Время освежающего дождя - Антоновская Анна Арнольдовна (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Шадиман развеселился, он сочно хохотал, поглядывая с иронией на бывших друзей.
– Никогда не думал, что вас так легко обвить вокруг дуба. Или вы Саакадзе не знаете? Если открыто о чем говорит, значит, другое замыслил, а что – нетрудно догадаться.
– Пока многое для князей делает – сам князь, – все больше раздражался Джавахишвили, помня наказ жены опасаться ссоры с Саакадзе и не поддаваться «змеиному» князю, – Саакадзе во всем советуется с владетелями, напрасно ты, Шадиман, восстанавливаешь нас против Моурави!
Джавахишвили с тоской вспомнил, что княгиня уже приготовила десять нарядных каба, чтобы блистать в Тбилиси, возглавляя порученное ей Моурави дело – быть покровительницей дарбази танцоров.
По той же причине беспокоился и Цицишвили. Он решил говорить открыто:
– Нам сейчас невозможно проявлять строптивость. Католикос в Моурави видит опору церкви. Народ каждое воскресенье свечи за его здоровье у икон ставит… Надо честно признать: он, а не мы, спас Картли. Два раза он спасал, и в третий спасет, как справедливо сказал Мухран-батони.
– Значит, из благодарности к Саакадзе в кабалу проситесь?
– Время новое, князь, не замечаешь, – сухо оборвал его Липарит.
Шадиман вздрогнул, то же самое говорил ему в Горийской крепости Георгий Саакадзе. Помолчав, Шадиман медленно отчеканил:
– Время действительно новое, меркнут знамена знатных фамилий, князья добровольно уступают свои права плебеям, в сами, как месепе, топчутся у порога мальчишки Кайхосро, ставленника ностевца.
– Напрасно так думаешь, Шадиман, старик Мухран-батони слишком горд и с крутым нравом. Только по его совету правит Картли внук, и пока разумно.
– Полезнее для тебя, Квели, так не думать, Саакадзе вас всех в кулак зажал, и это – только начало.
– Вижу, Шадиман, ты многого не знаешь… Народ, амкары, даже духовенство с признательностью возложили бы на Великого Моурави царский венец, он сам благородно отказался.
– Зачем ему преждевременно фазанов дразнить? Он и так царь, а что еще не венчаный, это его мало беспокоит. Одержит третью победу – вы ему все равно на коленях венец поднесете… но уже не как могущественные князья, а как разжалованные слуги… Неужели совсем ослепли? Неужели не видите, куда гнет плебей? Одно знайте: пока он не уничтожит княжеское сословие – не успокоится. Это на съезде азнаурам обещал.
– А ты, князь, их разговор из Марабды слышал? – спросил Цицишвили.
– Нет, у меня не такие длинные уши, как у некоторых… Твой азнаур Микеладзе вчера моему лазутчику в придорожном духане проговорился. И даже хвастал, что Саакадзе обещал освободить его от скупого и неприятного князя.
Андукапар злорадно смеялся: согласный во всем с Шадиманом, он кипел ненавистью к изменникам сословия.
Липарит силился скрыть гнев. С некоторых пор он стал остерегаться Квели Церетели, явного лазутчика Саакадзе. Страх попасть снова под влияние опасного и бессильного сейчас Шадимана, узника в своей Марабде, вынудил князя Липарита сдержанно сказать, что если Великому Моурави потребуются еще азнауры, он, светлейший Липарит, тоже с удовольствием предоставит, ибо Саакадзе не себе берет, а царству.
– Не для снятия ли рогаток на княжеских землях нужны Саакадзе азнауры? – спросил язвительно Шадиман.
Этот вопрос для князей был самым тяжелым.
Такая разорительная для владетелей мера обогащала мелкоземельных азнауров, особенно крестьян. Но князьям важнее было спасти свои обширные владения с их пастбищами, лесами, фруктовыми садами, виноградниками, красильнями, давильнями, мельницами и маслобойнями. «А с новыми ливнями, – думали они, – могут вернуться и рогатки». Саакадзе молчал, а Мухран-батони уже дважды затевал разговор о рогатках, которые, по его понятию, мешают развитию внутренней торговли и хозяйству.
Шадиман внимательно слушал. Позор! Князья начинают походить на рабов!
– Знаете, доблестные, если в рогатках уступите, все покатится вниз.
– Ужаснулся и я сначала, но Саакадзе попросил список убытков, понесенных от войн с шахом, и разделил трофеи между князьями и церковью, – заметил Джавахишвили.
– Молодец Саакадзе: дал яблоко, взял яблоню!
– Любезный Шадиман, Моурави старается не для себя. Уже доказал, – в цари не пошел, добычей не воспользовался, сыном пожертвовал… А мы чем пожертвовали? Моя княгиня права: потомство нас осудит, если в тяжелый день царству не поможем.
– Ты ли это говоришь, Фиран Амилахвари? Не твой ли брат, отважный Андукапар, заперт узурпатором, как преступник, в замке Арша? Ты, мой зять, был исконным врагом плебея из Носте.
– Был, а теперь раздумал. Моего же брата открыто обвиняю, что он больше о своей особе хлопочет, чем о фамилии. Тот, кто не сумеет войти в доверие Моурави, будет тащиться за колесницей победителя.
– А ты, мой младший брат, – вскипел Андукапар, – страдалец за честь фамильных знамен, уже тащишься… только не за колесницей, а за ишаком победителя.
Шадиман в растущем смятении наблюдал за перепуганными, не доверяющими друг другу князьями.
– Неплохо приручил вас, доблестные, Саакадзе, но меня он не усыпит. Вовремя вернулся я в Марабду…
– Бежал, князь, – Квели Церетели оглянулся на друзей, он, как и Магаладзе, предпочитал живую кошку дохлому льву.
– Значит, совсем забыли царя Луарсаба, оборонявшего на Ломта-горе ваши знамена?
– Если такой разговор вышел, князь, – побагровел Липарит, вспоминая последнюю встречу с царицей Мариам, своей двоюродной сестрой, оплакивающей по сей день участь венценосного сына, – то не Саакадзе, а ты предал царя. Ты, угождая шаху, уговаривал богоравного вернуться в Картли и изменнически выдал его кровожадному льву.
И одержимые гневом князья стали упрекать Шадимана в гибели царя.
– У Теймураза не было такого прозорливого советника, потому и уцелел, – язвил Джавахишвили.
Шадиман смеялся, откинувшись на спинку кресла и шелковым платком вытирая глаза. Ударил в ладони и велел слугам подать лучшее вино.
– Предлагаю, князья, осушить рог за остроумие! А заодно дружно выпьем за бегство ваше с Ломта-горы в час победы царя Луарсаба! Вы, а не я, бросились тогда к шаху Аббасу, по дороге наматывая на свои красивые головы чалмы из фамильных знамен! Вы, а не я, ради спасения владений увели дружины и оголили подступы к царской стоянке! Вы, а не я, приняв магометанство, предали царя и церковь! А сейчас, подобно малым детям, упрекаете меня, Бараташвили, в желании сохранить фамильные владения от меча сардара Саакадзе! Выпьем, князья! Выпьем за дружбу! – и потряс пустым рогом.
Спорили яростно, до мрака. И, несмотря на ливень, на грозные раскаты грома, потрясающие ущелье, на черные провалы ночи и на слепящие клинки молний, скрещивающиеся на миг и пропадающие в изломах гор, – раздраженные князья вскочили на коней и ускакали из замка.
Остался лишь Андукапар, не слишком торопясь в Арша. Вернуться туда он решил более удобной тропой, поэтому, улучив момент, он потребовал от брата пропускную грамоту, якобы для гонца, направляющегося к нему, Андукапару, в фамильный замок.
Князь Амилахвари-младший было заупрямился, но красноречиво обнаженная шашка принудила его начертать:
"…Мой дорогой брат Андукапар, твою благородную просьбу выполняю. При удобном случае буду просить Великого Моурави заключить мир с тобой и снять осаду с замка Арша, дабы мог ты тоже присоединиться к усилиям князей помочь Моурави в восстановлении царства.
Руку приложил я, во Христе пребывающий, верный Моурави, князь Фиран Амилахвари".
Шадиман не удерживал князей. Он понял: победитель владеет притягательной силой, и каждый стремится попасть в круг его сияния. Придется действовать иначе… Любой ценой, словом и золотом! Поможет самый умный – Зураб Эристави. Немыслимо тигру и джейрану жить дружно в одной клетке, это противно закону земли.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
От строящейся мечети двенадцати имамов до Табриккале – замка шахских сокровищ – толпился пестрый исфаханский люд. Вот полуобнаженные индийцы неистово бьют кулаками в барабаны, похожие на бочонки; вот предсказатели, окружив себя тарелочками для сбора денег, раскачиваются над продолговатыми книгами с изображениями ангелов, чертей и драконов; вот семь плясунов, с головы до ног вымазанных маслом, смешанным с сажей, кружатся с немыслимой быстротой, вызывая восхищение зевак; вот, обнявшись и вздымая клубы пыли, возятся борцы, а фокусники вытаскивают из ушей серебряные монеты. В ярких лучах плещутся разноцветные шали наряженного Исфахана.
