Жребий викинга - Сушинский Богдан Иванович (версия книг .txt) 📗

— Разве бывают и такие храмы — родников? — спросил Гаральд, следуя за девушкой к узкой мраморной лестнице, ведущей куда-то вниз, в подземелье.

Теперь их тела оказались совсем близко друг от друга, поэтому норманн ощущал, как тепло ее бедра пронзает его, возбуждая и притягивая к себе. На одной из ступенек он сумел прижаться к ее бедру, и тут же, повинуясь зову инстинкта, Мария остановилась. Еще несколько мгновений они стояли, прижимаясь друг к другу, и для обоих это были минуты высшего блаженства.

— Просто мы стремимся называть храмами все те места, к которым хочется возвращаться и в которых хочется побыть наедине, — проговорила девушка срывающимся голосом. Да и говорила Мария только для того, чтобы отвлечь его и свое собственное внимание от тех поз, в которых они застыли. — Или же побыть в этих местах с человеком, с которым тебе так же хорошо, как если бы ты оставался в одиночестве.

–?Вы все еще пребываете в язычестве?

–?Нам, ромеям, кажется, что мы уже христиане, хотя на самом деле — все еще язычники, — объяснила девушка, продолжая спускаться вниз, в прохладное, влажное подземелье. — Иначе как объяснить, что все еще предпочитаем поклоняться не только своим древним языческим богам Зевсу, Посейдону, Афине, Тартару, но и… роднику, камню, морю, дереву, воспринимая их как божества. Римляне знают об этом и продолжают считать нас неискоренимыми язычниками. Я в этом убедилась, когда жила в Риме, где нас, византийцев, недолюбливают.

— Я много слышал о Риме, но бывать в нем не приходилось. Как долго вы были в этом городе?

— Почти три года. Обучалась в одном из монастырей.

— Вы были монахиней? — насторожился Гаральд.

— Ни за что бы не посвятила свою жизнь монастырю, — решительно повела подбородком Мария. — Лучше уж прожить свои молодые годы в темнице, зная, что находишься там не по своей воле, чем добровольно обрекать себя на мучительное самоистребление. Сначала я училась в школе при женском монастыре. В специальной школе, в которой обучаются принцессы и дочери очень высокопоставленных чиновников из многих стран. А затем в течение года была фрейлиной при дворе одного из герцогов, где меня пытались обучать манерам, этикету и обходительности.

— Значит, вы там многое постигли и многому научились?

— В школе при монастыре Святой Варвары — да. Но что касается жизни при дворе, вместе с другими придворными дамами… — покачала она головой, лукаво при этом улыбаясь. — Ничему хорошему, богоугодному, я там научиться не могла, да это и невозможно. Уж не знаю, что вы можете сказать о своем, норвежском королевском дворе…

— Я никогда не жил при нем. Да и двора как такового в Норвегии не существовало. У нас и столицы до сих пор нет, и настоящего королевского дворца, которыми украшены Киев и тем более — Константинополь.

По мере того как Гаральд и Мария приближались к подземному залу, он постепенно наполнялся светом факелов и светильников, пламя которых отражалось во множестве разно-цветных зеркал и витражей. Именно эти отражения превращали струи десятков бурлящих родников, водопадов и фонтанчиков в маленькие, небесной красоты радуги, зажженные над выкрашенными в разные цвета — от темно-синего до малинового — «родниковыми» нишами.

Сами же эти ниши, а также водопады и бурлящие, усыпанные камнями русла, были созданы частью термальными источниками, а частью каменных дел мастерами. Здесь было тепло и влажно, а сумеречная таинственность небольших гротов перемежалась с беломраморной красотой умело освещенных статуй всевозможных божеств и античных героев, сходство между которыми заключалось в том, что все они были беззастенчиво обнажены.

В присутствии Марии мужественный норманн стеснительно поеживался и отводил взгляд, в то время как сама она словно бы умышленно останавливалась возле каждой из них, подолгу любуясь строением тела и краем глаза посматривая при этом на парня. Она явно подразнивала его, как бы проверяя на готовность к более откровенным отношениям, нежели те, которые у них зарождались в этом подземелье.

— Как же может существовать королевство без королевской столицы и дворца? — вернулась она к прерванному разговору, остановившись возле одной из статуй. Это был вооруженный мечом воин-спартанец, грудь которого прикрывал легкий панцирь, а предплечье — небольшой круглый щит.

Хотя статуя оголенной не была, но воина поместили на высокий постамент, так что голова Марии оказывалась на уровне его коротенькой юбочки. При этом девушка еще поводила ладонью по мраморному бедру воина и, посматривая на Гаральда, соблазнительно облизывала губки кончиком языка.

— Как только стану конунгом конунгов, сразу же возьмусь за возведение огромного дворца, а затем и самой столицы, — заверил ее принц, хотя и понимал, что эллинка жаждет услышать другое, более понятное и душевное. — Это будет величественный город, который станет намного краше Рима. Не знаю, когда это произойдет, однако рад буду видеть вас при дворе.

— Вот как? При норвежском дворе? И в качестве кого же вы желаете видеть меня там? — кокетливо поинтересовалась Мария, переходя от спартанца к уменьшенной копии Лаокоона.

Гаральд замялся, понимая, что умудрился загнать себя в какую-то словесно-смысловую западню.

— Ну, мы решим… — пробормотал он.

— Не бойтесь, принц, клятвенных обещаний я от вас не требую. Пока… не требую. Но коль уж зашла об этом речь, хотелось бы знать, в качестве кого вы хотели бы видеть меня при дворе. Судя по тому, что к моменту вашего воцарения в Норвегии пройдет немало лет, для фрейлины я уже буду старовата.

— Это понятно, — пробормотал Гаральд, вызвав этим у Марии добродушный, задорный смешок.

— Быть придворной дамой племяннице императора Византии тоже не пристало.

— Не пристало, — охотно признал окончательно смущенный норманн.

— И что же нам остается делать? Эй, принц, осторожней, не то вам придется объявить о намерении видеть меня императрицей Норвегии.

–?Королевой, — мягко уточнил Гаральд.

–?Никакой королевы, — вызывающе заартачилась Мария, — только императрицей! Если понадобится, чтобы папа римский провозгласил вас императором, мы этого добьемся, провозгласит.

— Для начала нужно добиться хотя бы того, чтобы датчане убрались из Норвегии и моя страна вновь стала независимым королевством. А достичь этого будет непросто.

— Ладно, не стану вас терзать, требуя норвежской короны, — снисходительно молвила Мария, — которой пока что и сами не обладаете. Увы, все еще не обладаете. Поэтому единственное, к чему намерена обязать вас, что мы еще вернемся к этому разговору… о короне и моей роли при норвежском дворе. Знаю, решающую битву против датского короля ваш брат, король Олаф, не только проиграл, но и сам в ней погиб. Однако уверена, что вы себе этот трон вернете. И построите столицу.

— Краше Рима. Это будет второй Рим.

— Ну, краше Рима у вас, принц, вряд ли получится, но не в этом дело. Главное, что вы стремитесь создать некий «второй Рим». У каждого правителя свой «второй Рим» и свой путь к нему. Может, со временем я и в самом деле окажусь при дворе этого вашего северного Рима. Только вот что я вам скажу, наш Гаральд Суровый: наверное, всякий монарший двор — это исчадие лицемерия и разврата, потому что именно таким он и задуман был Всевышним. Но римский… римский, очевидно, превосходит все прочие. Впрочем, кое-чему я там все же научилась, — скабрезно улыбнулась Мария. — Во всяком случае, тому, за что на Востоке ценят любую женщину. Даже императрицу, которая внешне обязана выглядеть неприступной и целомудренной, как Ева до первородного греха. Ну что, после всего только что услышанного я нравлюсь вам еще больше?

— Вы — прекрасная женщина.

— Вы забыли начать со слова «Наверное». Тогда было бы сказано: «Наверное, вы прекрасная женщина» — ибо пока что это всего лишь ваше предположение.

— Нет, вы и в самом деле…

— Ничего, — прервала его племянница василевса, — вскоре вы действительно в этом убедитесь. Правда, сразу же признаюсь, что опыта соблазнения мужчин в бассейне термы у меня пока что нет, — Мария округлила свои коричневатые, цвета спелой сливы, глазки и вопросительно посмотрела на норманна, как бы спрашивая: «Догадываетесь, принц, о ком идет речь?» Но, говорят, в этом есть нечто такое… — одновременно пощелкала она и пальцами, и кончиком языка. — Сразу признаюсь, что в термы свои повелительница меня не допускает. А если бы я каким-то чудом оказалась там вместе с вами, императрица приказала бы утопить нас обоих.