Покинутый (ЛП) - Родионова Ольга (электронная книга TXT) 📗
ничего нет желаннее. И никакая цена не остановит никого из людей, потому что они
страшатся внезапной и неотвратимой смерти.
Я поморщился.
- Ваши слова ужасны, Бенджамин.
- Но справедливы.
Сбитый с толку, я спросил:
- Вы ведь давали клятву помогать людям?
- В моей клятве не говорится о цене. Просто я требую компенсации, справедливой
компенсации, за мои услуги.
- А если у человека нет средств?
- Тогда пусть ему помогают другие. Разве пекарь дает хлеб нищему задаром? А
портной предлагает платье женщине, которая не в состоянии заплатить за него? Нет.
Почему же я должен?
- Вы сами сказали, почему, — заметил я. — Нет ничего дороже жизни.
- Верно. Тем больше оснований, чтобы каждый позаботился о средствах, чтобы
сохранить ее.
Я искоса глянул на него. Он был молод — моложе меня. И я попытался вспомнить,
был ли я когда-нибудь таким, как он.
2
Потом мои мысли вернулись к более насущным заботам. Сайлас непременно
станет мстить за то, что произошло на складе, мы все это понимали; его ответный удар
был лишь вопросом времени. Мы собирались в «Зеленом Драконе», пожалуй, самом
приметном месте в городе, поэтому если он захочет поквитаться, найти нас будет
нетрудно. Но у меня много опытных фехтовальщиков, и ему придется над этим
поразмыслить, так что мне нет нужды пускаться в бега или уходить в подполье.
Уильям рассказал Бенджамину, что мы планируем — напасть на работорговца,
чтобы снискать благосклонность могавков — и Бенджамен весь подался вперед.
- Джонсон уведомил меня, что вы затеваете, — сказал он. — Как бывает в таких
случаях, человек, у которого я был в плену, и есть тот, кого вы ищете. Его зовут Сайлас
Тэтчер.
Мысленно я чертыхнулся, почему мне раньше это в голову не пришло. Конечно
же. Не только меня, но и Чарльза словно подбросило.
- Этот неженка — работорговец? — недоверчиво спросил он.
- Пусть его слащавая речь не вводит вас в заблуждение, — сказал Бенджамин,
кивая. — Я никогда не встречал существа более злобного и порочного.
- Что вам известно о его делах? — спросил я.
- У него под началом по меньшей мере сотня человек, и больше половины из них
— красные мундиры.
- И все это ради нескольких рабов?
В ответ Бенджамин рассмеялся.
- Вряд ли. Он командует Королевским отрядом, который охраняет Форт Саутгейт.
Я был озадачен.
- Но если у Британии есть возможность оттеснить французов, ей надо искать союза
с туземцами, а не порабощать их.
- Сайлас заботится только о своем кошельке, — откликнулся из-за своей конторки
Уильям. — Ему безразлично то, что его действия вредят Короне. Пока его товар
востребован, он будет его добывать.
- Тогда у нас есть все основания остановить его, — мрачно сказал я.
- Я общаюсь с местным населением каждый день, пытаясь убедить их, что мы
именно те, кому они могут доверять, — добавил Уильям, — что французы просто
используют их, как орудие, которое они бросят, как только одержат верх.
- На фоне действий Сайласа ваши слова ничего не стоят, — вздохнул я.
- Я пытался объяснить, что у нас нет с ним ничего общего, — Уильям печально
посмотрел на меня. — Но на нем красный мундир. Он командует фортом. Поэтому для
местных я либо врун, либо сумасшедший… а скорее всего, и то и другое вместе.
- Не отчаивайтесь, брат, — подбодрил я его. — Если мы принесем им его голову,
они поймут, что ваши слова были правдой. Для начала нам надо найти способ пробраться
в форт. Я обдумаю это. И еще надо познакомиться с последним новичком.
Тут оживился Чарльз.
- Это Джон Питкерн. Я провожу вас к нему.
3
Мы очутились на окраине города в военном лагере, где красные мундиры
тщательно проверяли всех, кто приходит и уходит. Это были солдаты Брэддока, и я
удивился, что не встретил никого из тех, с кем когда-то сражался плечом к плечу.
Но я понял, почему; обращение было жестоким, солдаты были наемниками, из
бывших осужденных, из беглых, а такие недолго засиживаются на одном месте.
Навстречу нам шагнул солдат, небритый и жалкий, несмотря на свой красный мундир.
- Изложите ваше дело, — сказал он, бегло глянув на нас с явным неудовольствием.
Я только собрался ответить, но тут Чарльз выступил вперед и сказал, показав на
меня:
- Новобранец.
Часовой отошел в сторону.
- Еще одно полешко для костра? — ухмыльнулся он. — Проходите.
Мы прошли в лагерь.
- Как это вам удалось? — спросил я Чарльза.
- А вы забыли, сэр? Я ведь подчиняюсь генералу Брэддоку, если только не служу
вам.
Мимо прогромыхала повозка, выезжавшая из лагеря, которой правил солдат в
широкополой шляпе, и мы посторонились, чтобы пропустить гурьбу прачек, перешедших
нам дорогу. Повсюду виднелись палатки, а над ними, как одеяло, стлался дым костров,
разложенных вокруг лагеря и поддерживаемых солдатами и детьми, лагерной обслугой,
чьей заботой было варить кофе и готовить еду для своих верховных повелителей. На
веревках перед палатками висело выстиранное белье; вольнонаемные под присмотром
конных офицеров грузили на деревянные повозки ящики с припасами. Мы видели
группу солдат, которые вытаскивали из грязи застрявшую пушку, и других солдат,
которые укладывали штабелями ящики, а на центральном плацу под не слишком
отчетливые крики офицера маршировали два или три десятка красных мундиров.
Осмотревшись, я поразился тому, насколько лагерь, без сомнений, являл собой
работу Брэддока, каким я его помнил: деловитость и упорядоченность, муравьиное
хозяйство, тигель дисциплины. Любой посетитель испытал бы доверие к Британской
армии и к ее командирам, но если бы вы вгляделись глубже или если бы издавна знали
Брэддока, то ощутили бы негодование, источаемое всей округой: солдатам было от чего
возмутиться в этой деловитости. Они работали не из чувства гордости за свои мундиры, а
под гнетом жестокости.
Рассуждая о которой… Мы подошли к одной из палаток и у самого ее полога я
услышал, с мурашками по телу и ужасно неприятным ощущением в животе, что голос,
кричавший что-то, принадлежит Брэддоку.
Когда мы с ним виделись в последний раз? Несколько лет назад, когда я уезжал из
Колдстрим, и никогда еще я так не радовался расставанию с людьми, как в тот день, когда
расстался с Брэддоком. Я бы нарушил узы товарищества и добился бы, чтобы он ответил
за свои преступления, свидетелем которых я стал, пока служил там, — преступлений
жестоких и бесчеловечных. Но я не учел тех связей, что пронизывают Орден; не учел
непоколебимую веру в Брэддока со стороны Реджинальда; и в конце концов мне
пришлось примириться с тем, что Брэддок ни за что не ответит. Мне было неприятно. Но
пришлось согласиться. И просто держаться от него подальше.
Но теперь мне не избежать его.
Мы застали его в палатке, в самом разгаре нравоучения, которое он читал человеку
примерно моего возраста, одетого в штатское платье, но по виду, без сомнений, военного.
Это был Джон Питкерн. Он стоял и принимал на себя полной мерой всю ярость Брэддока
— ярость, так хорошо мне знакомую — а Брэддок орал:
- …вы собирались доложить о себе? Или вы думали, что мои солдаты не заметят
вашего приезда?
Он мне сразу понравился. Понравилось, что он держится, не опуская глаз,
понравился его медлительный и спокойный шотландский говор, в котором, когда он
зазвучал, не было ни капли страха перед Брэддоком:
- Сэр, если вы позволите, я объясню…
Время, однако, не пощадило Брэддока. Лицо его было краснее прежнего, волосы
поредели. И когда он заговорил, лицо его покраснело еще сильнее:
