Одиссея поневоле (Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевс - Свет Яков Михайлович
И вот наконец настал долгожданный день. Среда, 25 сентября. Семнадцать кораблей покачивались на легкой волне в широкой бухте, матросы всех вахт, знатные, полузнатные и вовсе незнатные пассажиры толпились на палубах, и суда заметно накренились на левый борт. Слева на узкой пристани скопились друзья и родичи аргонавтов.
Чудом вместила в себя эта пристань шесть тысяч алых, зеленых, желтых, голубых, розовых плащей, мантилий, камзолов, юбок, широких как колокола. Колыхались над толпой штандарты с единорогами, вепрями, львами, змеями и тритонами — геральдический зверинец провожал за тридевять морей достойных и недостойных отпрысков именитейших фамилий кастильского королевства. В голос рыдали покидаемые жены, выкрикивали бодрые напутствия отцы, братья и собутыльники баловней судьбы, на казенный кошт идущих за золотым руном. Вопили, стараясь перекричать друг друга, лихие аргонавты, истошно лаяли собаки, ржали кони, звонко перекликались колокола собора и монастыря капуцинов.
В пять часов утра с кормовой надстройки «Мария-Галанте» адмирал дал сигнал к отплытию. Семнадцать капитанов рявкнули: «Поднять паруса, курс на мыс Сан-Фелипе». Пристань поплыла влево, и крепкий ветер понес корабли на север, вдоль могучих стен цитадели Сан-Антонио к острому носу святого Филиппа. Кадис, белый город, вынесенный на самую оконечность длинной косы, раскрылся как на ладони.
Корабли повернули на запад. В сторону багрового восхода уходила кастильская земля. Диего стоял на корме, взглядом провожая удивительную страну, которую ему и восьми его собратьям удалось открыть спустя пять месяцев после того, как Сеньорадмирал отдал якорь у берегов Острова Людей.
Взошло неяркое осеннее солнце, последний раз мелькнул на дальнем горизонте кастильский берег, флотилия вышла в открытое море и взяла курс на юг, к Канарским островам. Позади осталась Страна Жестоких Сердец, Страна Корыстных Желаний, Страна Железа и Камня. Постылая страна, которая, однако, навеки овладела его помыслами.
Началось второе плавание в Новый Свет адмирала моря-океана. Окончилось скитание нового Одиссея по чужим и далеким землям.
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ
Быстро своим кораблем океана поток перерезав,
Снова по многоисплытому морю пришли мы на остров Эю.
Черный четверг
На пятьдесят девятый день плавания, в пятницу, 22 ноября 1493 года, флотилия адмирала моря-океана подошла к берегам Эспаньолы.
Большая Соленая Вода в этом походе вела себя примерно. Устойчивые пассаты гнали флотилию на запад по тихим и приветливым водам.
А на подступах к Индиям адмиралу посчастливилось открыть цепь больших и малых островов, и населяли эти острова длинноволосые карибы.
Только один белый христианин отдал в пути богу душу. Он погиб в стычке с карибами. Полторы тысячи минус один — ничтожная цена за переход через море-океан. Правда, с индейцами дело обстояло хуже. Их было семеро, когда флотилия вышла из Кадиса; их осталось трое, когда корабли подошли к Эспаньоле. Умерли Алонсо, Пеле и Пако, умер один из карибов. Хоронили их так: мертвые тела засовывали в большие мешки из-под муки, мешки обвязывали веревками, к веревкам подвешивали каменное ядро, а затем бросали эти тюки в море.
Брат Буйль, монах-бенедиктинец и глава маленькой духовной миссии, которую их высочества послали в Индии, провожал покойников в последний путь короткой заупокойной молитвой: ведь эти дикари были дикарями крещеными, и он полагал, что его молитва откроет им врата чистилища.
Итак, теперь у адмирала осталось трое пленников: Диего, Гуакагана и один из карибов.
Флотилия подошла к Эспаньоле в том месте, где в январские дни состоялась встреча с длинноволосыми стрелометателями. Тогда адмиралу не удалось завоевать доверие этих немирных индейцев. И, следуя на запад вдоль берегов полуострова Самана, он решил, что, пожалуй, стоит послать к этим упрямцам их земляка — пленника-кариба: пусть расскажет им, как сильны и добры христиане, пусть склонит их сердца к пришельцам из Кастилии.
Кариб сказал — я пойду. А покидая корабль, он шепнул Диего:
— Бледнолицые слабы разумом: они думают, что я исполню их волю и оскверню ложью уста, как бы не так!
Шлюпка доставила пленника на берег. Флотилия до ночи дрейфовала у негостеприимного полуострова. Но хитроумный посол на корабль не вернулся, и адмирал направился дальше, он стремился как можно скорее попасть в бухту Навидад, где оставил тридцать девять христиан.
Милях в тридцати от бухты адмирал приметил большую реку, которая впадала в море у подошвы высокой горы.
— Клянусь святой троицей, — сказал адмирал, — в жизни я не видел более благодатных мест. Миром дышит этот райский уголок, и грех мы возьмем на душу, если не обследуем эту землицу.
Дон Алонсо де Охеда, Педро Желтоголовый и Диего на лодке отправились к устью волшебной реки. Они высадились, прошли шагов сто и на отлогом песчаном берегу увидели два мертвых тела. То были трупы старца и юноши. У старика горло стягивала веревка кастильской выделки, а ноги и руки были накрепко привязаны к перекладинам длинной крестовины.
Ярко светило солнце, безмятежно чирикали птицы, с тихим плеском набегали на берег речные воды.
Охеда острым ногтем царапнул одну из крестовин:
— Красное дерево, — сказал он, — такому дереву цены нет в Кастилии. А распяли покойника христиане. Клянусь честным крестом, это наша работа.
— Ваша, — отозвался Диего.
Молча вернулись разведчики на корабль. Молча выслушал их донесение адмирал. Он не сомневался: дурным предвестием была эта находка на берегу благодатной земли.
В зловещей тишине корабли в среду, 27 ноября, отдали якорь в бухте Навидад. Ни звука не доносилось с берега. Дремал под вечерним солнцем пустынный пляж, дремали безмолвные леса, никто не отозвался на залпы судовых бомбард, нигде в час, когда землю покрыла черная мгла, не загорались сигнальные огни.
Одиннадцать месяцев назад на здешнем берегу вырос крепкий форт с высоким частоколом. За одиннадцать месяцев адмирал едва успел износить башмаки, года не прошло с того дня, когда над фортом взвился белый штандарт с алыми литерами Y и F — инициалами королевской четы.
Четверг день легкий, несчастья случаются обычно по понедельникам. Так всегда полагал адмирал, но поистине черным днем оказался этот последний четверг ноября.
Ясный, не очень жаркий четверг.
Дует легкий ветерок, слегка клубится седая пыль. Впрочем, это вовсе не пыль, а зола, и на утоптанной земле среди черных головешек рассеяны оловянные пуговицы, обгоревшие обломки матросских сундуков, оплавленные бронзовые застежки, опаленные обрывки арамбелей — грубых покрывал, которые на кораблях заменяют и одеяла, и скатерти.
В лесу нашли одиннадцать трупов. Полуистлевшие тела в христианских одеждах, тела, чуть присыпанные землей.
— Наша работа, — сказал Охеда. — Свой своему пощады не давал. Вот этого прикончили ударом ножа, этому прокололи шпагой грудь, а вот того, что лежит рядом, подстрелили из аркебуза. Стреляли в упор — глядите, борода черна от пороха.
— Ваша работа, — сказали индейцы, которые, узнав адмирала, осмелились выйти к бледнолицым пришельцам.
И они сообщили, что все тридцать девять христиан погибли. Дурной и нелепой смертью. Как только адмирал покинул Эспаньолу, почти все бледнолицые разбрелись по острову. Они искали золото и попутно захватывали индейских женщин и жгли индейские дома. Из-за добычи и женщин они непрерывно между собой ссорились и в конце концов друг друга изничтожили.