Базалетский бой - Антоновская Анна Арнольдовна (книги регистрация онлайн .TXT) 📗

В палате вновь восстановилось оживление, но ближе к дверям царских покоев величественная тишина не нарушалась.

Архиереи и советники ждали выхода царя из двухоконной палаты размышлений, там шел тихий разговор.

– …Нет, мой царь, не смирился я. Не царствовать в Картли Теймуразу! Не царствовать и Зурабу Эристави! Я заставлю их, как и всех князей-клятвопреступников, вспомнить тяжелую поступь Георгия Саакадзе!

Так ответил Великий Моурави царю Имерети, предложившему ему поселиться в Кутаиси… посулившему ему многое…

Отдав долг вежливости имеретинскому двору, Дато и Гиви на следующий день выехали в Стамбул. Каждая гора, таявшая позади в светло-синей дымке берега, вызывала у них ласковые слова прощального привета.

Малый пир не принес радости царевне Хварамзе, хоть и облачилась она, как сокровище весны, в платье цвета фиалок, возложив алмазное созвездие на красиво убранные волосы, просвечивающие сквозь кисею. Автандил, весь во власти печали, не отвечал на ее светлые взоры, полные затаенного огня, не танцевал с нею лекури, не шептался с молодыми князьями, как другие, о ее красоте и, точно изжив пылкость юности, не выразил желания сразиться в ее честь с имеретинскими витязями в праздничном поединке. Состязания и пиршества были далеки его истерзанной потерей Даутбека душе.

Не понимала Хварамзе: как можно огорчаться из-за одной неудачи! Разве Имерети всегда выигрывала битвы? Но царь милостиво не отменял забав дворца. Она страдала. В сердце ее разгорался поединок между чувством любви и неприязнью. Звенели мечи самолюбия, свистели стрелы увлечения – и победила страсть.

Автандил оставался холодным, по ночам его не посещали видения любви, ибо неотступно клубились базалетские туманы вокруг его ложа, цепляясь за бархатное одеяло, а призрачные сабли рушились на мертвого Даутбека, и, как страшный призрак, вдоль базалетского берега мчался без всадника пронзительно ржущий Джамбаз…

Но любовь эгоистична. Хварамзе готова была заковать Автандила в золотые цепи и кольцо их прибить к порогу своей опочивальни. Коснуться его непокорных волос, оставить печать поцелуя на резко очерченных губах стало пределом желаний царевны. Жаркие взгляды из-под целомудренно опущенных ресниц не укрылись от Автандила и пробудили в нем горячее желание скорей покинуть Имерети. Каждое утро ему вносили на подносе сладости. Автандил догадывался: от Хварамзе – и возненавидел и орехи в меду и лаваш из сгущенного виноградного сока.

Потерпев поражение в платье цвета фиалок и узнав о рассеянности Автандила, не вызвавшего в ее честь имеретинских витязей на турнир, царевна застенчиво потупила глаза и велела подать ей щит и копье.

На ристалище колыхались имеретинские и картлийские стяги, играли серебряные трубы царства и беспрестанно гремели барабаны. После торжественного проезда князей и видных азнауров на богато убранных конях начальник церемонии объявил о поединке двух красавиц: девы аметистов и девы рубинов.

На зеленый круг галопом выехали две наездницы: Хварамзе – царевна имеретинская и княжна Церетели – единственная дочь всесильного владетеля.

Автандил до боли прикусил губу: царевна своеобразно отплачивает ему за равнодушие, – ее воинственность могла быть подсказана только уязвленным самолюбием. О, почему же победа над царской дочерью не вызывает в нем торжества, а стук его сердца, увы, скорее похож на стук копыт по булыжникам, чем на трепет любви? Как витязь он готов был вознаградить царевну за доблесть золотой чашей с изречением: «Ради бога, пощади нас, не отмщай своих обид!» [5], или венцом из пунцовых роз, или дамасским клинком с надписью: «Да обратится в бегство нежеланная!», и еще многим… Только не поцелуем!

Ристалище гудело.

Наездницы съехались на длину двух копий и высокомерно оглядели друг друга. Автандил не подозревал, что княжне Церетели он пришелся по душе не меньше, чем Хварамзе. Перехватив на малом пиру обжигающий взор княжны, устремленный на Автандила, царевна Хварамзе тут же решила сразиться с соперницей, но внешне у нее лишь чуть дрогнули губы.

Постигнув искусство амазонок в фамильном замке, княжна Церетели, следуя примеру отца, надела тяжелые доспехи – так труднее быть выбитой из седла. В правой руке она держала массивное копье, в левой – выпуклый щит, прикрывавший саблю с позолоченной птичьей головкой на рукоятке. Лук с наложенной на тетиву стрелой виднелся за левым плечом, а из-под медного шлема с пышными перьями выбивались две толстые косы, спускавшиеся до конского хвоста.

Хварамзе хотела напомнить и княжне и Автандилу, что ее прапрадед царь Баграт IV был женат на Елене, дочери греческого императора Романа Аргира, поэтому она въехала на ристалище в легкой тунике с тисненым афинским орнаментом, из-под короны с металлическим султаном спускалась белая вуаль, изящно вскинутый плоский щит дополнял наряд.

Шею княжны обвивали рубины, делающие человека мудрым. Шею царевны – аметисты, камни волшебной силы: под ними тухнут горящие угли, как под струей воды.

По сигналу начальника празднества наездницы трижды потрясли копьями и устремились к серединному кругу.

Автандил невольно восхитился: царевна вздыбила коня и ловко опустила копье на медный шлем, оглушив соперницу. Княжна в свою очередь подняла щит, чтобы нанести удар, но Хварамзе мгновенно отразила щит щитом. Гром от ударов скрестившихся копий вызвал рукоплескания.

Кони вздыбливались, ржали, кусались, точно исход поединка касался и их. Сверкали рубины и аметисты.

Восторженные возгласы сопровождали поединок. Все были захвачены увлекательным зрелищем. У одной из наездниц обломилось копье, у другой оборвалось ожерелье, и на траве, словно капли крови, блеснули рубины. Хварамзе одолевала соперницу – дерзость брала верх над предусмотрительностью. Над рядами амфитеатра ширился радостный гул.

Автандила же все больше томила скука, он с трудом боролся с зевотой, но, боясь прослыть невежей, счел уместным податься вперед в тот миг, когда царевна, на полном галопе заканчивая круг почета, скакала мимо него. Бледность покрыла ее щеки, и она, полная трепетного смущения, уронила свою красивую головку на бурно вздымавшуюся грудь.

А сыну Саакадзе в это мгновение привиделась иная, незнакомая девушка. Она плавно опускалась к роднику, неся на плече узкогорлый кунган, и нежная песня ее сливалась с притаенным журчанием ручейка…

Шли дни один за другим, отмеривая странное, почти призрачное время.

Хварамзе, впервые познавшая, что любовь может стать источником страдания, все чаще обращала умоляющие взгляды на Русудан.

И вот в дремотном саду, спускающемся к берегу пенящегося Риони, Русудан задушевно беседовала с сыном. Слишком трудное дело… Как коснешься другой души? Но царевна так молила…

– Мой мальчик… Ты ведь знаешь, не в моем характере напрашиваться на откровенное признание… но…

– Знаю, моя лучшая из матерей, о чем твоя беседа.

– Тогда…

– Разве царевна не замечает на моей куладже желтую розу?

– Бывает, что на сердце не накинешь узду.

Умолкли. Тени легли под глазами Автандила, и взор его был устремлен в какую-то неведомую даль. «Нет, не с Автандилом, – поняла Русудан, – суждено царевне встречать радостное утро. Точно факел в сыром лесу – вспыхнет и погаснет, не успев воспламениться».

– Что сказать мне царевне?

– Скажи, золотая: «Если царь и приятный моим мыслям царевич Александр не раздумают…»

– Об этом говорить не стоит, они не раздумают.

– Тогда скажи: «Когда Великий Моурави победоносно возвратится в Картли и над нашим домом вновь зареет знамя „барс, потрясающий копьем“, я, если пожелает мой отец, склонюсь перед царевной и проведу ее под скрещенными шашками». [6]

– Увы, мой мальчик, если сердце молчит, уста обретают жестокость.

Русудан поднялась – больше говорить не о чем. Как провинившийся, шел за нею Автандил. И совсем некстати припомнилась ему лягушка, вскочившая на подоконник. Да, это было там, в Бенари… Какое счастливое время! И, точно найдя причину своему смятению, дрогнувшим голосом прошептал: