Покинутый (ЛП) - Родионова Ольга (электронная книга TXT) 📗
Или нет? Тут он понял, что сладить со мной проще, если зайти мне за спину, но я
предугадал его маневр и внезапно пихнул его мечом в колено, прямо повыше его ботфорт,
и он опрокинулся навзничь, завопив от боли. С этим воплем боли и унижения он поднялся
на ноги, подхлестнутый, наверное, возмущением от того, что победа не дается ему легко,
и лягнулся здоровой ногой.
Я перехватил ее свободной рукой и, по мере сил, придал вращение, и этого
оказалось достаточно, чтобы враг крутанулся и плюхнулся лицом в грязь.
Он попытался откатиться в сторону, но то ли замешкался, то ли был слишком
обескуражен, и я ткнул мечом вниз, целясь сквозь его ляжку прямо в землю, и пригвоздил
его. Я получил опору и, держась за меч, как за рычаг, выдернул себя из трясины, оставив
в ней и второй сапог.
Он орал и извивался, но не мог двинуться с места — мой меч прочно держал его.
Моя тяжесть, пока я давил на меч и выбирался из трясины, была для противника
непереносима — он визжал от боли и закатывал глаза под лоб. Но, несмотря на это, он
дико хлестнул саблей, и я оказался обезоружен, так что когда я шлепнулся на него, как
неудачно брошенная на землю рыба, его клинок поранил мне шею, и я ощутил, как по
коже полилась теплая кровь.
Руки наши сцепились, и мы стали яростно бороться за его саблю. Мы хрипели,
ругались и дрались, и вдруг я услышал что-то за спиной — звук шагов. Голоса. Кто-то
говорил по-немецки. Я выругался.
- Нет, — сказал чей-то голос, и я понял, что это произнес я.
Он тоже слышал.
- Ты опоздал, Кенуэй, — прорычал он.
Топот за спиной. Дождь. Мои крики:
- Нет, нет, нет! — как будто кто-то посторонний говорил по-английски.
- Эй, вы! А ну, хватит!
Я вывернулся от Остроухого, оставив его вхолостую кувыркаться в грязи, привел
себя в вертикальное положение, не обращая внимания на его хриплый, с перебоями, смех,
увидел сквозь туман и дождь приближавшихся солдат, попытался выпрямиться в полный
рост и сказал:
- Я Хэйтем Кенуэй, помощник подполковника Эдварда Брэддока. Я требую, чтобы
этого человека отдали в мое распоряжение.
Следом раздался смех, и я не вполне разобрал, смеялся ли это Остроухий, все еще
пришпиленный к земле, или кто-то из небольшого отряда солдат, материализовавшегося
передо мной, как призраки, рожденные полем боя. Я успел заметить, что у командира
были усы, мокрые и грязные, и двубортная куртка с промокшей тесьмой некогда
золотистого цвета. Я увидел, как он махнул чем-то — что-то мелькнуло у меня перед
глазами — и за мгновение до того, как все кончилось, я понял, что он ударяет меня
эфесом сабли, и потерял сознание.
2
Они не предают смерти людей, упавших в обморок. Это было бы не благородно.
Даже для армии под командованием подполковника Эдварда Брэддока.
И поэтому следующее, что я ощутил, была холодная вода, плеснувшая мне в лицо,
хотя… может быть, это была растопыренная ладонь? Во всяком случае, меня без
церемоний выдернули из забытья, и некоторое время я пытался сообразить кто я и где я…
Зачем колышется удавка надо мной,
И руки связаны веревкой за спиной.
Я был на правом конце помоста. Левее меня были еще четыре человека, как и я, с
накинутыми на шею петлями. Пока я осматривался, крайний слева человек дернулся и
стал извиваться, пиная ногами пустоту.
Впереди взвился судорожный вздох, и я понял, что у нас есть зрители. Мы теперь
были не на поле сражения, а на небольшом выгоне, где собрались солдаты. На них были
мундиры британской армии и медвежьи шапки гвардейцев Колдстрим, а лица были
пепельные. Они находились здесь по приказу, это было ясно, вынужденные наблюдать,
как крайний бедолага содрогался в последних муках, как открылся его рот, как выдавился
сквозь зубы кончик языка, искусанного и кровавого, и как судорожно двигалась у него
челюсть в бесплодной попытке глотнуть воздух.
Он продолжал дергаться и извиваться, и тело его сотрясало виселицу, тянувшуюся
вдоль всего помоста над нашими головами. Я глянул наверх и увидел место, где к
перекладине привязана моя петля, глянул вниз, на деревянный табурет, на котором я
стоял, и увидел свои ноги в чулках.
Стало тихо. Слышны были только звуки умирающего висельника и скрип эшафота.
- Вот что случается с ворами! — хрипло крикнул палач, указывая на повешенного,
а потом двинулся вдоль помоста к следующему, взывая к оцепеневшей толпе: — Вы
встретитесь с создателем на конце веревки, по приказу подполковника Брэддока.
- Я знаю Брэддока, — крикнул я вдруг. — Где он? Приведите его!
- Заткнись, ты! — заорал палач, тыча в меня пальцем, а его помощник, который
плеснул мне в лицо водой, подошел ко мне справа и снова ударил меня, только на этот раз
не для того, чтобы привести в чувство, а чтобы заставить замолчать.
Я рычал и боролся с веревкой, связывавшей мне руки, но не слишком энергично —
не хватало еще потерять равновесие и свалиться с табурета, на котором я так опасно
помещался.
- Меня зовут Хэйтем Кенуэй, — крикнул я, и веревка впилась мне в шею.
- Я сказал: заткни свою пасть! — снова проревел палач, и снова его помощник
ударил меня, да так сильно, что едва не опрокинул меня с табурета.
Тут впервые я глянул на солдата, подвешенного прямо рядом со мной, и узнал его.
Это был Остроухий. На его бедре была повязка, черная от крови. Он медленно, с кривой
улыбкой, полуприкрыв глаза, смерил меня хмурым взглядом.
Палач подошел ко второму человеку в ряду.
- Этот человек — дезертир, — прохрипел он. — Он бросил своих товарищей в
смертельной опасности. Таких же солдат, как вы. Он бросил в смертельной опасности вас.
Скажите, какого наказания он заслуживает?
Без особого энтузиазма солдаты ответили:
- Повесить его.
- Как скажете, — ухмыльнулся палач, отступил назад и, упершись ногой
приговоренному в ягодицу, толкнул его, наслаждаясь отвращением зрителей.
Я стряхнул с головы боль, вызванную ударом помощника палача, и продолжал
напрягать руки, потому что палач подошел к следующему, задал толпе тот же вопрос,
получил тот же глухой, покорный ответ и столкнул беднягу в небытие. Помост колыхался
и вздрагивал, потому что трое солдат извивались на концах веревок. У меня над головой
скрипела и стонала перекладина, и глянув наверх, я заметил, как сходятся и расходятся
брусья.
Палач подошел к Остроухому.
- Этот человек… этот человек немного погостил в Шварцвальде и думал, что его
отсутствия не заметят, но он ошибся. Скажите, какого наказания он заслуживает?
- Повесить его, — пробормотала толпа.
- Думаете, он должен умереть? — воскликнул палач.
- Да, — ответила толпа. Но я видел, как некоторые незаметно качнули головами
«нет», хотя были и другие, отхлебнувшие из кожаных фляжек, которые, казалось,
радовались всей этой истории, как будто их подкупили элем. Действительно, чем вызвано
очевидное оцепенение Остроухого? Он продолжал улыбаться даже тогда, когда палач
встал у него за спиной и уперся ногой ему в ягодицу.
- Пора подвесить дезертира! — крикнул он и совершил толчок, хотя в это время я
орал: «Нет!» и бился в путах, отчаянно пытаясь вырваться.
- Нет! Нельзя его убивать! Где Брэддок? Где подполковник Брэддок?
Передо мной снова появился помощник и раздвинул в ухмылке жесткую бороду,
как будто у него зубы не умещались во рту.
- Ты что, не слышал, что тебе сказали? Тебе сказали: заткни свою пасть!
И он сжал кулак, чтобы снова меня ударить. Но желаемого он не достиг. Ноги мои
взметнулись, отбросив табурет в сторону, и в следующий миг захватили шею помощника,
