Покинутый (ЛП) - Родионова Ольга (электронная книга TXT) 📗
лодыжки скрестились — замок сжался.
Он завопил. Я сдавил сильнее. Его крик захлебнулся, лицо стало пунцовым, а
руками он вцепился в мои икры, пытаясь разнять их хватку. Я дергался из стороны в
сторону и тряс его, как собака добычу, почти лишая его опоры, и в то же время напрягал
бедра, чтобы мой вес не давил на петлю. А рядом со мной, в своей петле, дергался
Остроухий. Его язык вылез наружу, а молочные глаза выпучились, как будто хотели
выпрыгнуть из черепа.
Палач находился на другом конце эшафота — тянул висельников за ноги, чтобы
удостовериться в их смерти, но увидев, что творится на нашей стороне и в какую ловушку
попался его помощник, кинулся к нам, сыпля проклятиями и выхватив саблю.
Взвыв от напряжения, я изогнулся и увлек помощника за собой и каким-то чудом я
угадал момент и столкнул его с подбежавшим палачом. Тот тоже завопил и нелепо
кувыркнулся с помоста. Солдаты смотрели на эту сцену разинув от изумления рот, но
никто не двинулся, чтобы вмешаться.
Я надавил ногами сильнее и был вознагражден: я услышал, как у помощника
хрустнула шея. Из носа у него хлынула кровь. Он отпустил мои икры. Я изогнулся еще.
Мне пришлось снова закричать, потому что мышцы у меня уже не слушались, но я все-
таки рванул его, теперь уже в другую сторону, и хлопнул его об эшафот.
Расшатанный, скрипучий эшафот с расхлябанными брусьями.
Эшафот заскрипел еще жалобнее. Последним усилием — сил у меня уже совсем не
оставалось, и если ничего не выйдет, то я погиб — я врезал этим парнем по эшафоту еще
разок, и наконец-то получилось. В момент, когда перед глазами у меня стало все мутиться,
как будто сознание затягивалось темной пеленой, я ощутил, что удавка у меня на шее
ослабла, потому что опора стала валиться на землю перед помостом, перекладина
разломилась, а помост не выдержал внезапной тяжести упавших тел и самого дерева и
рухнул с треском и грохотом рассыпавшихся дров.
Последнее, что я подумал, прежде чем потерял сознание, было: «Пожалуйста,
пусть он будет жив», а первое, что сказал, придя в себя в этой палатке, где я лежу и
сейчас: «Жив ли он?»
3
- Кто жив? — спросил врач с импозантными усами и выговором, который
свидетельствовал, что он человек более высокого происхождения, чем остальные.
- Остроухий, — сказал я и попытался приподняться, но он тут же, коснувшись моей
грудной клетки, уложил меня обратно.
- Боюсь, что не имею ни малейшего представления, о чем выговорите, — сказал он
не без удовольствия. — Я слышал, вы знакомы с подполковником. Может быть, он вам
что-то объяснит, утром, когда вернется.
Так что теперь я сижу в палатке, записываю события этого дня и дожидаюсь
встречи с Брэддоком…
17 июля 1747 года
Он выглядел просто более внушительной и нарядной копией своих солдат, с той
лишь разницей, что на нем были знаки отличия, полагавшиеся ему по чину. Сверкающие
черные сапоги доходили до колен. На нем был сюртук с белой отделкой, надетый поверх
глухой темной туники, на шее белый шарф, а на широком, коричневой кожи, ремне у
пояса висела сабля.
Волосы у него были забраны назад и стянуты черной лентой. Он швырнул свою
шляпу на столик возле моей кровати, упер в бока руки и уставился на меня тяжелым
бесцветным взглядом, так хорошо мне знакомым.
- Кенуэй, — сказал он без обиняков, — Реджинальд не сообщал мне, что ты
собираешься навестить меня тут.
- Я собрался внезапно, — сказал я и вдруг почувствовал себя неопытным рядом с
ним и почти испуганным.
- Ясно, — сказал он. — Вздумал заглянуть на часок, так получается?
- Сколько я уже тут? — спросил я. — Сколько дней прошло?
- Три, — откликнулся Брэддок. — Доктор Теннант беспокоился, что у тебя может
развиться лихорадка. Он сказал, что обессиленный человек может ее не выдержать. Тебе
повезло, что ты выжил, Кенуэй. Не каждому случается увернуться и от виселицы, и от
лихорадки. И еще тебе повезло, что меня известили, что один из приговоренных к
повешению солдат знает меня лично, а то моим солдатам ничто не помешало бы сделать
свое дело. Ты знаешь, как мы наказываем нарушителей.
Я потрогал свою шею, на которой была повязка после схватки с Остроухим и
болезненный след от удавки.
- Да, Эдвард, у меня есть некоторое представление о том, как ты обращаешься со
своими солдатами.
Он вздохнул, сделал жест доктору Теннанту и тот удалился, опустив за собой полог
палатки, а Брэддок грузно сел и положил на кровать одну ногу в сапоге, как будто
предъявлял ею претензии.
- Не с моими солдатами, Кенуэй. С преступниками. Голландцы доставили нам тебя
в компании с дезертиром, солдатом, который удрал вместе с товарищем. Разумеется, тебя
сочли за товарища.
- А что с ним теперь, Эдвард? Что с солдатом, который был со мной?
- Это о нем ты расспрашивал, так ведь? Доктор Теннант тут доложил мне, что ты
очень интересовался этим — как он выразился? — «остроухим». — Он не смог скрыть
насмешку в голосе.
- Этот человек, Эдвард… в ту ночь он участвовал в нападении на мой дом. Он один
из тех, кого мы ищем вот уже двенадцать лет. — Я смотрел на него внимательно. — И я
обнаруживаю, что он числится в твоей армии.
- В моей армии. И что же?
- Странное совпадение, не так ли?
Брэддок и всегда был мрачным, а сейчас помрачнел еще больше.
- Почему бы тебе не обойтись без намеков, малыш, и не сказать прямо, что у тебя
на уме. Кстати, где сейчас Реджинальд?
- Я оставил его в Шварцвальде. Не сомневаюсь, что сейчас он на полпути к дому.
- Чтобы продолжить свои копания в мифах и бабушкиных сказках? — Брэддок
кинул на меня быстрый презрительный взгляд. Этот взгляд заставил меня испытать
странную приязнь к Реджинальду и его изысканиям, несмотря на мои собственные
предубеждения.
- Реджинальд полагает, что если нам удастся раскрыть тайну хранилища, Орден
станет могущественным даже более, чем во времена крестовых походов. Мы получили бы
способность к совершенному управлению.
Он глянул чуть устало и раздраженно.
- Если ты в это действительно веришь, значит, ты так же глуп и наивен, как он. Нам
не нужны колдовство и фокусы, чтобы увлечь людей нашим делом, нам нужна твердость.
- Почему бы не использовать и то, и другое, — рассуждал я.
Он подался вперед.
- Потому что одно из них — пустая трата времени, вот почему.
Я глянул ему в глаза.
- Все может быть. Но я не думаю, что лучший способ завоевать умы и сердца
людей — это казнить их, а ты?
- Опять. Ничтожество.
- И его следовало казнить?
- Твоего приятеля… прости, как его… «остроухого»?
- Твои насмешки для меня ничто, Эдвард. Твои насмешки для меня значат так же
мало, как и твое уважение. Можешь считать, что терпишь меня только из-за Реджинальда
— ну что ж, уверяю тебя, что это чувство безусловно взаимное. А теперь, будь добр,
скажи, солдат с заостренными ушами — он мертв?
- Он умер на эшафоте, Кенуэй. Он умер смертью, которую заслужил.
Я закрыл глаза и несколько мгновений лежал так, не сознавая ничего, кроме
собственного… чего? Какого-то чудовищного варева из печали, гнева и разочарования; из
недоверия и сомнений. Не сознавая ничего, кроме ноги Брэддока на моей кровати и
желания, чтобы можно было кинуться на него с мечом и вышвырнуть его из моей жизни
