Птица войны - Кондратов Эдуард Михайлович (читать книги онлайн TXT) 📗
Столь длинная речь далась ему не без усилий. Но маори слушали ее с напряженным вниманием. Никто не проронил ни звука, когда он кончил и с облегчением умолк.
Китепоки хмурился, он думал. Наконец, сказал:
— Тот, кто опрометчиво лезет на дерево, быстро падает. Ваикато потеряют здесь шкуры, и женщины сошьют из них плащи для рабов. Мы верим тебе, пакеха Хенаре… Каиака! — позвал он.
Из толпы вынырнул худенький, очень курчавый паренек с живыми глазами.
— Ты быстрее всех других, Каиака. Оставь кумару и беги в деревню. Найди Раупаху и Тауранги. Расскажи им все, что услышал от пакеха. Все!
— Да, Китепоки, — пробормотал молодой маори.
Широколицый проводил его долгим взглядом и повернулся к Генри.
— Друг Хенаре! Ты хотел увидеть Тауранги? Ты встретишься с ним. Тебя проводит… — Он поискал кого-то глазами и закончил: — Тебя проводит Парирау…
Сердце Генри екнуло.
— Сегодня мы не будем работать так, как обычно, — громко объявил Китепоки. — Мы вернемся в деревню задолго до времени огней. Охо-хо! За работу, люди, за работу! Помните завет предков: трудолюбие процветает, лень погибает в бедности…
Он ласково потрепал Генри по плечу и пошел к оставленному всеми огороду. Вполголоса переговариваясь, маори двинулись за ним.
Парирау беспомощно оглянулась вслед удаляющимся женщинам, но осталась. Она была смущена, но все же не в такой степени, как Генри. Старательно отводя глаза от бронзовеющей на солнцепеке девичьей фигурки, он ждал, когда Парирау тронется в путь. Но девушка не двигалась с места. Она тоже ждала — приказа. И не понимала, отчего этот молодой пакеха с желтыми волосами и длинными ногами не хочет смотреть на нее. Откуда ей было знать, что Генри Гривс впервые за свои семнадцать лет остался с глазу на глаз с красивой девушкой, что его стесняла ее нагота и — самое важное — что она все больше нравилась ему.
Так они и стояли — Парирау, скромно теребя узелки плетеного передничка, и Генри, готовый от смущения провалиться сквозь землю. Чутье подсказало девушке, что делать. Засмеявшись, она ладошками закинула волосы за плечи и не спеша направилась в сторону холмов. Генри побрел следом, шагах в двадцати. Зубы его были стиснуты, лицо напряженно и хмуро. Он был благодарен девушке, что она ни разу не оглянулась — будто намеренно давала ему прийти в себя.
Генри шел, стыдясь своей робости перед вертлявой дикаркой и ругая себя. А она думала о его соломенных волосах, таких же удивительных, как и его глаза — сине-зеленые, похожие на два вымытых кусочка нефрита. Ей хотелось пощупать, такие ли они пушистые, какими кажутся, или, напротив, жесткие. От этих мыслей ей становилось смешно, но она крепилась, потому что шаги Хенаре звучали все ближе.
Когда позади осталось с полмили, они пошли рядом.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
в которой Раупаха не скрывает недоверия к желтоволосому пакеха
Уже начали вытягиваться тени и приближалась пора, когда отдохнувшая рыба идет со дна к поверхности, а солнце все не унималось. Разогнав людей по хижинам, оно со злым упорством палило умолкшую деревню. Даже голодные собаки угомонились, прервав извечную грызню.
Тауранги сидел на корточках в тени соломенного навеса и чистил ружье. Он очень любил это занятие. Раньше, мальчишкой, Тауранги с удовольствием чистил отцовские ружья. А теперь, когда стал воином, готов был часами орудовать шомполом и влажной от льняного масла тряпочкой. Прошлой весной Те Нгаро подарил ему старенький мушкет, заплатив за него торговцу-пакеха сорок корзин кумары, шесть взрослых свиней и шесть сосунков. У великого вождя было три новых ружья. Но ими пользоваться мог только он сам, даже для сына они были табу. Вот и пришлось купить.
У Тауранги хорошее ружье, послушное. Не беда, что ствол сверху побит и исцарапан, а через приклад пролегли кривые трещины. Когда лежит, оно кажется старым, а на охоте — совсем молодое. Ни одного лесного голубя не упустит железное пу, уважает хозяина. Наверное, за то, что Тауранги его так часто кормит маслом и чистит. И по-дружески беседует с ним, совсем как равный, хоть он и сын великого арики.
— Плотнее набивай, плотнее! — раздался вдруг где-то за домом гневный женский голос.
Как трудно бывает угодить матери, ох! Конечно, Хапаи — главная из трех жен вождя, она привыкла кричать и командовать. Только зачем же все время сердиться, сердиться, сердиться? Тауранги не припомнит случая, чтобы она обронила ласковое слово, обращаясь к младшим женам, хотя те всегда работают на совесть, приумножают богатства Те Нгаро. Сейчас и Таитеа и Каникани в поле, на посадке кумары, вот мать и отводит душу, покрикивая на рабов, занятых начинкой калебас. Истинно: женщина в доме — что попугай в лесу.
Тауранги раздул ноздри и втянул в себя воздух, пытаясь поймать аромат жареного мяса. Но ничего не учуял. Рабы, удалив кости и жир из птичьих тушек, уже обжарили их на углях и сейчас набивают ими плетеные сумки. Потом они зальют мясо растопленным жиром и, чтобы уберечь от собачьих зубов, повесят калебасы на высоких шестах. Те Нгаро любит заготовленное впрок мясо, оно не переводится у них в доме круглый год. Когда Тауранги станет вождем, он тоже будет есть эту пищу богов. А пока остается только принюхиваться да глотать слюнки. Хотя сыну арики на пищу жаловаться грех. Жареных крыс или копченую свинину он может есть каждый день. Не говоря уж о рыбе, кумаре или сушеных корнях.
И все же… Он отдал бы лучшую свою палицу, только бы попробовать то, что готовят сейчас за домом отцовские рабы.
Мысль о калебасах взволновала Тауранги. Но завидовать вождю нехорошо, ох, как нехорошо!
Тауранги поднял ружье прикладом вверх и, сощуря глаза, заглянул в ствол.
— Те Иети! — крикнул он, не оборачиваясь. — Иди сюда, Те Иети!
Лысый старичок, который дремал под пальмой в нескольких шагах от хижины, вздрогнул и испуганно открыл глаза.
— Иду, иду… — отозвался он, с трудом поднимаясь с земли и почесывая грудь, сдавленную остро выпирающими ребрами.
— Мне скучно, Те Иети, — сказал Тауранги, жестом приглашая старика сесть рядом. — Расскажи мне что-нибудь веселое.
— Веселое?.. — неуверенно Переспросил Те Иети, собирая на лбу гармошку морщин. — Может быть, о том, как поменялись шкурами кит и каури?
— Нет, — поморщился Тауранги. — Другое… Я же сказал тебе — веселое. Я хочу смеяться.
Те Иети покорно кивнул. Его изможденное лицо с почти стертой от времени татуировкой напряженно застыло. Сущее мученье рассказывать что-либо сыну Те Нгаро. Попробуй ошибись! Тауранги хоть и молод, но знает старинные легенды не хуже седоголовых стариков. Он всегда был лучшим учеником в школе фаре-курэ.
Третий день живет Те Иети в нахлебниках у Те Нгаро. Подвергнув хозяйство старика разграблению, вождь милостиво подкармливает Те Иети. Хорошо еще, что Тауранги благоволит к дочке, иначе от сварливой Хапаи житья бы не было. Осенью сын вождя хочет жениться на Парирау. Ох, скорее бы приходила осень! Тогда никто в деревне не посмеет оскорбить утратившего ману Те Иети…
— Почему ты молчишь, старик? — недовольно спросил Тауранги. — Ты опять уснул?
Те Иети затряс головой: нет-нет, он сейчас развеселит сына арики. Он расскажет ему о том, как хитрый Мауи заставил своих братьев долго-долго кричать голосом совиного попугая, а сам в это время слопал весь их улов.
Тауранги одобрительно кивнул. Он любил рассказы о проделках лукавого и смелого Мауи.
— Дай мне шкуру… вон ту, сухую, — сказал он. — Я буду обтирать ружье, а ты говори.
— Однажды, когда была хорошая, теплая погода, — нараспев начал Те Иети, -Мауи и его братья столкнули свое большое каноэ в море и поплыли туда, откуда всегда приходит к нам солнце… — Монотонно шелестит надтреснутый голос, чуть слышно шуршит сухая крысиная шкура, скользя по металлу. — «Посмотрите, наша лодка скоро переполнится рыбой! — воскликнул один из братьев. — Не пора ли нам вернуться на сушу?»
