Бешеный Лис - Красницкий Евгений Сергеевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
На ладони у Ильи лежали две золотые монетки с арабскими закорючками.
«Динары. Что-то он вроде бы много дает. Два динара за двадцать кун. Какой, блин, пробел в образовании! Знаю, что в золотом соверене – двадцать серебряных шиллингов. Правда, соверенов сейчас, кажется, еще нет. А сколько серебряных дирхемов в динаре? Без понятия. Что дороже: дирхем, шиллинг или куна? Ни бум-бум. На Руси златников со времен Владимира Святого не чеканят (не те товарно-денежные отношения), пользуются привозными. Льют из серебра гривны и отрубают от них сколько надо, чтобы рассчитаться. Называются такие обрубки рублями. В гривне – двадцать пять кун, или двадцать ногат, или пятьдесят резан. Черт ногу сломит! Все-таки два динара за двадцать кун, по-моему, многовато. Илья, похоже, настоящей цены золотым монетам не знает. А дед? Должен знать – он и в Киеве, и даже в Херсонесе бывал. Неужели надувает Илью? И не скажешь ведь ничего. С другой стороны, в том же Херсонесе целую семью за два динара хрен купишь. Один здоровый мужчина больше стоит… Кажется. Ничего не знаю, как слепой!»
Дед взвесил монеты в руке, попробовал на зуб, внимательно оглядел, потом вынес вердикт:
– Сойдет!
«Да-а, похоже, цены тут определяют на глазок: плюс-минус трамвайная остановка».
– Давай-ка, Илюха, пойдем все же в дом, надо твою покупку обмыть, да и к ужину… кхе, подготовиться.
– Ой, Корней Агеич, да не надо… – снова засмущался Илья, но дед обхватил его за плечо и повлек в сторону крыльца.
Мишка огляделся, нашел взглядом разговаривающих Роську и Первака.
– Роська! Подойдите сюда, оба!
– Чего, Минь? Ой, погоди-ка, дай я тебе кровь сотру.
– Пустяки, царапина, подсохла уже, не трогай.
– Одежду закровенишь, потом стирать. – Роська извлек откуда-то чистую тряпочку и принялся осторожно отирать кровь с Мишкиной щеки.
– Ладно, ладно, хватит уже. – Мишка отвел Роськину руку с тряпочкой. – Слушай, поговорить надо. Где бы нам устроиться?
– А пошли в конюшню, там сейчас нет никого.
– Идите, я – за вами. Придумай там, чтобы посидеть, а то я уже все руки костылями отмотал.
Собственно конюшни, в привычном понимании человека более поздних веков, на подворье у сотника Корнея не было. Архитектурная мысль XII века до таких изысков еще не развилась. Был просто навес, под которым ставили лошадей, да несколько жердей, не дававших им разбрестись. Но даже это было роскошью: в большинстве семей скотину вообще держали в загонах под открытым небом.
Мишка конечно же знал устройство конюшни по кинофильмам и телепередачам, но в натуре ни одной конюшни не видел. Хлев видел, и не однажды, но наиболее сильное впечатление от этого сооружения было не столько зрительным, сколько обонятельным, поэтому аргументация для обоснования необходимости строительства жилья для скотины у него в голове все как-то не складывалась.
«Что будете делать, сэр? Первое впечатление у Первака о вас уже сложилось. Причем весьма, пардон, нелестное: легкомысленный болтливый барчук, внук боярина-самодура. А нужен вам этот парень позарез. С его-то неюношеской серьезностью, умением брать на себя ответственность за других, наверняка имеющимся среди куньевской молодежи авторитетом… Что ж придумать-то?
Прежде всего, сэр, не комплексовать! Он видел перед собой мальчишку, своей дурью спровоцировавшего скандал. Мальчишку, которого пришлось защищать от глупой девки. Позорище, блин: старшину «Младшей стражи» девка граблями побила. Не комплексовать! Вон они оба уже устроились и на вас, сэр, пялятся. Выход только один: противопоставить образу раздолбая-барчука иной образ – более сильный и, с точки зрения Первака, привлекательный, лучше всего, совершенно неожиданный. В запасе имеется только одна матрица – старшина «Младшей стражи». Ее и используем.
Фу-ух, дотащился наконец. Достали эти костыли… Всё, работаем. Пацана задвигаем, Михаил Андреевич Ратников, ваш выход! Девочки, на сцену, блин!»
– Василий, зачем врал? – первым делом спросил Мишка своего крестника.
– Я не врал! Просто сказал, что подтверждаю!
– Не выкручивайся, Василий, воину невместно. Ты сказал, что все видел.
Роська неожиданно набычился и повысил голос:
– А ты рабом был, знаешь, что это такое? Я был! И не хочу, чтобы его, как меня тогда… Соврал! И еще совру! Можешь делать со мной что хочешь!
«Ну-ну. Еще рубаху на груди рвани, жертва эксплуатации. До чего же любит русский человек своими бедами глаза другим колоть. В сущности, психология нищего, выставляющего напоказ язвы и увечья. Но нищего агрессивного – свои беды преподносят, как упрек остальным. Будем отучать, достоинство начинается с самоуважения».
– Что справедливости взыскуешь – добро. Хвалю. Но средство ты выбрал негодное. Слово воина – золотое слово, поэтому воину верят без доказательств. А кто сомневается, повинен подтвердить свои сомнения с оружием в руках – на Божьем суде. Только так, и никак иначе. Будешь уличен во лжи хоть раз – верить тебе не станут никогда. И оружием ничего не докажешь – твой вызов просто никто не примет. Надеюсь, понял и повторять не придется. – Мишка сделал паузу, пытаясь понять, как его слова подействовали на Роську. Ничего не понял и продолжил: – Теперь о рабстве… Забудь. Забудь навсегда, как будто не было.
– Такое забудешь!
– Хочешь жить – забудешь. Воин и раб – вещи несовместные, в одном человеке не уживаются. Не сможешь выдавить из себя по капле раба – убьют если не в первом бою, то в третьем или в пятом. Или на поединке. Примета верная и оправдывается всегда. Феофана помнишь?
– Помню, а что?
– Он сейчас нарочитый человек, ближник епископа. А в молодости, так же как и ты, в ничтожестве пребывал. Был холопом у боярина – ныне настоятеля нашего отца Михаила. Выбрался наверх, но раба из себя вытравить не смог. Стоит заговорить с ним властным тоном и показать, что ты выше его, – дает слабину. Даже у меня получилось, и в этот момент я мог зарезать его, как куренка. Хочешь быть воином – забудь, что был рабом. Надеюсь, и это ты тоже правильно понял.
Краем глаза Мишка старался следить за реакцией Первака. Тот слушал. Не «разинув рот», но внимательно. Очень внимательно. Глаза его все время перескакивали с Мишкиного лица на Роськино и обратно.
– А теперь соединим то, что я сказал, в одно. Вранье – свойство раба. Раб врет, чтобы отлынивать от работы, раб врет, чтобы избежать наказания, раб вынужден врать, потому что не может защитить себя иным способом. Воин же способен защитить не только себя, но и других – оружием. Ему ложь не требуется.
Первый шаг к воинскому достоинству тобой уже сделан: Святое крещение сняло с тебя не только первородный грех, но и рабское клеймо. Любого, кто назовет тебя рабом, ты имеешь право убить. То же самое обязан сделать я как твой крестный отец.
Снято клеймо, но осталась внутренняя сущность. Справиться с ней можешь только ты сам. Выдавливай, вытравливай, выжигай из себя рабскую сущность. Каждый день, каждый час. Начни с того, что запрети себе врать, даже в мелочах.
– Минь… я…
– Молчи, воин Василий. Никаких слов не нужно. Я тебе поверил, когда взял на себя ответственность за тебя, как отец за сына. Один раз ты это доверие уже оправдал: убил татя и спас мою матушку. Жизнь длинная, будут и еще всякие случаи. Я тебя тоже не подведу.
«Так, Роська до нужной кондиции доведен: не прослезился, но близок к тому. На Первака, кажется, тоже произвело впечатление. Ну что ж, действие третье, картина вторая. Те же, там же. Занавес!»
– Теперь с тобой, Первак. Как же тебя все-таки по батюшке?
– Вторушич.
– Понятно. А я – Михаил Фролыч. Ты не подумай чего, я с уважением.
– А я и не думаю.
«Лажа! Из образа выходите, сэр! Никаких реверансов, никаких оправданий! Давить, блин, давить!»
– Так вот, Первак Вторушич. Ты только что видел, КАК у нас относятся к воинам. Раненый воин неприкосновенен, пользуется всеобщим уважением и заботой. Слово воина не подвергается сомнению.
