Ходи невредимым! - Антоновская Анна Арнольдовна (книги .txt) 📗
Громкий смех покатился по берегу…
Где-то призывно заржал молодой Джамбаз. И, словно слушая команду, отозвались задорным ржанием кони «барсов».
– Чувствуют веселый день, – засмеялся Папуна. – Даже конь старается возвыситься над другими. Неужели знает, под чьим седлом скачет?.. И когда люди успокоятся? Эх, почему бог так мало уделил людям ума? Вместо любования сине-желтыми лучами солнца восхищаются взмахами окровавленных шашек.
– Этим, батоно, тоже не любуются, некогда.
– А ты, чанчур, чем любуешься? Пустыми чашами? Ставь сюда чанахи. Без еды все равно не пущу, – какая война без корма!
Не успел Эрасти ответить, как в палатку влетел Арчил-"верный глаз". Он весь дрожал от возбуждения. Войлочная шапчонка слетела на затылок, капельки пота блестели на покрасневшем лбу.
– Где Моурави?
– Тебя что, заяц за ногу схватил? Садись, выпей вина, успеешь сообщить Моурави собачьи новости…
– Почему собачьи, батоно Папуна? Посольство от католикоса приближается. С ним совсем малая охрана – пять дружинников… Настоятель Трифилий тоже…
– А я о чем? Думаешь, Моурави войско решили предложить?.. Ступай в шатер Квливидзе, там приготовляют для красноголовых закуску… Постой, сразу не оглуши, иначе Гиви такое скажет, что Димитрий полтора часа не успокоится…
Но Арчил уже летел к войлочному шатру. Ему было не по себе, ибо, охраняя вход в ущелье, он хотя и кружный, но все же указал «черному каравану» путь к стоянке Моурави… А как должен был поступить? Ведь от церкови едут… А может, Моурави не желает?..
И будто ударили в набат. Из всех шатров повыскочили азнауры, прибежали из лесу и с берега речки ополченцы, тесным кольцом дружинники окружили шатер Саакадзе. Все ждали чуда, ждали помощи, благословения «святого отца». Квливидзе нервно дергал ус, Димитрий, как для драки, откинул рукава, только Дато мягко улыбался. «Совсем как пантера, готовая броситься на добычу», – взглянув на него, подумал Саакадзе.
А митрополит Дионисий, Трифилий и старец архиепископ Самтаврский, поддерживаемый монахами, уже спешились; их коней взяли под уздцы прибывшие с ними пять дружинников.
Низко поклонившись, Саакадзе подошел под благословение архиепископа и почтительно пригласил прибывших пожаловать в шатер.
– Не утруждай себя гостеприимством, сын мой, не время… – ответил Дионисий. – С большой опаской и трудом удалось нам выпросить у царя Симона позволение на путешествие к тебе, дабы вымолить мир церкви и покой народу.
Саакадзе сдвинул брови: неприятно покоробил отказ переступить порог его шатра. Еще недавно за честь считали… Значит, не как друзья прибыли…
Осенив себя крестом, архиепископ с дрожью произнес:
– Прошу одного: мира церкови, мира народу. Вспомни, чего требует от вас страна и отечество! Разве не сокрушает вас несчастное положение царства? Взгляните на развалины домов, церквей, замков. Уже нет дома, где бы не лились слезы о потере отцов, братьев, сыновей, матерей и дочерей. Иго персов давно над нами, мы к нему привыкли. Может ли Картли стать лицом против шаха, грозного в своих силах? Умоляю о пощаде…
Саакадзе отпрянул: старец пал перед ним на колени. Взволнованно подняв архиепископа, Саакадзе произнес:
– Отец! Клянусь, и я хочу мира народу! Я, покорный сын церкови, сложу оружие, если церковь поможет мне изгнать из Картли царя-магометанина Симона… Церковь в силах это сделать. Дайте мне ваше войско – и желанный вами мир настанет раньше, чем опадут пожелтевшие листья. Дайте мне войско, праздно отдыхающее за монастырскими стенами, в то время как народ напрягает последние силы! Или я не доказал, что в нашей власти иго персов сбросить?! Почему ополчились на меня? Боитесь моего воцарения? Но разве я уже однажды не доказал, что не чужая корона нужна мне, а счастье родной Картли? Что устрашает вас? Моя расправа с изменниками родины? Кого обидел я? Предателей-князей? Или народ просил у церкови защиты против Георгия Саакадзе? Нет! Он просил церковь защитить его от зверств врагов. А разве церковь вняла мольбе осиротелых и обездоленных? Пусть ваши святые молитвы и впредь служат утешением пастве, но замученных они не воскрешают. Только меч, благословенный святым крестом, может дать мир церкови, мир народу…
– Прав, Моурави, прав! – воскликнули дружинники и ополченцы.
– Не раз я простаивал часами у святой иконы Христа Спасителя, пресвятой богородицы, Иоанна Крестителя, – продолжал Саакадзе, – моля дать совет. А разве мои победы над грозным в своих несметных силах врагом не ответ свыше на мою мольбу?.. Не мне вам, отцы церкови, говорить. Если бы небо не одобряло мои поступки, не было б мне счастья в сражениях… Так почему вы не внемлете воле божьей и не даете мне войско? Так ли я говорю, мои воины?
– Так, так! – грозно раздалось со всех сторон. Особенно угрожающе потрясали оружием ничбисцы.
– Мы тоже с тобою в церкови молили пресвятую богородицу, – выступил вперед старик ополченец. – И всегда мне шепчет святой Георгий: «Иди за носящим мое имя, и ты будешь счастлив».
– А я разве не рассказывал тебе, отец, – выкрикнул Автандил, – как благословила мой меч анчисхатская богородица?
И со всех сторон послышались ссылки на благословение неба, на приказ идти за Моурави, на вещие сны.
– И мне громко сказала иверская божья матерь: «Да будет благословен каждый обнаживший меч против врагов церкови!» – осеняя Нодара крестным знамением, прокричал Квливидзе.
Дато поспешил отвернуться, ибо неуместный блеск его глаз мог испортить все дело… «Черт старый, наверно с пасхи порог церкви не переступал!» Одно верно – «святые отцы» не посмеют сейчас осуществить угрозу и отлучить от церкови, как, наверно, заранее обещали Шадиману или Хосро…
И Трифилий прятал усмешку в пышных усах. Расчет на неповиновение Георгия Саакадзе полностью провалился. А благочинным так хотелось поднять крест и проклясть ослушника… Нет, Георгий ловко отодвинул крест от своего войска, которое, по расчету синклита, при первом же слове проклятия должно было разбежаться, а Саакадзе, оставшись в одиночестве, уподобиться песчинке, которую легко будет сдуть с лица Картли…
Дружинники, азнауры, ополченцы, захлебываясь, продолжали наперебой засыпать отцов церкови описаниями предзнаменований и явлений святой троицы, чудотворцев и апостолов… И, уже потеряв нить вероятного, выкрикивали: «Наш Моурави знает, как выпрашивать победу у Христа!» – «Наш Моурави целую ночь перед разгромом Лоре молился в церкови!» – «Свечи в церкови сами зажглись, когда Моурави выгнал из Сурами проклятых персов». «Что свечи? – вскрикнул Гуния. – Священник клялся – когда Моурави после победы над крепостью Кехви вошел в церковь, кадило само взлетело вверх и такой фимиам закурился, что сквозь разорванные облака народ увидел кусочек райского сада!..»
Глаза Саакадзе встретились с глазами Трифилия…
«Перехитрил ты нас, мой Георгий, сильно перехитрил…»
«Настоятель, вижу, доволен, – решил Саакадзе, – гроза прошла мимо. А если капельки ядовитого дождя и брызнут сейчас, они не принесут мне вреда».
Архиепископ и митрополит словно онемели. Они чувствовали большую игру… Но… доказательств не было… Потом – небезопасно проклинать, когда эти лгуны от самой богородицы получают приказание служить «защитнику» ее удела!.. Придвинувшись, Дионисий подтолкнул Трифилия.
– Да будет благодать над верными сынами Картли, – громко начал Трифилий; говор оборвался. – Спаси бог, разве церкови неведомо, что небо благословит ее защитников?.. Только не всегда следует завоевывать победу мечом… иногда разумнее хитростью. Моурави это хорошо знает… Сейчас необходимо притвориться покорным, ибо лишь тогда Иса-хан и Хосро-мирза уйдут в свой поганый Исфахан… А когда не будет персов, нетрудно сбросить и Симона Второго, их ставленника… Царь Теймураз тогда возглавит собранное горцами войско. Во имя отца и сына и святого духа с двух сторон нападем. Опять же где сейчас возьмет Моурави войско для дальнейшей войны? Если теперь мирно разойдетесь по домам, а персы останутся, то тогда церковь даст войско…
