В шесть тридцать по токийскому времени - Арбенов Эд. (первая книга TXT) 📗
— Что бы вы хотели, господин?
И как-то странно скосил глаза на «инспектора рыбнадзора». В двенадцать дня «инспектор» позвонил своим.
— Ты уже здесь? — удивились свои.
— С утра. Торопитесь с квартирой!
— Квартира готова. Нет Кныпа.
— Ничего не знаю… Сегодня заявимся.
— Ты с ума сошел!
— Почти. На всякий случай запишите адрес: Чердымовка, кофейня с голубыми ставнями, против пельменной Чана.
— Учли. Позвони после трех.
После трех та же история.
— Еще нет Кныпа. Ждем.
— Вышлите пару ребят к кофейне. Здесь явка, надо взять на прицел и хозяина и гостей.
— Откуда лучше вести наблюдение?
— Из пельменной Чана.
— Высылаем. Позвони в пять.
И в пять он не услышал ничего нового. Лишь в семь часов, когда уже смеркалось, прозвучало долгожданное:
— Кнып у парикмахера. Часам к десяти приезжайте.
— Ребята пусть остаются около кофейни. По-моему, там сейчас резидент: серая ватная куртка, очки, на голове суконная ушанка. На левой руке нет мизинца.
— Заметано.
На улице Карла Маркса их ждал извозчик. «Инспектор» помог японцу сесть, сам влез на сиденье.
— Куда мы едем? — спросил японец, после того как первая группа домов проплыла мимо.
— Это улица Карла Маркса, — ответил «инспектор».
— Хорошо, — кивнул японец.
С улицы Карла Маркса они свернули вправо, к Плюснике, хотя здравый смысл диктовал совсем другое направление. Однако здравого смысла во всем этом путешествии по Хабаровску не было, для непосвященных, конечно. Извозчик совершал нелепейшие повороты, кружил, возвращался снова на улицу Карла Маркса. Надо было только удивляться, как он умудрялся не попасть снова на то же самое место, от которого отъехал.
Японец иногда повторял свой вопрос:
— Куда мы едем?
— Это улица Степана Разина, — не задумываясь, давал справку «инспектор».
Извозчик только покрякивал, дивясь нахальству седока.
К десяти часам, изучив все закоулки Хабаровска, пролетка наконец выбралась на улицу Серышева, ту самую улицу, где находилась квартира Корреспондента. Дом был с давних времен, если не с самого основания города, двенадцатым от края, а под фонарем на стене значилась цифра «23». Улица называлась Владивостокской. Видавший виды извозчик ошалело посмотрел на табличку и крякнул еще раз.
— Спасибо, братец! — весело сказал «инспектор». — Жди нас к двенадцати за углом…
Дверь открылась не сразу, лишь после второго звонка.
На пороге показался мужчина в домашней бархатной куртке, седой, или почти седой, высокий, стройный. Увидев «инспектора», он поднял удивленно брови, а может, и не удивленно, а разочарованно — дескать, пришли все-таки. Кивнул молча, приглашая гостей войти.
В передней, раздеваясь, японец заметил на вешалке командирскую шинель с тремя ромбами в петлицах. Куртку свою он повесил рядом и сделал это с подобострастием.
— Саша, — сказал хозяин «инспектору», — посиди здесь.
Начало разговора не было зафиксировано. Как не были зафиксированы и чувства офицера генерального штаба, оказавшегося в кабинете Большого Корреспондента. Он обвел взглядом комнату, торопливым и восхищенным взглядом. Все понравилось ему, все запало в память, и позже, в Харбине и в Токио, он смог передать впечатление с предельной точностью
Это был кабинет офицера, занимающего высокое положение в армии. Стену закрывал ковер дорогой выделки, и на нем охотничьи ружья известных марок. В центре наградная сабля с позолоченным эфесом. Ковер спускался на софу, огибал ее и краем прикасался к лохматой шкуре огромного черного медведя. Вдоль второй стены тянулись стеллажи, забитые до отказа книгами. Письменный стол, против которого сел японец, был уставлен сувенирами — миниатюрными пушками, снарядами, бронзовыми всадниками на вздыбленных и скачущих конях.
— Я возражал против этой встречи, — усаживаясь за письменный стол, сказал хозяин. — Возражал не по каким-то личным мотивам, а руководствуясь общими интересами. Положение такое, что всякая неестественность поступков работника штаба вызывает мгновенную реакцию, и, говоря прямо, трагическую реакцию. Я нахожусь под контролем, который с каждым днем усиливается. Обстановка предгрозовая, война близка, и ее ждут со дня на день. Вы понимаете, что это значит?
Офицер кивнул.
— Внимание, которое оказывает мне японское командование, трогательно, я весьма благодарен и прошу эту благодарность передать тем, кто вас направил сюда. Понимаю, что дойти до меня было нелегко, и это говорит о важности поручения, возложенного на вас.
— Да-да, — опять кивнул офицер — ему действительно нелегко было перейти кордон и добраться до Хабаровска.
— Вместе с тем, — продолжал хозяин, — считаю необходимым выразить свое удивление той настойчивости, с которой ваше командование осуществляло свою акцию вопреки моей просьбе и моему недовольству.
— О, вы поймете нашу настойчивость, когда узнаете, чем руководствовалось командование, и даже найдете основание извинить нас. Мы очень высоко ценим ваше сотрудничество и готовы сделать все необходимое для продолжения начатого дела. — Офицер развернул сверток, покоившийся на его коленях, и, как иллюзионист в цирке, стал извлекать из него всевозможные предметы.
Офицер театральным жестом, с обворожительной улыбкой доставал драгоценности. Да-да, драгоценности. Прежде всего заиграло в свете люстры золотое колье с тремя бриллиантами.
— У вас молодая жена, — отметил японец, — и нам хотелось сделать ей подарок.
Корреспондент не знал, что у него есть жена, и к тому же молодая. Никто не предупредил его на этот счет. Не успели. Биография вообще состояла из одного пункта — офицер царской армии в чине полковника. Впрочем, насчет жены что-то говорили. Ах, да! В доме он один сейчас, так как супруга поехала навестить больного отца. Значит, жена есть.
Колье через стол поплыло к хозяину.
— Это дорого стоит, — смутился хозяин. Искренне смутился: он никогда в жизни не видел таких дорогих вещей.
— Ваши услуги ценятся выше, — склонил любезно и со значением голову японец. Он был доволен произведенным впечатлением. Весьма доволен.
Вслед за колье из свертка выплыл браслет ажурной работы — причудливое сплетение тончайших золотых волос вокруг крошечного бриллиантика. Он был один-единственный и тем подчеркивал свою исключительность. Браслет повторял рисунок колье. Вслед за ним выплыли сережки с бриллиантами.
— Нет-нет! — запротестовал хозяин. — Это дорого.
— Мы надеемся на взаимность. Вы находитесь рядом с сокровищами…
Корреспондент не имел указаний отказываться от подношений. Даже наоборот, ему советовали торговаться, требовать невероятно высокой оплаты за услуги, если у японцев окажется нужда в них. Поэтому, выразив удивление, он принял подарок и, полюбовавшись им в меру, спрятал в стол.
А вот что было зафиксировано:
— Вы сказали, что обстановка предгрозовая, война близка. Очень правильные слова. Наше командование хотело бы учесть особенности этой обстановки.
— Японское командование получило довольно полную информацию о положении в Приамурье и вдоль всей границы с Маньчжоу-го.
— О да! Но информация касается частностей.
— Из частностей надо уметь складывать целое.
— Не складывается. Мы не видим всей картины.
— Какой именно картины?
— Над которой трудится штаб Дальневосточной армии.
Молчание. Корреспондент, видимо, задумался:
— Вас интересует оперативный план?
— Именно.
— Такого плана нет, господин Кумазава.
— Как нет? Вообще нет или у вас нет?
— Ни у меня, ни вообще. Он только разрабатывается.
— Мы подождем… Мы готовы…
Снова молчание. Стук отодвигаемого кресла
— Японское командование очень упрощенно представляет себе положение дел. И мое положение в том числе. Я не командующий армией и даже не начальник штаба. Оперативные планы — секретнейший документ, с которым знакомятся только непосредственные исполнители приказа.
