Покинутый (ЛП) - Родионова Ольга (электронная книга TXT) 📗
отважиться на риск. Я потихоньку открыл люк и выглянул в верхнюю комнату, которая
была пуста. Здесь царили полумрак и прохлада; облицованные мрамором стены казались
светящимися, потому что большую часть нижнего этажа занимал бассейн с гладкой,
бесшумной, но какой-то одушевленной поверхностью.
Опасности не было, и я подал знак Холдену, который вслед за мной выбрался через
люк. Мы постояли так с минуту, привыкая к обстановке и посматривая друг на друга со
сдержанным ликованием, а потом направились к двери, которая вела во внутренний
дворик.
4
Я понятия не имел, что ждет нас снаружи, и невольно напрягал пальцы, готовясь в
нужный момент пустить в ход спрятанный клинок, а Холдену, верно, не хотелось
выпускать из рук меч, и мы собирались оказать достойную встречу и своре злобных
евнухов, и толпе стенающих наложниц.
Вместо всех этих страхов нам открылась картина прямо-таки божественная, какой-
то потусторонний мир, полный покоя, безмятежности и прекрасных женщин. Это был
просторный двор, мощенный черно-белым камнем, с журчащим фонтаном посередине и
обрамленный галереями с витиеватыми колоннами в тени нависающих деревьев и
виноградных лоз. Умиротворяющее место, посвященное красоте, неге, покою и
размышлениям. Журчание и бормотание фонтана было здесь единственным звуком,
несмотря на присутствие людей. Наложницы в ниспадающем серебристом шелке сидели
на каменных скамьях, погруженные в созерцание или занятые рукодельем, или
прогуливались по дворику, бесшумной походкой, невероятно горделивые и осанистые, и
вежливо раскланивались на ходу друг с другом; а между ними сновали служанки, одетые
в такие же одежды, и все равно легко отличимые, потому что они, и молодые, и старые,
были не так прекрасны, как женщины, которым они служили.
Сколько было женщин, столько было и мужчин, стоявших большей частью по
периметру двора, бдительных и готовых услужить по первому зову: евнухов. У меня
отлегло от сердца, потому что никто не обращал на нас внимания; правила зрительных
контактов походили на искусную мозаику. И поскольку мы были здесь чужаками, эти
правила пришлись нам весьма кстати.
Мы встали у дверей бани, наполовину скрытых колоннами и виноградными
лозами, и я безотчетно принял позу, в которой стояли остальные стражи — прямая спина,
руки скрещены на груди, — а взгляд мой метался по двору, выискивая Дженни.
Вот она. Сперва я не узнал ее; взгляд прошел мимо. Но глянув еще раз, туда, где у
фонтана в непринужденной позе отдыхала какая-то наложница, подставлявшая служанке
для массажа ступни, я понял, что служанка и есть моя сестра.
Годы брали свое, и хотя в ней еще угадывалась былая красота, но темные волосы
местами поседели, на увядшем лице виднелись морщины, кожа слегка одрябла, и
обозначились темные круги под глазами: измученными глазами. Была какая-то ирония в
том, что узнать сестру я смог лишь по выражению лица, так свойственному ей в
молодости: надменному и презрительному, когда она смотрела на все свысока. Под этим
взглядом прошло мое детство. Не то чтобы я нашел удовольствие в этой иронии, просто
не мог ее не отметить.
Дженни ощутила мой взгляд и тоже посмотрела на меня. Какое-то мгновение брови
ее хмурились в замешательстве, и я бы очень удивился, если бы она тут же признала меня
по прошествии стольких лет. Но нет. Я стоял слишком далеко. В одежде евнуха. Но
кувшин — кувшин предназначался ей. И, видимо, ее озадачило, почему это за водой к
бассейну пошли одни евнухи, а вернулись совсем другие.
Она еще немного постояла на коленях, выполняя свою работу, а потом, проворно
обходя шелковых красавиц, направилась через весь двор к нам. Я отступил за спину
Холдена, а она, отклонив голову, чтобы не цеплялись виноградные лозы, свисавшие с
портика, остановилась примерно в футе от нас.
Она ничего не сказала — говорить возбранялось — но в словах не было
необходимости. Взгляд ее скользнул к дверям бани и значил он только одно: где моя
вода? На лице у нее, каким бы скромным ни было теперь ее влияние, все-таки читался
отзвук той, былой Дженни, — чувство превосходства, так мне памятное.
Холден под требовательным взглядом Дженни склонил голову и подался к дверям
бани. Я молился, чтобы он услышал мои мысли — надо заманить Дженни внутрь, тогда
наш побег был бы делом решенным. Он разводил руками, показывая, что там небольшая
заминка, и знаками давал понять, что нужна помощь. Но Дженни, вместо того, чтобы
предложить помощь, заметила что-то в наряде Холдена и не пошла к двери, а зацепила
Холдена пальцем, как крюком, развернула его и указала ему на грудь. На пятно крови.
У нее глаза расширились, она перевела взгляд на лицо Холдена и по этому лицу
поняла — перед ней самозванец.
С разинутым ртом она сделала назад один шаг, другой, наткнулась на колонну, и
этот толчок вывел ее из оцепенения, и разинутый рот уже готов был нарушить священный
запрет и воззвать о помощи, но тут я скользнул из-за плеча Холдена и тихо выдохнул:
- Дженни, это я. Хэйтем.
Она нервно оглянулась во двор, где все шло своим чередом, и никому не было дела
до того, что происходит тут, под портиком, потом повернулась ко мне, и глаза ее все
увеличивались и увеличивались, наполняясь слезами, и наконец годы отступили, и она
узнала меня.
- Хэйтем, — прошептала она, — ты пришел за мной.
- Да, Дженни, да, — тихо сказал я, испытывая непонятную смесь чувств, среди
которых явно выделялось чувство вины.
- Я знала, что ты придешь, — сказала она. — Я знала, что ты придешь.
Голос ее делался громче, и я забеспокоился и тревожно глянул во двор. Она
подалась вперед, оттолкнув Холдена, схватила меня за руки, и в ее взгляде появилась
мольба.
- Скажи мне, что он мертв. Скажи, что ты убил его.
Разрываясь меж двух желаний — закрыть ей рот и в то же время узнать, о чем идет
речь — я лишь снова беззвучно выдохнул:
- Кто? Кто мертв?
- Берч! — яростно выплюнула она, и на этот раз ее голос был уже слишком громок.
За ее спиной под портиком шла наложница. Плавной походкой, прямо на нас,
скорее всего в баню. Вид у нее был задумчивый, но на шум она подняла глаза, и ее полная
безмятежность сменилась бешеным испугом — она высунулась во двор и заорала
неизбежное слово, которое мы больше всего боялись услышать:
- Стража!
5
Первый стражник даже не сообразил, что я вооружен, и я щелкнул клинком и
воткнул его стражнику в живот. У него вытаращились глаза, и он хрюкнул мне в лицо
брызгами крови. С надсадным воплем, вывернув за спину руку, я сдернул его с себя, и его
все еще дрыгавшийся труп сбил с ног второго стражника, нападавшего на меня, и оба они
скатились на черно-белые плиты двора. Набежали новые, и начался бой. Краем глаза я
увидел блеснувший клинок и увернулся как раз вовремя, иначе он торчал бы в моей шее.
Изогнувшись, я ухватил противника за вооруженную руку, переломил ее и вогнал свой
клинок ему в челюсть. Я присел, крутанулся и резким пинком сбил с ног четвертого
стражника, а потом, вскочив, топнул по его лицу и услышал, как хрустнул у него череп.
Рядом Холден повалил трех евнухов, но теперь стражники знали что почем и
подходили к нам гораздо осмотрительнее, а мы, укрывшись за колоннами, тревожно
переглядывались и пытались сообразить, как же нам добраться до люка так, чтобы нас не
сцапали.
Догадливые ребята. Двое из них пошли вперед вместе. Мы с Холденом встали
плечом к плечу и отбивались, а справа на нас уже наседала еще парочка стражников.
