Через пустыню - Май Карл Фридрих (книги без сокращений TXT) 📗

— Значит, ты сын Абулаббаса, сына Дауда аль-Госсара?

— Да.

— И оба они были паломниками?

— Да.

— И ты тоже хаджи? [10]

— Да.

— Значит, все вы были в Мекке и видели священную Каабу? [11]

— Нет, Дауд аль-Госсара не был.

— А-а-а! И несмотря на это, ты называешь его хаджи?

— Да, потому что он был им. Он жил в Джебель-Шуршуле и еще юношей отправился в паломничество. Он счастливо преодолел эль-Джуф, который называют Утробой пустыни, но потом заболел и должен был вернуться к источнику Траса. Там он женился и умер, едва увидев своего сына Абулаббаса. Разве нельзя его называть хаджи?

— Хм! Но Абулаббас-то был в Мекке?

— Нет.

— И он тоже хаджи?

— Да. Он начал паломничество и дошел до равнины Адмар, где вынужден был остановиться.

— Почему?

— Он увидел Амаре, жемчужину Джунета, и полюбил ее, Амаре стала его женой и родила ему Халефа Омара, которого ты видишь перед собой. Потом он умер. Разве он не был хаджи?

— Хм! Но ты-то сам был в Мекке?

— Нет.

— И тем не менее ты называешь себя паломником!

— Да. Когда моя мать умерла, я стал паломником. Я шел к восходу, я шел к полудню и полуночи, я изучил все оазисы в пустынях и все деревушки в Египте; я еще не был в Мекке, но когда-нибудь я увижу ее. Разве я не хаджи?

— Хм! Вообще-то я считал, что только тот, кто был в Мекке, может называться хаджи!

— Сиди, — спросил он вполголоса, — ты никому не скажешь о том, что я еще не был в Мекке?

— Я только тогда заговорю об этом, когда ты снова станешь обращать меня в ислам; в других случаях я буду молчать… Но смотри-ка, не следы ли это на песке?

Мы уже давно свернули в Вади-Тарфои [12] и теперь оказались в том месте, где пустынный ветер перегонял песок через высокий скальный порог. На песке отчетливо различались следы.

— Здесь прошли люди, — беспечно сказал Халеф.

— Значит, нам надо спешиться, чтобы изучить следы.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Сиди, это не обязательно. Достаточно знать, что здесь проехали люди. Почему ты хочешь изучить следы?

— Всегда полезно знать, что за люди побывали здесь до нас.

— Если ты станешь изучать все попавшиеся следы, то и за два месяца не доедешь до Седдады. Какое тебе дело до людей, проехавших перед нами?

— Я бывал в дальних странах, где много дичи и где часто жизнь зависит от того, насколько тщательно рассмотришь все следы и узнаешь, кого можно повстречать на пути врага или друга.

— Здесь ты не встретишь никаких врагов, эфенди.

— Ты в этом уверен?

Я слез с жеребца и различил следы трех животных: одного верблюда и двух лошадей. Верблюд был верховым — это я определил по изящным отпечаткам его ног. Внимательно присмотревшись, я поразился своеобразию следов, которые позволили предположить, что одна из лошадей страдает «петушиным шагом». Это усилило мои подозрения: я ведь находился в стране, столь изобилующей лошадьми, что животное, имеющее подобный недостаток, никогда не, отдают под седло. Значит, хозяин лошади либо был очень беден, либо вообще не являлся арабом.

Халеф улыбнулся, глядя, как тщательно я изучаю песок, а когда я выпрямился, спросил:

— И что же ты увидел, сиди?

— Здесь прошли две лошади и один верблюд.

— Аллах, благослови твои глаза! Я увидел то же самое, не покидая седла… Ты хочешь стать талебом [13], а совершаешь поступки, над которыми будет смеяться простой погонщик ослов. Чему же поможет то сокровище знаний, которое ты здесь отыскал?

— Я думаю, что три всадника проехали здесь часа четыре назад.

— Кто придал тебе столько мудрости? Вы, люди Белад-эр-Рум [14], очень странные!

При этих словах он скорчил гримасу, выражавшую глубочайшее сострадание. Я молча продолжал путь.

Мы проехали по тропе около часа, пока невольно не придержали лошадей там, где вади делал поворот и огибал скальный выступ.

На выступе за песчаной дюной сидели три грифа. При нашем появлении они с резкими криками поднялись в воздух.

— Эль-бюдж [15], — сказал Халеф. — Он появляется возле падали.

— Наверное, там издохло животное, — ответил я, следуя за ним.

Халеф быстро погнал свою лошадь вперед, так что я отстал. Едва он достиг дюны, как резко остановился. Крик ужаса сорвался с его губ.

— Машалла! [16] Что это такое? Не человек ли здесь лежит, сиди?

Я подтвердил. Это действительно был человек, точнее — труп, на который и слетелись грифы для своей отвратительной тризны. Я быстро опустился на колени. Одежду на мертвеце уже разодрали птичьи когти. Этот несчастный не мог умереть давно — прикоснувшись к телу, я почувствовал, что оно еще хранит тепло.

— Аллах керим! [17] Сиди, этот человек умер естественной смертью? — спросил Халеф.

— Нет. Разве ты не видишь рану на шее и дырку в затылке? Он убит. Давай обыщем его одежду.

Халеф стал помогать мне. Мы ничего не нашли, пока мой взгляд не упал на руку убитого. Я заметил простенькое обручальное кольцо и снял его. По внутреннему ободу кольца мелкими буквами, но очень отчетливо было выгравировано по-французски: «Е. П. 15 июля 1830».

— Что ты нашел? — спросил Халеф.

— Этот человек не араб.

— А кто же?

— Француз.

— Франк, христианин? Откуда ты это узнал?

— По кольцу.

— Но почему ты считаешь этого мертвеца французом? Точно так же он мог быть инглис [18] или немей [19], к которым ты и сам принадлежишь.

— Я вижу французские буквы.

— Но он все-таки мог быть и другой национальности. Не считаешь ли ты, эфенди, что он мог найти или украсть кольцо?

— Верно. Но посмотри на рубашку — она может принадлежать только европейцу.

— Кто его убил?

— Его спутники. Смотри, как в схватке здесь истоптали землю. Разве ты не заметил, что…

Не закончив фразы, я прервался, поднявшись, чтобы внимательнее осмотреть местность, и невдалеке от того места, где лежал мертвец, обнаружил широкий кровавый след, уходивший куда-то в сторону и пропадавший между камнями. Я пошел по этому следу, взяв ружье на изготовку на тот случай, если убийцы находятся поблизости. Далеко я не ушел, потому что внезапно в воздух с громким хлопаньем крыльев поднялся гриф, а на месте, откуда он взлетел, я заметил верблюда. Он тоже был мертв. В его груди зияла глубокая рана. Халеф в удивлении поднял руки.

— Серый хеджин [20], серый туарегский хеджин, и эти собаки убили его?

Ясно было, что великолепное верховое животное он жалел куда больше мертвого француза. Халеф был настоящим сыном пустыни, которому мог пригодиться любой найденный предмет, поэтому он наклонился и тщательно осмотрел верблюжье седло: карманы оказались пустыми.

— Убийцы уже все взяли, сиди. Пусть они жарятся целую вечность в джехенне! Ничего, совсем ничего они не оставили, кроме верблюда — и бумаг, лежащих вон там, на песке.

Посмотрев в том направлении, куда он показывал, я заметил в некотором отдалении от нас несколько скомканных листков, вероятно, выброшенных за ненадобностью. В них я мог найти полезные сведения об убитом, и поэтому я поспешил поднять их.

Здесь было много газетных страниц. Я разгладил мятые клочки, приложил их один к другому. У меня в руках оказались две страницы «Vie algerienne», столько же «L'lnde— pendant» и «Mahouna». Одна из этих газет выходит в Алжире, другая — в Константине, а третья — в Гельме. Несмотря на различные места издания, я обнаружил поразительное совпадение содержания газетных страниц: на всех листках было напечатано сообщение об убийстве богатого французского купца в Блиде. В преступлении с большим основанием подозревали одного армянского торговца, который после убийства сбежал. Тогда был издан приказ об его аресте. Описание личности подозреваемого совпадало во всех трех газетах до единого слова.