Ходи невредимым! - Антоновская Анна Арнольдовна (книги .txt) 📗
– Но если церковь заодно с шакалами, чем объяснить заточение Дионисия и бегство Трифилия?
– Хитростью, мой Дато. Перед князьями хитрят: вот, смотрите, как мы, отцы церкови, стеснены персами! Во имя спасения божьего дома мы вынуждены идти на уступки!
– Только одно думаю, Георгий, не оказались бы турки в полтора раза хуже персов!
– Я намерен просить у султана только войско, янычар, но без полководцев, – их я сам назначу. Впрочем, на такое решусь, если Мухран-батони и Ксанские Эристави согласятся. И еще: если съезд азнауров утвердит мой замысел.
– О Мухран-батони могу сказать: привыкли всецело полагаться на Моурави. Если меня лично спросишь, отвечу: поступил бы так же, как и ты… Когда на тебя несется смерч, не приходится выбирать, куда лучше отскочить.
Нежно, по-отечески, Саакадзе обнял Кайхосро за плечи и поцеловал в шелковистые волосы… Потом приказал Эрасти срочно созвать азнауров на важный азнаурский съезд.
– Светлый князь, – вдруг заговорил все время погруженный в тяжелые мысли Даутбек. – Хочу спросить… княжна… О Магдане говорю… у тебя осталась?..
– У моей матери, мой Даутбек. Как только представится возможность, выполню желание княжны – отправлю к братьям.
Тяжело молчали «барсы»: им больше Магдана не доверяет. Нерадостные думы владели и Георгием. Он неожиданно тихо обронил:
– Не пожелает ли шакал, по имени Зураб, обрадовать нас головой Папуна?
– Об этом не думай, – поспешно возразил Дато, – Шадиман не позволит. По древним обычаям, жизнь гонца неприкосновенна… Тем более ты предлагаешь без всякого выкупа вернуть семью его единомышленника… Другим озабочен: князь Газнели и мой сын в Тбилиси.
– Очень упрям старый князь: сколько просили покинуть Тбилиси – одно твердит: «В родовом замке еще опаснее». А теперь? – Ростом развел руками.
– Может, «барсы», поскачем на помощь?
– Не доскачешь, дорогой Димитрий. Княжна говорит – Зураб с большим войском въехал в Тбилиси.
В дверях показался Эрасти. «Как вовремя, – подумал Саакадзе, – оборвется тяжелая беседа». Эрасти, заметив, как озабочен Саакадзе, нарочито беспечно заговорил:
– Госпожа Русудан просит пожаловать на вечернюю еду. Два вертела с пережаренными ягнятами отправлены на черную кухню.
Хоть мужчины и старались скрыть плохие настроение, но Русудан и Хорешани тотчас заметили и просили объяснить причину, разве хуже того, что есть, может быть? Мужчины молчали.
– Может! – вдруг выпалил Гиви. – Зураб, шакал из шакалов, пожаловал в Метехи к змею из змей.
– Что?! Почему, Дато, молчишь?! – вскрикнула, сильно побледнев, Хорешани.
Русудан незаметно придержала рукой похолодевшее сердце.
– Что так испугалась, моя Хорешани? Разве мало шакалов съезжалось в Метехи?
– Притворяешься или правда не понимаешь, что мой маленький Дато и отец в смертельной опасности? На рассвете выеду в Тбилиси.
– Ты?! Смеешься над нами? Или хочешь подчеркнуть наше временное бессилие?
Разом вскочили «барсы», готовые броситься к коням.
– Плохо обо мне думаешь, Дато. И вы успокойтесь, друзья. Даже младенец понял бы, что, только обезумев, вы могли бы решиться на осаду Тбилиси. Я другое дело – еду в гости к отцу… И не противься, Дато, я должна их спасти.
– А о своей безопасности не вспомнила, дорогая Хорешани?
– Пока Хосро-мирза в Тбилиси, мне ничто не угрожает.
– Как ты сказала?! – побагровев, Дато вскочил.
– Хорошо сказала, – вдруг поднял голову Саакадзе, – все равно нельзя удержать мать, если возможно спасти дитя. Заблуждаться вредно, мой Дато. Арагвинский князь… – он хотел сказать «шакал», но, взглянув на белое, как мел, лицо Русудан, сказал «князь», – не преминет нанести тебе рану в самое сердце. Я и так удивляюсь, почему Гульшари до сих пор не уничтожила строптивого князя Газнели, наверно, очень занята… И еще: права Хорешани – можно много плохого сказать о Хосро, но до последнего времени не было слышно, чтобы он оскорблял грузинских женщин. Вспомните Циалу, разве он сразу не догадался, кто обезглавил хана? А к Хорешани он проявит царское рыцарство, – приехала, не устрашась ничего, повидать сына.
– И не только ради этого еду. О Папуна забыли? И такое добавлю: лучше меня никто не увидит, чем дышит Метехи.
– Как, для моего удовольствия и Метехи собираешься посещать?!
– Думаю, и ты, Дато, не поступил бы по-иному, – такая вежливость будет оценена Шадиманом… Если положение вынуждает очутиться в царстве хищников, лучше держаться между змеей и коршуном. К тому же гостьей приеду, а не молить о пощаде, – это не пристало мне, да и не безопасно.
– Я отправлюсь с тобой, дорогая Хорешани! Этот свирепый «барс» одному мне доверяет…
– Ты все перепутал, дорогой Гиви, это я одному тебе доверяю свирепого «барса»… Оставайся и следи, чтобы не искусал от ревности кого не следует.
– Кто еще, кроме нашей Хорешани, может так умно все придумать! – тихо проговорил Даутбек.
Молча поднялся Кайхосро, преклонил колено перед Хорешани и почтительно поцеловал край ее поясной ленты.
И снова ночь опустила бархатный покров над заглохшим садом. Лишь хруст леска нарушал тишину. В бессильной ярости метались «барсы». Где их удаль? Где бесстрашие? Не лучше ли с обнаженными шашками мчаться на опоясанный камнем Тбилиси? Пусть гибель, но доблестная… О сатана, страшнее тишины ничего нет на земле!..
Саакадзе отодвинул чернильницу с орешковыми чернилами, перечел послание к Шадиману и запечатал свиток воском.
Где-то предупреждающе прокукарекал петух.
«Напрасно трудишься, батоно, – усмехнулся Арчил, – в эту ночь будить некого. Даже мой конь нетерпеливо бьет копытами – знает: поедем сопровождать бесстрашную Хорешани… Только обещаю, если вернемся, – во что пока не верю, – с удовольствием первый отзовусь на твое прекрасное пение и за труды насыплю лучшего зерна».
Арчил распахнул окно, глубоко вдохнул ночную свежесть, бесшумно открыл дверь и, войдя в оружейную, выбрал колчан со стрелами, на которых красовались крестики, поставленные рукой Хорешани.
Прислонившись к остывшей стене сторожевой башни, Русудан, как всегда, когда провожала близких, пристально вглядывалась в даль, где чуть заметно розовело небо…
Азнауры съехались так поспешно, как только съезжаются на свадьбу или на бой. Каждый понимал, что в такое неурочное время попусту Саакадзе не сзывал бы соратников.
Первыми прискакали Квливидзе с Нодаром, хотя жили они дальше всех. Вслед за ними – неразлучные Гуния и Асламаз, потом остальные – всего двадцать.
Саакадзе вздохнул: все они вместе могут выставить не более пятисот дружинников… многие погибли, многие еще не выросли. Разве это войско? Тогда как у Иса-хана и Хосро, несмотря на значительный урон, разбросано по всей Картли не менее двадцати тысяч сарбазов, а арагвская конница предателя Зураба стоит десятка тысяч красных шапок.
Ничего не приукрашивая и ничего не преувеличивая, Саакадзе подробно изложил положение дел Картли. Оставшись по просьбе Саакадзе на съезд, Кайхосро с уважением оглядывал рубцы на лицах суровых воинов.
– Ты… ты… уверен… – загремел ножнами шашки Квливидзе, – что Зураб предался персам?!
– Царю Симону тоже! – буркнул Даутбек.
Азнауры невольно подались вперед, вот-вот вскочат на коней и разлетятся по домам спасать что можно. Саакадзе слегка коснулся усов, словно хотел скрыть усмешку:
– Напрасно волнуетесь, друзья. Если бы Зураб был в силах – сразу с персами начал бы нападать на азнаурские владения, раньше всего на мое Носте. Очевидно, наша победа в Месхети и увеселительная прогулка Кайхосро Мухран-батони в логово арагвинцев заставили шадимановскую клику совместно с персами вести сейчас в Метехи жаркие споры и изыскивать способ, как изничтожить азнауров. И прежде всего – как добраться до меня, а затем как расправиться с поддерживающими нас Мухран-батони и Ксанис-Эристави. Мы же страшны для Метехи объединением наших общих сил.
– Тогда что предлагаешь, Георгий? – почти успокоившись, спросил Квливидзе.
