Сын охотника на медведей. Тропа войны. Зверобой (сборник) - Купер Джеймс Фенимор (читать книги без TXT) 📗

– Это ли священная книга бледнолицых? – спросил наконец один из них, взяв Библию из рук Хетти и переворачивая ее с напряженным любопытством, как будто надеясь от нее дождаться каких-нибудь положительных ответов. – Здесь ли тот закон, которому следуют мои белые братья?

Уа-та-Уа, к которой обращен был этот вопрос, отвечала утвердительно, прибавив, что канадские французы и все вообще англичане признают авторитет этой книги.

– Передай моей белой сестре, – прибавил ирокез, – что я намерен сказать ей несколько слов.

– Ирокезский начальник будет говорить, милая Хетти. Слушай!

– О, как я рада, – вскричала Хетти.

– Закон бледнолицых заставляет делать добро своим обидчикам, – начал начальник. – Если брат просит ружье, закон заставляет отдать и пороховые патроны. Такой ли закон у бледнолицых?

– Нет, нет, – с живостью отвечала Хетти, когда объяснили ей эту речь. – Книга вовсе не говорит о ружьях. Порох и пули оскорбляют Великого Духа.

– Зачем же бледнолицые употребляют пули и порох? Закон повелевает им давать вдвое против того, что у них просят, а они берут вдвое у бедных индейцев, которые не просят ничего. Вместе с лучами солнца встают они со своею книгою в руках и читают ее краснокожим, а сами что делают? Они забывают все, чему учит эта книга. Когда индеец дает, белый человек никогда не доволен и требует втрое. Теперь белые люди обещают золото за скальпы наших жен и детей, а нас, когда мы берем скальп человека, убитого в открытой войне, они называют дикими зверями. Мое имя – Райвенук.

Когда эти страшные вопросы были переведены Хетти, она совсем растерялась. Люди, гораздо более искушенные, чем эта бедная девушка, не раз становились в тупик перед подобными возражениями, и нечего удивляться, что при всей своей искренности и убежденности она не знала, что ответить.

– Ну что я ему скажу? – пролепетала она умоляюще. – Я знаю, что все прочитанное мной в этой книге – правда, и однако этому нельзя верить, если судить по действиям тех людей, которым была дана книга.

– Таков уж разум у бледнолицых, – возразила Уа-та-Уа иронически, – что хорошо для одной стороны, может быть плохо для другой.

– Нет, нет, Уа-та-Уа, не существует двух истин, как это ни странно. Я уверена, что прочитала правильно, и кто может быть так зол, чтобы исказить божье слово! Этого никогда не бывает.

– Бедной индейской девушке кажется, что у белых всяко бывает, – ответила Уа-та-Уа. – Про одну и ту же вещь иной раз они говорят, что она белая, а иной раз – что черная. Почему же этого никогда не бывает?

Бедная Хетти решительно стала в тупик и, видя, что план ее не принесет отцу и Гарри никакой пользы, залилась горькими слезами. С этой минуты Уа-та-Уа переменила свой иронический тон и сделалась опять нежной подругой. Она заключила Хетти в свои объятия и старалась ее успокоить.

– Не плачь, не плачь, – говорила она, лаская свою подругу. – Почему ты так печалишься? Ведь не ты сделала книгу и не ты виновата, если бледнолицые ведут себя дурно. Много злых людей между красными, и много злых людей между белыми. Всякий цвет одинаково хорош, и всякий цвет одинаково дурен. Вожди знают это.

Впрочем, делаварка хотела было уже начать переводить, как прикосновение пальцев старого вождя заставило ее обернуться. Тут она заметила, что один из воинов, незадолго перед тем отделившийся от кружка, возвращается в сопровождении Хаттера и Непоседы. Поняв, что их тоже подвергнут допросу, она смолкла с обычной безропотной покорностью индейской женщины. Через несколько секунд пленники уже стояли лицом к лицу с вождями племени.

– Дочь моя, – сказал главный вождь молодой делаварке, – спроси у Седой Бороды, зачем он пришел в наш лагерь?

Уа-та-Уа задала этот вопрос на ломаном английском языке, но все-таки достаточно понятно. Хаттер был по натуре слишком крут и упрям, чтобы уклоняться от ответственности за свои поступки. Кроме того, хорошо зная взгляды дикарей, он понимал, что ничего не добьется изворотливостью или малодушной боязнью их гнева. Итак, не колеблясь, он признался во всем, сославшись в оправдание лишь на высокие премии, обещанные начальством за скальпы. Это чистосердечное заявление было встречено ирокезами с явным удовольствием, вызванным, впрочем, не столько моральным преимуществом, которое они таким образом получили, сколько доказательством, что им удалось взять в плен человека, способного возбудить их интерес и достойного стать жертвой их мстительности. Непоседа, допрошенный в свою очередь, также во всем покаялся. При других обстоятельствах он скорее прибегнул бы к каким-нибудь уверткам, чем его более солидный товарищ, но, понимая, что всякое препирательство теперь бесполезно, волей-неволей последовал примеру Хаттера.

Выслушав их ответы, вожди молча удалились, считая для себя вопрос решенным.

Хетти и делаварка остались теперь наедине с Хаттером и Непоседой. Никто, по-видимому, не стерег их, хотя в действительности все четверо находились под бдительным и непрерывным надзором. Индейцы заранее приняли необходимые меры, чтобы помешать мужчинам завладеть ружьями, находившимися неподалеку, и этим как будто все ограничилось. Но оба пленника, хорошо зная индейские обычаи, понимали, как велика разница между видимостью и действительностью. Не переставая думать о бегстве, они понимали тщетность любой необдуманной попытки. И Хаттер, и Непоседа пробыли в лагере довольно долго и были достаточно наблюдательны, чтобы заметить, что Уа-та-Уа тоже пленница. Поэтому Хаттер говорил при ней гораздо откровеннее, чем в присутствии других индейцев.

– Не буду тебя бранить, милая Хетти, за твой безрассудный план, – сказал старик Хаттер, усаживаясь подле дочери. – Скажи-ка лучше нам, что предпринимает Зверобой для нашего освобождения?

– Батюшка, Зверобой и Джудит совсем не знали, что я намерена оставить ковчег. Они боятся, как бы ирокезы не построили плот, чтоб добраться до «замка», и думают больше о его защите, чем о том, чтобы идти вам на помощь.

– Нет, нет, нет, – сказала Уа-та-Уа с величайшею живостью, так, однако, чтобы нельзя было ее подслушать за несколько шагов. – Зверобой совсем не такой человек. Он не думает о себе, когда друг в беде. Поможет всем, и все воротятся домой.

– Это недурно, дядя Том, – сказал Гарри, улыбаясь. – Если смазливая индианка вмешается в дело, можно провести с нею самого черта.

– Не говорите громко, – заметила Уа-та-Уа. – Некоторые ирокезы знают язык янки [99], и все имеют уши янки.

– Друг ты нам, или недруг, молодая женщина? – спросил Хаттер, принимая живейшее участие в разговоре. – Если друг, то тебе будет хорошая награда и мы немедленно возвратим тебя домой.

– Или поживитесь моими волосами, – возразила Уа-та-Уа с холодной иронией.

– Нечего говорить о том, что прошло. То была ошибка. Насмешкой ничего не сделаешь, молодая женщина: запомни это хорошенько.

– Батюшка, – сказала Хетти. – Джудит думает вскрыть большой сундук, чтоб сокровищами его купить твою свободу.

Старик нахмурился и проворчал какие-то невнятные фразы.

– Отчего же не разломать сундука? – прибавила Уа-та-Уа. – Жизнь дороже старого сундука.

– Вы не знаете, чего просите, – угрюмо отвечал Томас Хаттер. – Обе вы глупые девчонки, и я советую вам держать язык за зубами. Брр! Дикари, по-видимому, вовсе не заботятся о нас, а это слишком дурной признак. Нужно на что-нибудь решиться, и чем скорее, тем лучше. Как ты думаешь, можно ли положиться на эту молодую женщину?

– Слушай, старик, – сказала делаварка торжественным тоном. – Уа-та-Уа не ирокезка, она делаварка, у нее делаварское сердце, делаварские чувства. Она тоже в плену. Один пленник помогает другому пленнику. Теперь не надо больше говорить. Дочка, оставайся с отцом. Уа-та-Уа пойдет искать друга, потом скажет, что надо делать.

Это было произнесено тихим голосом, но отчетливо и внушительно.

Затем девушка встала и спокойно направилась в свой шалаш, как бы потеряв всякий интерес к тому, что делали бледнолицые.