Пробуждение барса - Антоновская Анна Арнольдовна (книги регистрация онлайн .TXT) 📗

Дато радовался, что от «облезлого» верблюда спасла княжну любовь Тинатин. С тех пор Астан возненавидела Нестан, которая в свою очередь не пропускала случая вместе с другими изводить «верблюда».

Друзья смеясь подошли и крепостному подъему и залюбовались путаницей улиц, плоскими крышами, под мягкий шелест чинар сбегавшими к бурлящей Куре, стройной грузинкой с кувшином на плече, стариком, греющим на солнце седую голову.

Новостью было и возвышение Шадимана после тайного признания царю в убийстве Орбелиани.

Верный дружинник, поставленный на стражу у царских дверей, рассказывал Баака, что после слов: «пока некоторые безуспешно охотились за Орбелиани, уже готовым перебраться в Стамбул, он, Шадиман, через своего человека выследил и убил изменника», — обрадованный царь снял изумрудный перстень и отдал Шадиману.

Дато, подражая придворным льстецам, витиевато поздравил Саакадзе с удачной беседой у овального окна. Он пожелал другу и в дальнейшем так удачно водить за нос Шадимана, этого волка в лисьей шкуре.

Георгий не успел ответить: из темной лавочки, куда они направлялись, вырвался неистовый крик, и друзья, предполагая убийство, бросились в дверь, и в недоумении остановились.

За стойкой рассвирепевший хозяин размахивал пустой коробкой. Его желтое, искаженное гневом лицо походило на старую губку, круглые глаза извергали пламя, а посиневшие губы выплескивали, точно морские брызги, греческую брань.

Около него скосилась поломанная лестница, с верхней полки, свесившись, болтались в воздухе нитки с остатками кораллов, а накренившиеся коробки, точно в приступе морской болезни, извергали разноцветные ракушки. Пол, усеянный кораллами, осколками перламутра и ракушками, напоминал морское дно, но Мамука с тугим кисетом в руках стоял в середине блестящих осколков и чуствовал себя совсем как рыба на суше.

Владелец морского дна, Попандопуло, увидя вошедших, бросился к ним за сочуствием.

— Кораллы давал, розовую раковину давал, коробку давал, перламутр ему надо!

— Зачем перламутр наверху держишь, — огрызнулся Мамука, — мы с князем Ревазом Орбелиани перламутр любим. Серебро имеем, золота тоже много, а только перламутр любим…

— Перламутр любишь, а кораллы торгуешь?! Кольца на пальцы мерил, ракушки на язык брал… Перламутр тебе надо!! — задыхался Попандопуло.

— Ничего, хозяин, Мамука из «Щедрого кувшина» заплатит за починку лестницы. Нехорошо, если каждый день будешь падать, весь товар черту на хаши пойдет… Ну, Мамука, покажи княжескую щедрость! — хохотал Дато.

Мамука покосился на кулак Дато, перевел взгляд в сторону Георгия и со вздохом протянул:

— Мы с князем всегда щедрыми были, только зачем Мамука чужую лестницу должен чинить? Разве монеты в лесу растут? Из уважения к тебе, благородный азнаур, я куплю коралловые серьги для нашей Дареджан… Кольца тоже возьму.

— Если коралл берешь, зачем перламутр торгуешь? — загремел Попандопуло. — Справедливые азнауры, если коралл берет, зачем наверх за перламутром посылает? Пусть перламутр тоже купит…

— Зачем за перламутр платить, если кораллы нужны?

Мамука беспокойно озирался.

— Кораллы нужны, а перламутр с князем любишь?

— Перламутр любим, только у тебя больной перламутр, на полу сразу умер…

— Он на полу умер, а ты, скумбрия, если не заплатишь, на стойке здесь умрешь, — клокотал Попандопуло под хохот Георгия и Дато.

Наконец Георгий сказал:

— Оба виноваты. Ты, хозяин, на починку лестницы жалеешь, а наверно, не первый раз падаешь. А ты, Мамука, если с князем перламутр любишь, возьми для Дареджан застежки, а то хозяин подумает — даром наверх посылал.

Мамука покосился на Георгия и нерешительно сказал:

— Нельзя все, что любишь, покупать, разве монеты на яблоне растут? Из уважения к тебе, азнаур, нитку ракушек возьму, булавку с кораллом для тавсакрави Дареджан тоже возьму.

Георгий и Даю, смеясь, выпроводили Мамука, задвинули дверной засов и сразу приступили к цели своего прихода. Дато расстегнул чоху, вынул кусок вощеной бумаги, исписанный греческими буквами, и бросил на стойку:

— Переведи, хозяин, получишь за испорченный перламутр, а не переведешь правильно, в другом месте проверю, вместо перламутра на пол ляжешь.

Попандопуло, с тревогой следивший за действиями азнауров, облегченно вздохнул и, сев на высокую скамью, углубился в изучение написанного.

Дато внимательно смотрел на клочок вощеной бумаги, с таким трудом наконец вырванной им из русийского киота, в нише которого Татищев хранил свои записи.

Георгий открыл засов двери, постоял у порога, наблюдая за улицей, снова задвинул засов и подошел к стойке.

Попандопуло с трудом дословно переводил трудную рукопись, очевидно, часть большого послания:

На этом запись обрывалась, к сожалению не столько азнауров, любопытство которых было полностью удовлетворено, сколько оживившегося Попзндопуло. Он с большим усердием объяснил азнаурам на чистом грузинском языке тайный смысл части послания Татищева русийскому патриарху.

Едва скрывая возмущение, азнауры щедро расплатились с Попандопуло. Дато, тщательно запрятав в чоху вощеную бумагу, посоветовал Попандопуло забыть об их посещении, на что грек дал клятвенное обещание.

Но не успела закрыться дверь за Георгием и Дато, как ковер с изображением Олимпа, скрывавший внутреннюю дверь, приподнялся, и из-за ковра поспешно вышел Али-Баиндур, с довольной улыбкой поглаживая волнистую бороду…

Георгий и Дато ворвались к Арчилу настолько возбужденные, что не в состоянии были выговорить даже приветствие, пока Папуна не поднес им по большой чаше вина. Опорожнив залпом чаши и предварительно осмотрев все входы, они шепотом посвятили Арчила и Папуна в свое открытие.

Арчил успокаивал друзей: от желания до выполнения много времени пройдет.

Но Саакадзе не разделял спокойствия Арчила:

— А персидские шахи, пусть сдохнут на этом слове, молчать будут?

— Почему молчать, по привычке народ Картли данью обложат, — засмеялся Папуна.

— Дань от нашей слабости идет, князьям спасибо. А если царя не будет, вокруг кого народ объединять против князей?

— Что за царя беспокоиться: один уйдет, другой придет, — продолжал язвить Папуна, растянувшись на тахте и собрав под голову все мутаки.

— Я не о царе беспокоюсь, — мрачно продолжал Георгий, — только на чью землю хотят единоверцев посадить? На княжескую?

— Князья за свою землю даже единоверцам по-турецки кол поставят, немножко неудобно будет урожай собирать, — злорадно засмеялся Дато.

— Правильно, Дато, на землю азнауров и глехи рассчитывают, а нам и так весело, наши князья без Русии все земли растащили.

— Когда глехи за доблесть азнаурство получает, то на отведенной ему земле, как у Элизбара, два барана с трудом помещаются.

— Все же тише говорите о таком деле, — вздохнул Арчил, — никому не поможете, а на свою голову большую зурну натанцуете.

— Почему не поможем? — Глаза Саакадзе остро смотрели куда-то поверх Арчила. — В горах много тропинок, кто какую выберет — один может вниз прийти, другой на самую вершину взберется.