Цезарь - Дюма Александр (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Катон создал совет из трехсот самых именитых граждан города, принадлежавших к римлянам, которые обосновались в Африке, занимаясь там торговыми или денежными делами.
Его называли советом Трехсот.
Катон пригласил их собраться в храме Юпитера вместе со всеми сенаторами, присутствующими в городе, и сыновьями сенаторов.
Пока все еще только сходились, он сам отправился в назначенное место, и пока все, еще перепуганные, метались туда-сюда в сильном волнении, он совершенно спокойно пересек весь город, держа себя с обычной невозмутимостью, и читая на ходу некий список. Этот список представлял собой перечень военных ресурсов, боевых машин, оружия, продовольствия и солдат.
Затем, когда все собрались, Катон обратился к Тремстам с речью, похвально отозвался об их усердии и преданности, которые они выказывали до сих пор, и призвал их не терять надежды, а главное, не бежать каждый в свою сторону и не разделяться; по мнению Катона, одно это могла бы погубить все.
– Если вы будете едины, – сказал он им, – Цезарь проникнется к вам большим уважением, и охотнее простит вас, если вы будете просить его милости. Однако обдумайте хорошенько, как вам следует поступить; я оставляю вас полными хозяевами вашего собственного решения. Поразмыслите, посовещайтесь; я не стану порицать ваш выбор, каким бы он не оказался: если ваши пристрастия меняются в зависимости от успеха, я отнесу эту перемену к требованиям необходимости. Но если вы захотите мужественно встретить несчастье, пренебречь гибелью и отстоять свободу, я восхвалю вас и буду восхищаться вашей доблестью, я предложу вам себя в качестве вождя и буду сражаться вместе с вами, пока участь отечества не откроется вам до конца, – а ваше отечество, это не Утика и не Адрумет, но Рим, который не раз уже, благодаря своему величию, восставал после куда более тяжких бедствий. Многие обстоятельства позволяют вам надеяться на спасение и благополучие. Главное из них заключается в том, что вы воюете с противником, который действует не по собственной воле, но под давлением обстоятельств, и его заботы тянут его сразу во все стороны. Испания взбунтовалась против Цезаря и приняла сторону молодого Помпея. Даже сам Рим еще не полностью смирился с непривычным для него ярмом; он становится на дыбы, и при малейшей перемене готов восстать. Не бегите от опасности; напротив, последуйте примеру вашего врага, который каждый день не щадит своей жизни, и притом ради совершения величайших несправедливостей, так что неочевидный пока исход войны не сулит ему, как вам, полного благополучия, если вы окажетесь победителями, или самой славной смерти, если ваше дело потерпит поражение. Впрочем, посовещайтесь между собой сами, моля богов, чтобы в награду за проявленное вами мужество и верность любое решение, которое вы примете, пошло бы вам на благо.
Так говорил Катон. На некоторых из его слушателей эта его речь и его пример не произвели слишком большого впечатления; но большинство из собравшихся при виде этого бесстрашия, благородства и человеколюбия позабыло об опасности положения, и смотрело на Катона, как на непобедимого полководца.
Так что они полностью отдали себя в его распоряжение.
– Лучше умереть, – говорили они, – подчиняясь Катону, чем спасти свою жизнь, предав столь совершенную доблесть.
Один из Трехсот предложил дать свободу рабам, и почти все собрание присоединилось к этому мнению; но сам Катон выступил против.
– Это, – сказал он, – противоречит справедливости и законам. Если их владельцы сами подарят им свободу, я приму в свое войско, и только добровольно, тех, кто по возрасту сможет владеть оружием.
Тут же многие поднялись и сказали:
– Мы даем свободу нашим.
– Хорошо, – сказал Катон, – запишите свои заявления.
Желающие записались.
Тем временем Катон получил письма от Юбы и Сципиона.
Юба укрывался в горах, еще не приступив к своему роковому предприятию с Замой. Он хотел узнать у Катона, что он, Катон, намерен делать.
«Если ты решишь покинуть Утику и присоединиться ко мне, – писал он, – я подожду тебя; если ты хочешь держать осаду, я приду к тебе со своей армией».
Что же касается Сципиона, то он стоял на якоре за высоким мысом неподалеку от Утики, и там дожидался решения Катона.
Катон задержал гонцов, которые принесли эти письма, до тех пор, пока не станет точно известно, какое решение утвердят Триста.
Но совет вскоре разделился на два лагеря. Римские сенаторы, которые хотели какой угодно ценой усесться на свои курульные кресла, были полны энтузиазма и готовы к самопожертвованию; они сразу после речи Катона отпустили на свободу и затем рекрутировали в армию своих рабов. Что же касалось остальных, то это были торговцы, судовладельцы и ростовщики, главное богатство которых заключалось в их рабах; слова Катона быстро изгладились у них из памяти и не оставили следа в их сознании.
«Подобно тому, – говорит Плутарх, – как некоторые тела быстро вбирают тепло, и так же быстро отдают его, и остывают, стоит только удалить их от огня, так и этих людей согревало присутствие Катона. Пока Катон был у них перед глазами, пока он говорил с ними, он ободрял и воодушевлял их; но когда они оказались предоставлены своим собственным размышлениям, страх, который внушал им Цезарь, вытеснил из их сердца все благоговение перед Катоном и его нравственной красотой».
И вот что стали говорить эти люди:
– А в сущности, кто мы такие, и кому мы отказываемся покориться? Разве не в Цезаре заключается сегодня вся мощь Рима? Ни один из нас не может назвать себя ни Помпеем, ни Сципионом, ни Катоном. Мы просто торговцы, у которых нет другой славы, кроме честного имени; мы не занимаем никакого места в политике, и не стремимся к этому. Почему же получается, что в то время, когда все люди уступают страху и проявляют покорность даже больше, чем следует, мы, ничтожные, выбираем это время, чтобы сражаться за свободу Рима, и намереваемся в безумном ослеплении выступить из Утики войной против того, от кого Катон и даже великий Помпей бежали, отдав в его руки мировую империю? Что мы делаем? Мы освобождаем наших рабов, чтобы сражаться против Цезаря, хотя мы сами – жалкие невольники, и у нас нет другой свободы, кроме той, которую Цезарю будет угодно предоставить нам. Очнемся же от этого помрачения, осознаем, кто мы есть на самом деле, и, пока еще есть время, обратимся к великодушию победителя, и пошлем к нему просить о снисхождении к нам.
И заметьте, что так говорили самые умеренные из них; другие ничего не говорили, но только и ждали случая схватить сенаторов и выдать их Цезарю.
Таким образом, самыми порядочными из этих достойных торговцев, которые в мирное время сочли бы позором не выполнить честно своих обязательств, были те, кто мечтал только о малодушии.
Катон знал людей, с которыми он имел дело; поэтому он не захотел подвергать Юбу и Сципиона опасности, нависшей над сенаторами и, между прочим, над ним самим; – так как ничто не доказывало, что в том случае, если Цезарь сделает выдачу Катона одним из условий своего снисхождения к ним, они не выдадут его, как только что предлагали выдать других. – Поэтому он написал им обоим, чтобы они держались подальше от Утики.
Именно тогда Сципион решил отправиться в Испанию, а Юба – вернуться в свою столицу.
Мы уже знаем, что случилось с ними обоими.
Тем временем, – уже после тех конников, которые, как мы видели, разграбили мимоходом Утику и согласились удалиться, только унося с собой по сотне сестерциев от Катона и еще сотне от Суллы, – один отряд конницы, довольно внушительный, пришел под стены Утики искать себе убежища.
Наученный грабительскими повадками первых, Катон закрыл перед ними ворота города. Они отрядили к нему троих из их числа.
Одни хотели отправиться к Юбе, другие просились присоединиться к Катону, и три посланника получили задание посоветоваться с Катоном, что же им делать. Наконец, среди них была еще третья партия, которая, зная, что жители Утики – сторонники Цезаря, страшилась войти в город. Поэтому они спрашивали Катона, не будет ли ему угодно выйти к ним.
