В шесть тридцать по токийскому времени - Арбенов Эд. (первая книга TXT) 📗
Он имел в виду не механическое исключение третьего. Секретная служба не увольняет своих агентов за кордоном. Она убирает их.
— Все зависит от итогов встречи, — ответил Дерибас. — Полное исключение мало вероятно. Корреспондент не согласится открывать себя еще одному агенту, а офицер генерального штаба не может остаться в Хабаровске или Благовещенске, он лицо эпизодическое и должен немедленно вернуться в Японию…
Спокойно следивший за разговором Поярков и как бы отсутствовавший все это время вдруг насторожился и поднял голову
— Это все предположение, Терентий Дмитриевич? — спросил он.
Рука перестала чертить, и сам Дерибас оторвал взгляд от листа.
— Конечно… Только предположение.
— Оно очень реально, — с тревожным чувством отметил Поярков. — Именно так японцы и поступают… Обычно так. Но они способны совершать и неожиданное.
— Вероятно, — чуточку смутившись, признался Дерибас. Он не подумал, рисуя картину предстоящих событий, что может существовать настоящий план операции, ничего общего не имеющей с фантазией полномочного представителя ОГПУ. План сплошных неожиданностей.
Дерибас готов был принять неожиданности и своим «вероятно» как бы подтверждал это. Западный же отверг их сразу и категорически.
— Не приехать офицер генерального штаба не может, тут неожиданность исключается. Обойти Сунгарийца и явиться прямо к Корреспонденту нельзя: генштаб и, следовательно, офицер его не знают. Нет пока на свете этого Корреспондента. Не говоря уже о том, что адрес, простите, никому не известен, даже нам. Неожиданность способна проявиться лишь во время встречи офицера и Корреспондента. Но и тут неожиданность следует понимать условно. Программы никакой нет, поэтому перед нами просто неизвестность, а не неожиданность. И в этой неизвестности трудно что-либо предусмотреть. Следовательно, готовя Корреспондента к встрече, мы должны вооружить его несколькими вариантами ответов на вопросы и предложения генерального штаба. Как в шахматной игре. Там существует ряд дебютов, и в зависимости от того, какой дебют изберут белые, делается ответный ход черными. И ответные ходы знакомы всем шахматистам мира. Вот такие ходы мы обязаны подбросить Корреспонденту.
— Ловко ты расправился с неожиданностями, — покачал головой Дерибас. — Конечно, когда ничего не знаешь, то и не ждешь ничего. Неожиданность мы сами себе готовим, строя какую-то схему. То, что не учтем, и падет на нас как снег на голову. Насчет ответных ходов ты, Семен, прав. Нужны ответные ходы. Только где взять эти твои дебюты? На что отвечать? Двинь пешку первым, тогда я смекну, куда и чем мне пойти. Все, что говорил я, и было дебютом, единственным, правда. Теперь вместе с Борисом Владимировичем изобретите остальные. Не с неба, понятно, берите свои дебюты. Проанализируйте весь ход переписки Корреспондента с генштабом и наметьте вопросы, которые могут возникнуть у японцев в ходе этой переписки с учетом последних событий в Маньчжурии и на островах. Ну а ответы составим сообща и вооружим ими Корреспондента. Ему останется только варьировать.
— Это не самое простое, Терентий Дмитриевич! — заметил Западный. — От умения варьировать зависит исход встречи. Советоваться не с кем — поединок при закрытых дверях. Каждый рассчитывает на свои силы. Корреспондент должен быть сильнее японца.
Дерибас кивнул, соглашаясь:
— В этом вся суть. — Карандаш перестал чертить свои полукруги, Дерибас еще раз откинул голову и посмотрел на листок. Сказал задумчиво: — Когда бог сотворял Адама, ему, наверное, было легче…
Поярков засмеялся:
— Конечно, легче… Советоваться было не с кем, лепи себе из глины что хочешь.
— Из праха, — поправил Западный.
— Ну это одно и то же — земля. А нам нужен полковник царской армии.
— Черт с ним, с полковником! — рассердился Дерибас. Взял со стола листок и исчерченной стороной повернул его к Западному.
— Вот такой, что ли?
С минуту Западный разглядывал рисунок, потом недоуменно произнес:
— У вас фотография была?
— Какая фотография?
— Выходит, по памяти? Это же Петр Михайлович Кнып.
— Неужели похож?
— Копия. Только Кнып без усов… И очки надевает, когда садится писать.
— Здесь пенсне… Лет-то Кныпу сколько?
— Да старик, лет пятьдесят…
На лице Дерибаса изобразилось недовольство, он вроде бы рассердился, глаза, правда, по-прежнему посмеивались.
— Насчет стариков потише! Не списывай нас, еще пригодимся.
— Да что вы, Терентий Дмитриевич! Просто так, сорвалось…
— Сорвалось! Знаем мы вас, молодых.
Он взял листок из рук Западного и передал Пояркову:
— А ну, Борис Владимирович, как находишь? Подходящий?
— Вполне, — одобрил Поярков. — На Пашкевича смахивает, только тот всего штабс-капитан.
— Вот видишь, — похвастал Дерибас, — угадал, значит, офицера царской армии.
— Но Кнып не офицер, — запротестовал Западный. — И никогда не был им.
— Ну, тут совпадение. Вот только молод. В семнадцать лет не могли присвоить полковника. Седой хотя бы?
— Есть немножко…
— Добавить! И усы посадите, свои не успеют вырасти. Пенсне закажите у ювелира, позолоченное и с такой же цепочкой. Курит этот Кнып?
— Еще как!
— Папиросы достаньте самые лучшие. Можно и английские сигареты, изъятые у контрабандистов. Портсигар обязательно серебряный с монограммой.
— Кнып сейчас в Зее, Терентий Дмитриевич.
— Вызвать немедленно. Поселить в квартире Золотарева, пусть освоится, пропитает ее табаком. Декорацию продумайте сами, чтобы было солидно, но не перебарщивайте…
— Успеем ли все провернуть за два дня?
— Надо успеть, Семен!
Двух дней не потребовалось. Капитан Кумазава появился в Благовещенске этой ночью…
На стук откликаться не следовало. Ответом на четыре удара с паузой между вторым и третьим была зажженная лампа в крайнем левом окне. Ставни здесь плохо прикрывались, оставалась щель в целую ладонь, через нее и пробивался приглушенный абажуром свет.
Поярков спросонок не сразу понял, где стучат и зачем стучат. Вернулся он от Западного поздно, во втором часу — все обсуждали ходы японцев и старались не допустить неожиданности, и вот — на тебе! Неожиданность! Но это стало ясно позже, когда открыл дверь, а стук на мысль об офицере генштаба не навел. Подумал: кто-то из соседей с просьбой ранней пожаловал — утро, наверное.
Дощатый запор сбросил торопливо и так же торопливо повернул ключ и распахнул дверь. На улице, у окна, стоял человек в куртке и старательно вглядывался в просвет между ставнями. Скрип двери его не обрадовал, а напугал. Он втянул голову в плечи, сжался весь и зашагал прочь. Вот тут-то понял Поярков, что это не сосед, не было рядом таких соседей, а гость из Сахаляна, и что его спугнуло отсутствие света в окне. Поярков успел еще заметить на противоположной стороне улицы чей-то силуэт в тени деревьев. Все смутное, конечно. Рассвет только занимался, и над городом еще стояла темнота весенней ночи.
— Вам кого? — негромко окликнул «гостя» Поярков. «Гость» остановился, но не проявил желания вернуться к окну — осторожность заставляла его держаться дистанции.
— Не Потапова ли? — подсказал пароль Поярков.
— Да-да, — отозвался успокоенный «гость». — Не живет ли здесь Степан Ануфриевич Потапов?
— Живет… Вот только болен.
Все совпадало: и вопрос, и ответ, оставалось лишь подняться на крыльцо и поздороваться с хозяином, что «гость» и сделал. И здесь, на крыльце уже, досказал остальное:
— Мы получили письмо, что Ануфрий Степанович, то есть Степан Ануфриевич, заболел, и собрали кое-что из трав, как просил, для желудка…
— Заходите, заходите! — позвал «гостя» в дом Поярков. И когда тот вошел в сени и дверь закрылась, объяснил причину нарушения условий встречи: — До срока приехали, не ждал я вас сегодня.
«Гость» закивал понимающе и извинительно одновременно.
— Случай… Так вышло.
