Женская война - Дюма Александр (полные книги txt) 📗
– Так которого же казнят? Которого из них? – повторили те же голоса.
– Того, который жирнее, людоеды! – вскричал Лави. – А, вы жалуетесь на несправедливость, кричите, что законы нарушены, а сами хотите на убийство отвечать душегубством! Хорошо собрание философов и солдат, которые стакнулись для того, чтобы убивать людей!
Глаза судей заблистали и, казалось, хотели разгромить честного королевского адвоката. Принцесса Конде приподнялась и, опершись на оба локтя, глазами спрашивала присутствующих: точно ли она слышала эти слова адвоката и есть ли на свете человек, дерзнувший сказать это в ее присутствии?
Лави понял, что его присутствие испортит все дело и что его образ защиты обвиненных не только не спасет, но даже погубит их. Поэтому он решился уйти, но не как солдат, спасающийся с поля битвы, а как судья, отказывающийся от произношения приговора.
Он сказал:
– Именем Бога протестую против того, что вы делаете. Именем короля запрещаю вам то, что вы делаете!
И, опрокинув стул свой, с величественным гневом он вышел из залы, гордо подняв голову и твердым шагом, как человек, сильный исполнением долга и мало заботящийся о бедах, которые могут пасть на него за исполнение долга.
– Дерзкий! – прошептала принцесса.
– Хорошо! Хорошо! – закричало несколько голосов. – Дойдет очередь и до Лави!
– Отбирать голоса! – сказали судьи.
– Но как же можно отбирать голоса, когда мы не выслушали обвиненных? – возразил Лене. – Может быть, один из них покажется нам преступнее другого. Может быть, на одну голову обрушится мщение, которое вы хотите излить на двух несчастных.
В эту минуту во второй раз послышался скрип железных ворот.
– Хорошо, согласна, – сказала принцесса, – будем отбирать голоса об обоих разом.
Судьи, уже вставшие с шумом, опять сели на прежние места. Снова послышались шаги, раздался стук алебард, дверь отворилась, и вошел Ковиньяк.
Он вовсе не походил на Каноля. На платье его, которое он поправил, как мог, видны еще были следы народного гнева. Он живо осмотрел присяжных, офицеров, герцогов и принцессу и бросил на все судилище косвенный взор. Потом, как лисица, намеревающаяся хитрить, он пошел вперед, ежеминутно, так сказать, ощупывая землю, внимательно прислушивался. Он был бледен и, очевидно, беспокоился.
– Ваше высочество изволили приказать мне явиться? – сказал он, не дожидаясь вопроса.
– Да, милостивый государь, – отвечала принцесса, – я хотела получить от вас лично несколько сведений, которые касаются вас и затрудняют нас.
– В таком случае, – отвечал Ковиньяк, низко кланяясь, – я весь к услугам вашего высочества.
И он поклонился очень развязно, хотя в его развязности можно было заметить некоторую принужденность.
– Все это будет скоро кончено, – сказала принцесса, – если вы будете отвечать так же положительно, как мы будем спрашивать.
– Осмелюсь доложить вашему высочеству, – заметил Ковиньяк, – что вопросы заготавливаются всегда заранее, а ответы не могут быть заготовлены, и потому спрашивать гораздо легче, чем отвечать.
– О, наши вопросы будут так ясны и определенны, что мы избавим вас от труда думать, – сказала принцесса. – Ваше имя?
– Извольте видеть, ваше высочество, вот уже вопрос чрезвычайно затруднительный.
– Как так?
– Да. Очень часто случается, что у человека бывает два имени. Одно он получает от родителей, другое он дает сам себе. Например, мне показалось необходимым бросить первое и взять другое имя, менее известное. Какое из этих двух имен желаете знать?
– То, под которым вы явились в Шантильи, взялись навербовать для меня целую роту, завербовали людей и потом продали себя кардиналу Мазарини.
– Извините, ваше высочество, – возразил Ковиньяк, – но я, кажется, уже с полным успехом отвечал на все эти вопросы сегодня утром, когда имел счастие представляться вам.
– Зато теперь я предлагаю вам только один вопрос, – сказала принцесса, начинавшая сердиться, – я спрашиваю ваше имя!
– А, в этом-то главное затруднение.
– Пишите, что он барон де Ковиньяк, – сказала принцесса докладчику.
Подсудимый не возражал.
Докладчик написал его имя.
– Теперь скажите, какого вы чина, – спросила принцесса. – Надеюсь, что в этом вопросе вы не найдете ничего затруднительного.
– Напротив того, ваше высочество, этот новый вопрос кажется мне одним из затруднительнейших. Если вы говорите о моем ученом звании, то я скажу, что я кандидат словесных наук, магистр прав и доктор богословия. Вы изволите видеть, ваше высочество, что я отвечаю, не запинаясь.
– Нет, я говорю о вашем военном звании.
– А, на это я не могу отвечать вашему высочеству.
– Почему?
– Потому что я сам никогда не знал хорошенько, в каком я чине.
– Постарайтесь вспомнить, милостивый государь, мне нужно знать чин ваш.
– Извольте. Во-первых, я сам произвел себя в лейтенанты, но я не имел права себе этот чин давать и командовал во все время, пока носил этот чин, только шестью солдатами и потому думаю, что вовсе не имею права хвастать им.
– Но я, – сказала принцесса, – я произвела вас в капитаны. Стало быть, вы капитан!
– А вот тут-то еще больше затруднений, и совесть моя кричит еще громче. Каждый военный чин в государстве, в этом теперь я совершенно убежден, только тогда считается действительным, когда истекает от королевской власти. Ваше высочество, без всякого сомнения, имели желание произвести меня в капитаны, но, кажется, не имели на это права. Стало быть, с этой точки зрения я такой же капитан, как был прежде лейтенант.
– Хорошо, положим, что вы не были лейтенантом, не были капитаном, потому что ни вы, ни я, мы не имели права раздавать патентов, но все-таки вы комендант Брона. А так как в последнем случае сам король подписал ваш патент, то не станете оспаривать силу этого акта.
– А он-то из всех трех актов самый опровержимый, ваше высочество...
– Это еще что? – вскричала принцесса.
– Я был назначен комендантом, правда, но не вступил в должность. В чем состоит должность коменданта? Не в патенте, а в исполнении обязанностей, связанных с этой должностью. А я не исполнял никаких обязанностей, соединенных с должностью коменданта, я даже не успел приехать в мою крепость. С моей стороны не было даже начала исполнения обязанностей, стало быть, я столько же комендант Брона, сколько капитан, а капитан я столько же, сколько лейтенант.
– Однако же вас захватили на дороге в Брон.
– Совершенная правда, но в ста шагах далее дорога разделяется, одна ветвь идет в Брон, другая в Исон. Кто может сказать, что я ехал не в Исон, а в Брон?
– Хорошо, – сказала принцесса, – суд оценит ваши доводы. Пишите, что он комендант Брона, – прибавила она, обращаясь к докладчику.
– Написано, – отвечал докладчик.
– Хорошо. Теперь, – сказала принцесса, обращаясь к Ковиньяку, – подпишите допрос.
– Подписал бы с величайшим удовольствием, – отвечал Ковиньяк, – и мне было бы чрезвычайно приятно сделать угодное вашему высочеству, но в борьбе, которую я должен был выдержать сегодня утром против бордоской черни и от которой вы так великодушно изволили избавить меня с помощью ваших мушкетеров, мне повредили правую руку... А я никак и никогда не мог писать левою рукою.
– Запишите, что обвиняемый отказывается подписать, – сказала принцесса докладчику.
– Нет, не отказывается, а не может подписать, – сказал докладчику Ковиньяк, – напишите: не может. Боже меня избави отказать в чем-нибудь вашему высочеству, и особенно если дело возможное.
Ковиньяк, низко поклонившись, вышел с двумя своими провожатыми.
– Я думаю, что вы правы, господин Лене, – сказал герцог де Ларошфуко. – Мы кругом виноваты, что не умели привязать к себе этого человека.
Лене был так занят, что не отвечал. На этот раз обыкновенная его догадливость обманула его. Он надеялся, что весь гнев суда падет на одного Ковиньяка. Но Ковиньяк своими неизменными увертками не рассердил судей, а скорее позабавил их. Только допрос его уничтожил весь эффект, произведенный Канолем; благородство, откровенность, доблесть первого пленника исчезли перед хитростью второго. Ковиньяк совершенно уничтожил Каноля.
