Дочь Голубых гор - Лливелин Морган (полные книги txt) 📗

Если отряд воинов, как Кажак и его люди, отправлялся в поход, чтобы разведать новые пастбища, добыть ценные сокровища, чтобы увеличить богатства князя и тем самым снискать его милость, каждый из воинов поручал своему брату заботиться в его отсутствие о его скоте и охранять женщин в их кибитках. Некоторые из скифов долгие годы оберегали кибитки своих соплеменников, которые служили наемниками в войсках ассирийцев. Оставшиеся же скифы посылали своих жен кормить жен или вдов и считали детей отсутствующих своими собственными, а князь выделял им достаточно животных, чтобы они могли прокормить все рты.

Если кто-нибудь плохо обходился с доверенным его попечению скотом или женщинами, то князь навсегда изгонял его из племени, разрешая взять с собой лишь одну лошадь и один горит. [8] Такие изгои объединялись в небольшие шайки, которые разбойничали в степи, промышляя воровством, они представляли опасность для всех, кто им встречался.

– Дасадас дождется, что его тоже изгонят из племя, – как-то сказал Кажак Эпоне. – Он пялит глаза на тебя, пялит глаза все время. Кажак может объявлять, что Дасадас больше ему не брат.

Эпона тоже замечала, что, куда бы они ни шла или ехала, взгляд Дасадаса неотступно следует за нею, но она не обращала на это внимания. Кажак был для нее мужем, и до тех пор, пока он удовлетворял ее как муж, по кельтским законам считалось позорно-недопустимым смотреть на кого-нибудь другого.

Но в это сырое утро она была не удовлетворена Кажаком. Вспышки гнева бывали у нее и раньше, но эти вспышки гасли в его объятиях, теперь она чувствовала холодную постоянную ярость. Кажак обманул ее; оказывается, у него никогда даже в мыслях не было сделать ее полноправным членом своего племени. Она была для него только полезной собственностью.

А Эпона не хотела быть ничьей собственностью.

Отъезжая от кочевья, привыкая соизмерять движения своего тела с бегом лошади, она заметила, что из-за кибиток выехал одинокий всадник.

Она сощурила глаза, чтобы лучше рассмотреть его на фоне солнца.

Это был Дасадас.

Понукаемый Эпоной, рыжий мерин побежал рысью, высоко поднимая вязнущие в грязи ноги. Эпона помнила, что на некотором расстоянии от кочевья есть небольшая лощина, по дну которой проходит высохшее русло реки. Там стояли несколько зачахших низкорослых деревьев, и перед зимой Эпона не раз ездила туда, чтобы потренироваться в стрельбе из лука: она не хотела, чтобы скифы потешались над ее неумелостью.

И в этот день ей тоже хотелось скрыться от скифов. Она направилась к высохшему речному руслу, и Дасадас повернул свою лошадь в том же направлении. Она заметила это, но ей было все равно, встретится она или нет с Дасадасом.

«Я не принадлежу тебе, Кажак», – стиснув зубы, сказала она про себя.

По дну русла текла сейчас тонкая струйка от растаявшего льда; одно из деревьев, по-видимому, зачахло не совсем; на его верхней ветке пробились два-три зеленых листика.

Эпона, сидя на лошади, наблюдала за этой неравной борьбой: слабые листики против ветра, и солнца, и нагой, без единой травинки, земли. Соскочив с лошади, она встала на колени у подножия дерева, отстегнула брошь, которая скрепляла полы медвежьей шкуры. Кончиком булавки она расцарапала себе кисть руки и, шепча заклинание, уронила несколько капель крови на корни дерева.

– Что ты тут делаешь? – окликнул ее мужской голос.

– Приношу жертву, чтобы это дерево не умерло, – ответила Эпона. Даже не оглянувшись, она знала, что Дасадас спешился и стоит рядом с ней. Она чувствовала запах его тела, запах, более резкий и едкий, чем запах Кажака.

– Ты можешь оживить это дерево?

– Во всяком случае, могу ему помочь. – Закончив жертвоприношение, она встала, растирая поцарапанную руку. – Если, конечно, духи пожелают принять мою жертву.

– Ради чего ты это делаешь? – спросил Дасадас, становясь прямо перед ней, так, что она не могла не смотреть на него. За то время, что она его не видела, он сильно похудел; было очевидно, что его плоть сжигает какой-то тайный огонь; казалось, что его лицо высечено ионийскими ваятелями.

– У меня есть свой долг перед жизнью, – сказала она, заранее зная, что он ее не поймет.

– А ты не могла бы… – Дасадас заколебался, облизывая губы. У него прекрасно очерченные губы, подумала Эпона, впервые внимательно их разглядывая. Немало женщин сказали бы, что Дасадас – красивый молодой человек.

– Ты не могла бы… научить Дасадаса своей магии? – нерешительно спросил скиф.

Эпона удивленно уставилась на него.

– Для этого у тебя должен быть врожденный дар, – сказала она. – Я не могу сделать тебя друидом. Если у тебя есть такой дар, то тебя только можно научить, как им лучше пользоваться, вот и все.

– Ты не хочешь меня научить? – Дасадас был похож на разочарованного ребенка. – А ведь я тоже мог бы кое-что для тебя сделать. Дасадас – лучший стрелок из лука во всей скифской армии. Дасадас научит тебя изготавливать лук и стрелы. Ну что, договорились?

Эпоне всегда внушали, что друиды могут рождаться среди всех народов. Может быть, этот Дасадас и впрямь наделен природным даром. Если разрыв между ней и Кажаком окончательный, может быть, этот молодой человек, что стоит перед ней, дрожа от какой-то странной страсти, станет ее верным другом?

Какое ей дело до дурацких законов Колексеса и шаманов?

Эпона обнажила свои белые зубы, окаймленные растрескавшимися алыми губами, в широкой, полной вызова улыбке.

– Сперва научи меня пользоваться луком, – сказала она. – А насчет магии мы поговорим потом.

Дасадас согласился не раздумывая. Он согласился бы на что угодно, только бы быть рядом с этой желтоволосой женщиной, слышать ее голос, чувствовать волнение, которое охватывало его лишь в ее присутствии. Это была магия. Магия.

Они стреножили лошадей и сели рядом, и Дасадас стал объяснять, как стрелять из лука, с такой простотой и ясностью, как если бы обращался к своему сыну. Чтобы стать искусным лучником, по его словам, надо знать свой лук так же хорошо, как жилы и волоски на тыльной стороне своей руки. Начал Дасадас с объяснения, как изготавливается лук, открывая самые сокровенные тайны этого искусства. Для чужестранки она знала скифский язык очень хорошо; поэтому объяснять ей было совсем не так трудно, как предполагал Дасадас; тем более что ее ум схватывал все так же быстро, как мужской.

Лук был законченным образцом симметрии, которая так много говорила кельтскому сердцу Эпоны. Она восхищалась его красотой.

Закончив свои объяснения, Дасадас установил мишени и стал обучать ее, как правильно натягивать лук и прицеливаться. Он был хорошим терпеливым наставником, но его руки сильно дрожали всякий раз, когда он притрагивался к натягивающим тетиву ее пальцам. Эпона вспомнила, что по скифским законам его могли казнить за прикосновение к чужой жене, и подумала, что поэтому он и дрожит.

Всякий раз, когда Дасадас притрагивался к обнаженной части тела Эпоны, он как будто прикасался к огню. Это была магия, чистая магия. «Она приобщает меня к своей магии», – сказал себе Дасадас. Так, видимо, и надо поступать: силой он ничего не достигнет, но может добиться своего, проявляя смирение. Ни один скиф никогда не позволял себе унижаться перед женщиной, но Дасадас был готов пойти на любую жертву, лишь бы ощущать то необыкновенное волнение, которое вызывало в нем одно ее присутствие.

Эпона. Эпона. Стреляй же из лука, Эпона.

Он старался держаться настолько близко к ней, насколько смел, ему хотелось, однако, еще большего, хотя и не телесной близости. Эпона прельщала его чем-то совершенно особенным, светом своих глаз, улыбкой и энергией, столь не свойственной женщинам его племени. О своих женах он вспоминал теперь с ненавистью. И ненавидел Кажака за то, что тот обладает Эпоной.

Табити быстро летела по небу, и наконец благоразумие возвратилось к Дасадасу. Если Кажак найдет его вместе с кельтской женщиной, он будет беспощаден. Жизнь никогда еще не улыбалась Дасадасу. Она воздвигала на его пути много трудностей, иногда относилась с жестокостью, иногда бывала волнующей, но никогда радостной. Но в присутствии Эпоны он понимал, что у жизни есть много незнакомых ему ликов и что она может быть и радостной. Это было каким-то образом связано с магией. Теперь он хотел жить долго, достаточно долго, чтобы вкусить медовую сладость и почувствовать, как его жилы наполняет магическая сила.