на нашем пути, то Моурави сумеет доказать, как высоко ценим мы гостеприимство царя царей и царицы цариц.
– Сколь приятны мне твои речи, госпожа Русудан! И я уповаю на меч Георгия Саакадзе! А обещание свое сдержу: царевна Хварамзе, благословенная гелатской божией матерью, будет женой отважного витязя Автандила, сына Великого Моурави.
– Возжелала я, моя Русудан, пожаловать тебя малым пиром, дабы царь Имерети Георгий Третий мог объявить придворным свою волю, а католикос Малахия благословить царевну Хварамзе.
Русудан про себя усмехнулась: "Сильно изнурил вас Леван Дадиани! Едва владеете собой, чтобы не закричать на все грузинские земли: «О-э! Мы можем спать в своей золотой палате, никого не устрашаясь, нас защищает меч Великого Моурави!» – и твердо сказала:
– До конца своих долгих лет, служа тебе мечом и сердцем, мой Автандил не сможет расплатиться с тобою за прекрасную царевну Хварамзе. Но отложим радостное пиршество до более счастливого для нас времени, ибо примем мы высокую милость только в тот день, когда Моурави мечом и умом вновь обретет свое могущество, свое право называться первым обязанным перед родиной.
Слегка разочарованно выслушал царь гордо выпрямившуюся Русудан. Но царица восхитилась: «Вот с кем сладко будет моей Хварамзе».
Выражение лица Русудан ясно говорило, что продолжать разговор бесполезно. Нет, не такова жена Великого Моурави, чтобы унизить себя, приняв в черные дни предложение царя породниться. Даже цари должны считать за честь быть в родстве с Георгием Саакадзе!
О Базалети знала Русудан все. Но тяжелые вести не меняли характера бесед ее с царицей, а княгини все более испытывали в ее присутствии какую-то робость и, зная о частых посещениях гонцов, не решались расспрашивать.
Никто не видел Русудан ни вздыхающей, ни жалующейся, как и не видел ее притворно смеющейся.
И вот в одно ничем не примечательное утро прискакал Омар, последний гонец! Он щурился, как от рези в глазах, будто что-то хотел разглядеть, но мешал густой туман. Бурка его разодрана в клочья. Он был голоден, но с трудом отломил и проглотил кусок лепешки. В его хриплом, срывающемся голосе звучала безнадежность.
В эту ночь картлийки не спали…
Колокольный звон плыл над Кутаиси. Над четырьмя башнями куполовидного замка реяло темно-голубое знамя Георгия Третьего. Яркое солнце заливало купол храма Баграта, где только что закончилась торжественная литургия по случаю возвращения наследника царя Имерети невредимым. Свита, окружив царевича Александра, Кайхосро Мухран-батони, Автандила и всех «барсов», направилась к выходу.
Восемнадцатиоконная палата наполнилась разодетыми придворными. Предстоял воскресный обед в честь Великого Моурави. У главного входа толпились азнауры, затянутые в атлас и бархат. Ожидали появления царевича Александра.
Шептались княгини:
– Как молодой олень, красив Автандил!
– А наша царевна Хварамзе не напоминает ли нежную газель на горном утесе?
– И не цветет ли, подобно неувядаемой розе Эдема?
– Заметили, княгини, как побледнел Автандил, увидев нашу царевну?
– Я другое заметила.
– Если заметила, почему таишь, княгиня?
– К слову не пришлось.
– А теперь?
– Теперь прямо скажу: Моурави пытливо, точно оценивая покупаемый замок, смотрел на царевну Хварамзе.
– Избегай неудачных сравнений, Саломэ, теперь никто замок не покупает, так берут…
Княгини рассмеялись.
– Тебе ли, Фати, это не знать! Ведь твой князь…
– Э, княгиня, мы должны радоваться, если у мужей длинные шашки…
– Дорогая, не смеши! – под общий смех вскрикнула молодая Медея. – Кто не знает, что длинная шашка самую неприступную крепость достанет. Вот Отия…
– Достал… скажем, твою твердыню.
– Имэ! – фыркнула смешливая княгиня Эсма, прикладывая к губам золотистые букли.
Обрывая неприличный хохот, княгиня Тасия, полуприкрыв густыми ресницами искрящиеся глаза, чуть нараспев протянула:
– Богом возлюбленная и смиренная сердцем царица возрадует нас веселой свадьбой.
– Хлынет поток милостей.
– Не на всех…
– А ты предстань просительницей.
– И то верно, царица никогда не отталкивает бьющих ей челом.
Княгини вновь засмеялись. Пожилая Абашидзе, поджимая тонкие губы, покосилась на вечно недовольную Мхеидзе, прозванную за желтизну щек «пергаментом». Ежедневно досаждая какими-то просьбами то царице, то митрополиту Захарии, то стольнику царицы, она всегда боялась что-либо упустить и считала, что никто не смеет забыть о ней хотя бы на один час. И достигла обратного: при ее появлении все спасались бегством, кто куда мог.
– Для тебя, княгиня, – как бы вскользь проронила Абашидзе, – дверь просьб, открывшись, уже не в силах закрыться, так как, подобно голодным баранам, в нее всем стадом врываются твои домогательства.
– Ха-ха-ха!..
– Хи-хи-хи!..
– Нато всегда развеселит!
На другом краю ковра, отливающего серебром, шептались князья, затянутые в парчовые кафтаны турецкого покроя:
– Сейчас Моурави опровергает запутанные доводы дьявола.
– Не опасно ли, князья? Ведь Моурави после женитьбы его сына на царевне ближе светлейших станет царю!
– Видно, ты, князь Инасаридзе, больше всех опасаешься: не успел узнать о поражении Моурави на Базалети, как распорядился новый виноградник закладывать.
– Невзирая на то, что твое владение у самых болот Самегрело! – под одобрительные возгласы князей добавил князь Аслан, в своем фиолетовом наряде с алмазными запонами похожий на красивого, но опасного жука.
– Горе нам, беспредельно грешным! Нет у Моурави больше ни сына брачного возраста, ни дочери!
– Иначе князь Сехниа поспешил бы женить своего разбойника Заала. Видали, как увивается вокруг меча Моурави? Чем не медведь, почуявший мед? – И, ошарашенный дружным смехом владетелей, казнохранитель Татаз всполошился: – А что? Разве я лишнее сказал?
Князь Аслан поспешил успокоить друга, конечно, в пику князю Сехниа, с которым вел многолетнюю тяжбу из-за тутовой рощи:
– Напротив, дорогой, умолчал! Что сам Сехниа готов вторично жениться… хотя бы на любимой собачке госпожи Русудан…
– К тому же нелюбимая кошка у него уже есть!
Князья разразились таким хохотом, что княгини с любопытством повернулись в их сторону.
– Напрасно, князья, на одного нападаете! Многие готовы распластаться перед «барсом», лишь бы он рычал на Левана Дадиани.
– Раз все то же самое думают, спасибо тебе, что один высказал чаяния владетелей.
– Католикоса тоже.
– Прибавь монастырских праведников.
