Легенда о Золотой Бабе - Курочкин Юрий Михайлович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
— Знаете что… Давайте, разберемся по порядку…
И мы начали разбираться. Начали в шесть часов в читальном зале библиотеки, а закончили в полночь у меня дома. Рассказ Миши (так зовут моего нового знакомого) заслуживает отдельного изложения, и я не премину это сделать дальше. Пока же скажу, что тетрадь, которую искал Миша, была в самодельном парусиновом переплете с тесемочками. А фотограф показался ему подозрительным. В этом я позволил себе усомниться: людям надо верить!
Много дней мы ждали возможного прихода фотографа Сурена. Но он, словно почуяв что-то, не появлялся. Зато мы всласть наговорились за это время с Мишей и очень подружились. Мне давно не хватало юного друга, так любящего свой край, так умеющего слушать (о, это большое искусство, свидетельствующее о бездне других хороших качеств!), которому я мог бы передать свои знания о крае, накопленные в моей голове и в моих архивах за пятьдесят с лишним лет краеведческих занятий.
Но вчера фотограф попался-таки мне. Он прохаживался по Набережной около плотины с неизменным фотоаппаратом через плечо и беспокойно оглядывался по сторонам. Мое появление явно не обрадовало его. Он даже попытался укрыться за толстым тополем в надежде остаться незамеченным. Но когда понял, что это бесполезно, то выдавил из себя подобие улыбки и поспешно — даже слишком поспешно — направился ко мне.
— А!.. Здравствуйте, глубокоуважаемый… Простите, что был столь неаккуратен. Болел. Этот идиотский вирусный грипп… Но я вам непременно занесу ваши карточки.
Он хотел улизнуть, но я взял его за пуговицу:
— Да, да, пожалуйста. Я очень прошу вас. Хотя бы завтра, часов в семь. Конечно, в библиотеке.
— М-м… Завтра я, вероятно, не смогу…
— Нет, я очень прошу вас: зайдите завтра. Тем более, мне надо передать забытую вами бумажку.
— Какую бумажку, мой дорогой? — с улыбкой спросил он, хотя глаза были злыми.
— Довольно странную: «Толстуха — четверг…»
Фотограф побледнел.
— Да… я, кажется, забыл… Дайте же эту бумажку, пожалуйста!
— К сожалению, не могу. Она дома. Если хотите, могу завтра принести ее. И адрес шамана Золотой Бабы — в прошлый раз я по забывчивости перепутал его…
— Хорошо, завтра так завтра. А сейчас, простите, спешу.
Я освободил, наконец, его пуговицу, и он почти побежал от меня, придерживая рукой трепыхающийся фотоаппарат.
Я свернул в переулок. Но что-то заставило меня через минуту осторожно выглянуть из-за угла. Мой фотограф словно никуда не убегал. Он стоял у парапета Набережной и разговаривал с толстой накрашенной дамой. «Не „Толстуха“ ли это? Ну и вкус», — подумал я…
Сегодня на целый час ранее назначенного я пришел в библиотеку и уселся на свое постоянное место, чтобы в ожидании фотографа пополнить эти записи. Тем более…
Тем более, что вчера объявился третий соискатель Золотой Бабы! И об этом надо обязательно сейчас записать.
Миша в соседней комнате, где-то под потолком роется в «Записках УОЛЕ». Сердитый. Он уверен, что фотограф жулик. Ах, Миша, Миша! Ты милый парень, но ты, конечно, ошибаешься. Людям надо вер…
(На этом записи обрываются. На странице какое-то ржавое пятно).
Тетрадь вторая
ВОСПОМИНАНИЯ СТАРШЕГО ТОПОРАБОЧЕГО МИШИ ЛЕБЕДЕВА
Я должен подробно описать эту историю, чтобы не забыть ничего, так как, мне кажется, она еще не окончена и за нею может крыться что-то значительное.
Она началась в тот день, когда в нашем стройуправлении выдавали зарплату.
Старший геодезист Иван Петрович, с которым мы в тот день разбивали трассу водопровода на дальнем участке, решил закончить работу пораньше.
— Ты того… Управься уже сам… Мне к начальству успеть надо, — сказал он, поглядывая на часы.
Я знал, куда нужно было успеть Ивану Петровичу. Его Марья Ивановна — весьма решительная женщина. Она обычно подстерегала нашего геодезиста у кассы и, нагрузив сумками и авоськами, под собственным конвоем отправляла домой, тогда как Ивану Петровичу это было решительно ни к чему, ибо любимого пива дома не полагалось даже в получку.
И все-таки Иван Петрович славный мужик. Это он зазвал меня к себе топорабочим, когда я пришел наниматься на стройку обязательно бетонщиком. Он убедил меня, что в бетонщики нужны люди посильнее и постарше, что бетонщиков на стройке и так достаточно и что если в современных романах и повестях молодой человек на стройке всегда только бетонщик или монтажник, то это не значит, что народному хозяйству не нужны рабочие других специальностей. А грамотного и толкового рабочего, годного в помощники геодезисту, найти бывает куда труднее, чем обычного бетонщика, тем более, что бетонщик специальность отмирающая: везде в дело идет сборный железобетон.
В прочитанной за мои семнадцать лет литературе героев-геодезистов не встречалось, но я со вздохом вынужден был согласиться идти в топорабочие, потому что вакансий бетонщиков не оказалось.
Вскоре я поблагодарил Ивана Петровича за хороший совет. Во-первых, в литературе и в истории, оказывается, известно немало выдающихся геодезистов: только мы о них, к сожалению, мало знаем. И, право, если я в будущем стану хорошим геодезистом, многие из моих желаний могут осуществиться: осваивать новые районы страны и при этом быть первым, тем, кто пролагает путь остальным, — разве этого мало?
Во-вторых, сама работа оказалась не столь уж легкой, как думалось мне вначале: требовала много внимания, сообразительности и знаний. А освоить нивелир, установить его по уровню за полторы-две минуты, как это почти шутя делает Иван Петрович, — это тоже чего-нибудь да стоит. Тем более, что в полевых условиях, в тайге, когда иной раз дорога каждая минута светового времени, такой момент может оказаться залогом успеха изыскательской партии — так сказал Иван Петрович. В-третьих, геологический институт, как сказал Иван Петрович, можно кончить заочно, если все время работать при этом деле.
Когда Иван Петрович ушел, я сложил нивелир в ящик, протер и свернул мерную ленту, отнес инструмент в прорабку и только тогда не спеша пошел в управление — все равно очередь у кассы должна была рассосаться через час, не меньше.
И очень хорошо, что шел не спеша и не кратчайшим путем к трамваю, а поквартальными зигзагами, как любил в детстве. Иначе я бы не встретил Павлиновну, и тогда…
А детство мое прошло именно здесь — на старой городской окраине. Радостно было смотреть на серые коробки новых четырехэтажных домов, подымающихся из-за почерневших от времени и заводского дыма хибарок с обязательными ставенками на окнах — то синими, то зелеными, то коричневыми. Вон для того — углового — мы с Иваном Петровичем разбивали оси. К тому — желтому, что выходит в переулок, — «тянули» теплотрассу. А у детского садика задавали отметки под планировку. Значит, есть тут доля труда и старшего топорабочего Михаила Лебедева! Правда, младших рабочих в штате нет: дополнительных помощников Иван Петрович берет по потребности у прорабов на час-два из числа свободных подсобников. Но это уже детали, о которых можно не упоминать.
Не утерпев, я прошел и по знакомой улице. Пройти бы по ней, как прежде, вприпрыжку, гоня перед собой консервную жестянку! Но разве можно: старший топорабочий — и вдруг такое… Нет, надо пройти солидненько, степенно, чуть раскачиваясь с боку на бок, усталой, но твердой походкой — как-никак, рабочий класс!
Вот и дом, где прожили столько лет и откуда уехали в тот страшный год, когда погиб Тима. Не могли тут жить после этого… Пусть меньшая и худшая квартирка, но — не здесь. Эх, Тима, Тима…
Вот и знакомый подъезд с обшарпанной, исписанной ребячьими мелками дверью. Может, сохранились и мои упражнения? Пружина у дверей всегда была тугой, чтоб не открывались зимой и не студили подъезд. Маленькому дверь не открыть, всегда приходилось просить взрослых.
