Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли (читать книги полностью txt) 📗
— Трудно, — согласился отец. «Однако нельзя так, милый — не по любви. И Господь нас тоже учит, что любовь всему верит, всего надеется, все переносит».
— Любовь никогда не перестает, — вздохнул Элайджа, — хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
— Именно так, — лазоревые глаза отца потеплели. «Как у меня и мамы вашей — на всю жизнь».
— Все еще будет, — уверенно сказал себе юноша и улыбнулся.
Мораг прошла по узкому коридору больницы, вдыхая запах сулемы, человеческого пота, страдания. Женские палаты были переполнены. Она, услышав детский плач, вопросительно посмотрела на врача.
Тот развел руками, одновременно вытирая их о грязный, холщовый фартук: «Вдовы, сами понимаете. За детьми некому присмотреть, вот они и сидят в палатах».
Мораг заглянула в одну из комнат — на дощатом полу копошились двое ребятишек. Худая женщина, что полусидела, кашляя в постели, испуганно сказала: «Простите, доктор Робинс, они совсем малыши…, А мать без памяти уже, не очнется».
— Мама, — прохныкала девочка. Мальчик, — лет шести, вытирая лицо рукавом заношенной рубашки, шикнул на нее: «Тише!»
Мирьям улыбнулась: «Вы идите во двор, милые. Я спущусь, и мы с вами поиграем, хорошо?»
Дети тихо вышли. Мораг стало стыдно за свое шелковое платье, за бриллианты на шее, за украшенную цветами шляпу.
— Надо потом чек выписать, — решила она. «Те деньги, что на базаре мы собрали — это на новую смотровую комнату, на лекарства. Пусть еще сделают спальню для детей. Им же тут плохо, рядом с больными».
Мораг подошла в тот угол, где лежала умирающая женщина. Присев на кровать, вытирая холодный пот с бледного лба, Мирьям спросила: «Это то, что я думаю, доктор Робинс?»
Тот кивнул: «В бедных кварталах такое сплошь и рядом. Пятый случай за месяц. Ее сын нашел, она отправила детей подаяние просить, а сама… — он не закончил. «Сообщница ее сбежала, конечно. Все же уголовное преступление. Дети теперь на улице окажутся».
Мораг посмотрела на мертвенно-бледное лицо женщины. Она была темноволосой, красивой, но сейчас закрытые глаза запали, синие губы не шевелились. Мирьям, взяв тонкое запястье, послушала пульс: «Недолго осталось. Если бы эти женщины имели доступ к простейшим средствам, доктор Робинс — такого бы не случилось».
— Продавать их — значит, потворствовать разврату, — врач сжал тонкие губы. «Как вы думаете, чем занимаются все эти так называемые акушерки? Именно таким!»
— Слава Богу, что они есть, — неожиданно гневно сказал кто-то из больных. «Лучше так, чем младенцев душить, или бросать в яму выгребную».
Робинс пробормотал себе что-то под нос и вышел.
Мирьям поднялась и кивнула дочери: «Там дети ждут».
Мальчик стоял посреди запыленного больничного двора, держа за руку плачущую сестру.
— Тебя как зовут? — Мирьям присела и погладила его по голове.
— Филип, — он поморгал глазами, сдерживая слезы. «А это Люси, ей три года. А мне шесть. Филип Хардвик, — добавил мальчик. «Наш папа шкипером плавал, а потом ногу покалечил, и пить стал. Он умер, как Люси еще года не было. У нас бабушка есть, в Линне, — мальчик подумал, — я помню. Миссис Хардвик».
— Мы ее найдем, — ласково сказала Мирьям и велела дочери: «Подожди меня».
Вернувшись, она улыбнулась: «Вам освободили каморку, пока там поживете, а потом бабушка за вами приедет, обещаю».
Голубые глаза мальчика обеспокоенно взглянули на нее: «А что с мамой, миссис? Так много крови было, когда мы ее нашли, Люси испугалась, кричала…»
— Вы идите, — Мирьям вздохнула, — идите, милые. Завтра я поеду в Линн и найду вашу бабушку. Хорошо? — она наклонилась и поцеловала каштановые, нечесаные кудри ребенка.
— На Теда похож, — поняла Мораг и проводила их глазами — маленьких, держащихся друг за друга.
Уже поднимаясь на Бикон-хилл, Мораг спросила у матери: «А если эта миссис Хардвик умерла уже?»
— Поедут с нами на озера, — отмахнулась Мирьям, — пристрою у кого-нибудь из квакеров, они все сирот призревают. Не по улицам же им болтаться, бедным.
— А что с той женщиной случилось, мама? — робко спросила Мораг, вдыхая спокойный, теплый запах трав, что исходил от простого платья Мирьям.
— Ребенка ждала и решила от него избавиться, — грустно ответила та. «Вдова, куда ей третий рот. Это спицами делают. Видно, акушерка ошиблась. Матку ей проткнула, и она кровью истекла».
Мораг похолодела. «Сироты, — подумала она. «Господи, да что же я сделать хочу? Тед сиротой может остаться, без матери. Господи, помоги мне, но я не могу, не могу в этом признаться».
Они уже подходили к особняку, когда Мирьям, внезапно остановившись, обняла ее: «Ты иди, милая, приляг. На тебе лица нет».
Мораг уткнулась лицом в мягкое плечо матери: «Спасибо».
В маленькой, бедной комнатке было тихо, рассветное солнце лежало на потертых половицах, легкие занавески колыхал ветер с моря. Менева лежал, закинув смуглые руки за голову, глядя в низкий, беленый потолок.
— Вот я и увидел второй океан, — улыбнулся он. «Канджи мне говорил, еще там, на западе — он такой же огромный. И вправду. Белые люди умеют ходить по нему под парусами, как по озерам. А мы, — он зевнул и потянулся за своей трубкой, — только на каноэ. На нем нельзя уплывать далеко».
Он вздохнул. Присев в постели, чиркнув кресалом, Менева вспомнил грохочущую, белую воду горных рек. зелень лесов, чистый, прозрачный воздух на западе.
Все принимали его за вояжера, охотника с территорий, или из Канады. У него не было никаких бумаг, но они и не понадобились — в Цинциннати Менева положил на отполированный прилавок магазина Бирнбаума замшевый, туго набитый мешочек.
Хозяин поскреб в седой бороде. Поправив кипу, Бирнбаум закрыл дверь на засов. Он долго, с лупой в руках, рассматривал и взвешивал золотой песок, а потом выдал Меневе пачку долларов и вексель на предъявителя.
— Раз вы в Бостон собрались, — смешливо заметил Бирнбаум, размешивая сахар в стакане с чаем, — придете к мистеру Эденбергу, он мой деловой партнер. Получите деньги, незачем такую сумму через всю страну возить. И я вас могу, — он окинул Меневу пристальным взглядом, — одеть, как положено там, на востоке. У меня хорошие ткани, есть даже английские, от «Клюге и Кроу».
— Я сначала в Вашингтон, — хмыкнул Менева, стоя посреди примерочной с поднятыми руками. «В Вашингтон и Нью-Йорк».
— Передавайте привет моему родному городу, — рассмеялся Бирнбаум, вынув изо рта портновский мел. «Я почти два десятка лет, как оттуда уехал».
В Вашингтоне Менева, стоя на берегу широкой реки, смотрел на обсаженные деревьями улицы, на изящные колонны Белого дома, на толкотню людей, и вереницы экипажей. Потом был Нью-Йорк, где он впервые увидел океан и паруса кораблей — белые, будто облака в летнем небе.
Менева тогда зашел в какую-то таверну. Заказав себе имбирного пива, — он не притрагивался к спиртному, Канжди учил его, что нельзя осквернять душу краснокожего, — сев на мощеной булыжниками набережной, он закрыл глаза. Чувствуя на лице тепло весеннего солнца, мужчина долго думал.
Он и сейчас думал — о белых. «Они мощные, — сказал себе Менева, — очень мощные. У них порох, пушки, у них знания. А у нас? У нас земля, — он почувствовал, что улыбается, — у нас цветы на склонах гор, пение ручьев и горячие озера. Луки и кони, и наше бесстрашие».
— Надо уйти, — понял он. «Найти сестру, и увезти ее на запад. Потом Рыжая Лиса придет ко мне, я верю. Я просто буду ее ждать. Будем жить там, куда белые не доберутся, в горах, в тишине…, Растить детей. А воинам своим я так скажу — кто хочет, пусть идет со мной, кто хочет — пусть воюет с белыми. Хотя, — он выбил трубку в глиняную пепельницу, — если белых не трогать, то и они нас не тронут. Просто не заметят».
Менева поднялся. Тщательно умывшись, он расчесал свои темные волосы. На него здесь, на востоке, не обращали внимания, — кожа его была лишь слегка смуглой, он был хорошо, даже изысканно одет. В магазине Бирнбаума он купил себе простой, но элегантный серебряный хронометр. Черный Волк, как и всякий индеец, считал время в переходах — они были разными в прерии, или в горах, летом, или зимой. Он просто не смог устоять перед волшебством двигающейся стрелки.
