Ходи невредимым! - Антоновская Анна Арнольдовна (книги .txt) 📗
– Опередить змей и коршунов и самим договориться с султаном.
Квливидзе вскочил и шумно сел обратно на тахту. Многие азнауры схватились за шашки, другие недоуменно уставились на Саакадзе, словно чего-то недопоняли. Заговорил Гуния, глаза его полыхали возмущением:
– Неужели замыслил повторить персидское кровавое неистовство?!!
– Твоя правда, Гуния!
– Довольно помощи мусульман!
– Она подобна кости, застрявшей в горле!
– Вспомни Упадари!
– Греми!
– Гори!
Азнауры возмущенно вскочили, но топтались на месте: и уйти страшно, и остаться опасно. Говорили наперебой, жестикулировали, распаляясь от своих выкриков, хотя никто их не оспаривал. Квливидзе сидел молча, обхватив голову руками.
– Вспомни, Георгий, кровавые воды Иори! – хрипло выкрикнул Асламаз. – Дорогу трупов, по которой возвращался шах Аббас!
– А никто не хочет вспомнить битву на Марткобской равнине?! – прорычал Даутбек и с такой силой стукнул ножнами по столику, что тот разлетелся в щепки.
На какое-то мгновение Саакадзе стало страшно: «Стольких трудов стоило создать Союз азнауров, нескончаемых войн, явных и тайных, с князьями и царями! И все для того лишь, чтобы в один час, так бессмысленно просто, распался этот Союз? Чего тогда он стоит? Горсти золы! Вот амкары веками вместе, дружно закаливают свое братство труда. И ничто не может их разъединить. Ни властелины, ни время. Выходит, не все я продумал. Нет, все! Только Союз не может зиждиться на разуме и мече одного предводителя. Через сто, двести лет Союз азнауров должен остаться незыблемым. Если выпадет звено из обшей цепи, тотчас должно замениться новым».
Саакадзе раскрыл окно и крикнул:
– Иорам, ты опять забыл накинуть на Джамбаза свежий потник?! – и обернулся. – Я без вашего согласия, азнауры, ничего не предприму. Поэтому и просил пожаловать… Слово Союза азнауров должно быть словом одной силы, одного устремления. И сердца, при обсуждении дел Грузии, должны биться одним ударом… Хочу, чтобы вы крепко осознали опасность, а потом вынесли решение.
– Говори, Георгий, до конца… как мыслишь помощь султана? Может, обещаешь пол-Картли? – сухо спросил пожилой азнаур.
– Я собираю Картли, а не раздаю, – ты обязан был заметить это, азнаур!.. Но… или вы все ничего не замечаете?! Может, перед вами не растерзанная хищными князьями Картли, а могучее грузинское царство, расстилающееся «от Никопсы до Дербента»?! Может, перед вашими глазами не развалины и не прах, а города, где процветают торговля и зодчество, а на полях и долинах народ славит свой мирный труд?! И звучит пандури и благоухают розы… И вдруг почему-то является изменник Георгий Саакадзе и просит турецкого султана проглотить цветущую Картли… Мираж! Мираж в пустыне!!! – громовым голосом закричал Саакадзе. – Вы все вместе можете выставить пятьсот дружинников! Не их ли вы намерены противопоставить войску шаха Аббаса и войску князей, примкнувших к персам?! Вы помните прошлое, но забыли подумать о настоящем. Я помню прошлое, вижу настоящее – и хочу подумать о будущем!..
Никто не нарушал молчания, Квливидзе выпрямился и подкрутил ус, Нодар ласково гладил свою шашку, а Кайхосро смотрел на вазу, стоявшую в нише, и удивлялся, сколько оттенков рождает одно движение солнечного луча.
Саакадзе тяжело прошелся по дарбази, словно делал смотр ушедшим годам. И вдруг совсем спокойно заговорил:
– Султана сейчас тяготит соглашение с шахом о Грузии. Багдад ему нужен больше, чем утренний намаз, – так убеждал меня предусмотрительный Сафар-паша. Оказав помощь азнаурам, восставшим против царя Симона, султан разъярит «льва Ирана», и полумесяц сочтет удобным вновь засиять над минаретами Багдада…
– И над Тбилиси тоже?! – не сдавался Гуния.
– Не дотянется, ибо я намерен просить султана оказать мне помощь не войском, а только янычарами.
– Не совсем понимаю: по-твоему, янычары не турецкое войско?
– Без сераскера, пашей и беков – не войско, а дружинники, сражающиеся под начальством азнауров-беев и под знаменем Моурав-бека. Такой ход подсказала мне игра в «сто забот» с шахом Аббасом.
– И рассчитываешь, что султан ничего от тебя не потребует?
– Потребует, иначе он не был бы султаном; и я обещаю ему, – иначе я не был бы Георгием Саакадзе, – пограничную с Ираном Ганджу. А кто не знает, что две собаки беспрестанно дерутся из-за этой кости? И сейчас босфорская собака стремится преградить персидскому псу легкий путь в Грузию.
– Выходит, вобьешь гвоздь между Ираном и Турцией на грузинском рубеже? – недоверчиво покачал головой пожилой азнаур.
– Когда изгоним персов, уничтожим Арагвское княжество, чтобы впредь не угрожало царству, разрушим совиные гнезда клики Шадимана, – тогда найдем подходящие клещи и выдернем заржавелый гвоздь!
– А католикос?
– Повелит во всех храмах служить благодарственный молебен в честь Георгия Саакадзе, верного сына святой церкови, избавившего удел иверской божьей матери от магометанского ига.
Невольно все рассмеялись. А совсем повеселевший Квливидзе, подкрутив второй ус и закатав рукава, как перед битвой, вскрикнул:
– В чем дело, азнауры? Лев рычит на полумесяц? Возьмем за рога полумесяц и начнем колоть льва в обстриженную…
– Непременно так! – торопливо перебил отца Нодар. – Пусть, Моурави, я у тебя умру без глотка вина, если уже не веду янычар на Ананури!
И азнауры оживленно заговорили о грядущей победе, лишь бы султан согласился на условия Моурави.
– В послании, Моурави, намекнешь султану, что персидский пилав часто застревает в горле, если даже он обильно приправлен бараньим жиром, или Дато на словах такое подскажет? – прищурился Асламаз.
– А почему, думаешь, я, а не ты, удостоюсь лицезреть «средоточие вселенной»?
– Без ошибки замечу: ты рожден для беседы с царями. Скажешь, не ты уговорил Теймураза надеть две короны на одну голову?
Под смех азнауров Дато с притворной суровостью отрезал:
– Тебе, Асламаз, царскому азнауру, стыдно не помнить, что даже три короны царю не тяжелы, ибо князья для устойчивости услужливо подставляют свои головы.
– Не богохульствуй, сын мой! Не богохульствуй! – под раскатистый хохот Квливидзе, подхваченный всеми, выпалил Гиви, в совершенстве подражая архиепископу Феодосию.
– Теперь лишь как следует осознал, от каких метких азнаурских стрел я избавил свою голову, – смеялся Кайхосро.
И как-то само собой произошло избрание Дато послом в Константинополь. И азнаурам вдруг показалось, что медлить с отъездом невозможно – дорог каждый день. Сгруппировавшись у окна и окружив Саакадзе, азнауры о чем-то тихо переговаривались.
Кайхосро опустился на тахту рядом с «барсами», негромко сказал:
– Раз уже решили, прошу тебя, Дато, и тебя, Гиви, оказать мне услугу и доставить княжну Магдану в Константинополь к братьям, князьям Бараташвили; таково ее твердое решение. Но в моем послании к старшему князю пишу: если княжне не придется по вкусу жизнь в турецком городе, то пусть знает – дом Мухран-батони всегда гостеприимно открыт для прекрасной Магданы.
Даутбек, побледнев, молча, слегка шатаясь, словно от чрезмерно выпитого вина, вышел из дарбази.
Тихо спустился вечер. Слуги зажгли светильники. За окном призывно заржал конь.
– Это мой, – обрывая молчание, улыбнулся Дато, – чувствует коричневый черт большую дорогу!
Было чудное утро. Легкая прохлада еще покоилась на влажных листьях, хлопотливо перекликались птицы, приветствуя наступающий день. Русудан и Георгий сидели, обнявшись, под диким каштаном и говорили. Нет, никогда не утолить жажду, никогда словами не высказать тревогу и радость. Радость улетучивается как фимиам, развеянный ветром. И тогда вступает в свои права тревога, рисуя страшные узоры.
Но о чем тревога? Разве не посвятили они жизнь свою высшему чувству?.. Что? Русудан не верит пашам, боится западни? Напрасно. Еще не все сказал он, Георгий, о Бенари, не хотел излишне волновать, и выбран им Бенарийский замок не из-за одного потайного хода, а больше из-за свободной тропы, ведущей на Зекарский перевал, откуда близок путь в Имерети и Самегрело. А на стоянке в Самухрано, где он, Саакадзе, сговорился встретиться с Кайхосро и Ксанским Эристави, будет решаться ход дальнейших военных действий, на случай, если султан согласится оказать помощь или откажет в ней.
