Легенда о Золотой Бабе - Курочкин Юрий Михайлович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
С трепетом ждали мама с маленьким Тимкой прихода почты. Письма шли не часто, но аккуратно. Отец писал, что война, судя по всему, идет к концу, близка победа, просил не волноваться за него и как-нибудь проскрипеть до его возвращения. А маме — с нами двумя — жилось нелегко. Так нелегко, что она не любит даже вспоминать об этом времени. Ее заработка трестовской машинистки едва хватало на то, чтобы отоварить карточки и уплатить за квартиру. Тима уже ходил в школу, а одеть его было совсем не во что. И пальто и шубой ему служила перешитая отцовская телогрейка. В доме была одна простыня и две наволочки, но и те перешили на пеленки, когда родился я. Одеялом мне служила старая скатерть. Но, я знаю, мама никогда не жаловалась, не отчаивалась. Она ждала и надеялась.
Пришел день Победы и мама спокойно вздохнула: опасность для отца миновала и теперь можно было ждать его домой. Вот почему месяц спустя подсунутое почтальоном под дверь письмо встретили как радость, как возможное сообщение о скором приезде отца.
Но в письме было другое. То, что называли похоронной. Отец погиб при разминировании жилых домов под Берлином.
Он так и не увидел меня: я родился после его отъезда.
Так мы остались втроем — мама, Тима и я.
Тима очень походил на отца, и мама могла часами смотреть на него спящего, воскрешая в памяти дорогие ей черты.
Тима был и надеждой. Мама изнемогала, работать ей становилось уже не под силу. Он должен был стать кормильцем. Не раз порывался он бросить учебу и пойти работать, но мама настояла, чтоб он кончил институт.
И вот накануне выпуска… Нет, мне и сейчас трудно говорить об этом…
Понятно поэтому, каким волнующим событием была для меня находка Тиминой тетради и каким горем — потеря ее.
Я решил найти похитителя.
Эдька настаивал, что это — старик. Пожалуй, и вправду больше некому. Как истый почитатель «Библиотечки военных приключений», Эдька разработал обстоятельный план поисков преступника. Он поджидал меня после работы и ошарашивал новыми деталями своего фантастического плана.
То он предлагал отнести Обручева и Симонова в лабораторию и снять там отпечатки пальцев, непременно оставшиеся на книгах (как будто старик перед похищением тетради обязательно трогал книги). То осматривал с лупой скамью, а надежде найти, ниточку одежды или пепел с папиросы (хотя старик, по-моему, не курил). То что-нибудь еще…
Я же предложил обойти все комнаты управления «узнать, к кому приходил старик и кто он такой. Однако хотя мы „побывали у всех, за исключением разве только начальника и главного инженера — никто ничего о старике не знал.
Мы стали дежурить, поджидая его возможного прихода, но он не появился даже в день получки. Не помогли и десятки других, вычитанных у Шерлока Холмса, Шпанова и прочих классиков детектива, способов и методов розыска преступников.
Я потерял надежду найти тетрадь. Скис и Эдька. И вот однажды, когда я ехал в трамвае по плотине и безразличным взглядом скользил по веренице идущих по Тротуару людей, мне показалось, что я увидел его — старика.
Вскочив, я бросился к выходу. Выпрыгнуть на ходу не удалось: помешали автоматические двери. А на площади, как назло, нас задержал светофор. Хоть плачь!
Наконец“ наш вагон подошел к остановке, и я, сбивая прохожих, помчался к плотине. Где там! Даже черепаха за это время могла бы далеко уползти с tore места, где я увидел старика.
Чуть не плача от досады, я побродил еще десяток минут по плотине, а затем, злой и унылый, сел на скамью у памятника Бажову. Павел Петрович, мудрый и сосредоточенный» со спрятанной в бороду ласковой улыбкой, смотрел на пеструю толпу земляков. И он когда-то не спеша хаживал по плотине, в привычной темной блузе, в простенькой рабочей кепке, приветливо раскланиваясь с многочисленными знакомыми. Развевалась по ветру седая, такая знакомая по портретам борода. Он шел в горсовет, а может быть, в архив или в научную библиотеку…
В библиотеку? А не мог ли и мой старик Идти в библиотеку — ведь она тут недалеко? Я побежал туда. Еще подымаясь на крыльцо, увидел в окно читального зала — он тут.
Он был тут и сидел как ни в чем не бывало, хотя увидел меня, как, только я открыл дверь. Более того, он любезно поднялся навстречу мне, словно ждал меня и был уверен, что я пришел именно к нему.
Подойдя к столику, за которым сидел старик, я увидел, что на лежащей перед ним конторской книге крупно написано: «Реферат о Золотой Бабе». Значит, действительно он взял мою тетрадь!
Зло вновь поднялось во мне. Не здороваясь, я сел и весьма недружелюбно начал свой «допрос».
Как же я был посрамлен! Он не брал тетради!
…Мы долго бродили в тот вечер и поведали друг другу все, что знали об этой истории. Да и не только об этой.
Почти час мы просидели на Набережной, под густыми тополями у старинного особняка с колоннами. Глядя на полыхающие отблесками заката окна домов по ту сторону пруда, на нелепую в этом красивейшем месте города трубу какого-то заводика, на колокольню бывшей церкви, я слушал рассказ Стефана Аристарховича, так звали моего собеседника — старого уральского краеведа, о таинственном письме, полученном им несколько месяцев назад, о его поисках материалов о Золотой Бабе, о фотографе, интересующемся ею…
Еще час мы шли по гранитным тротуарам изгибающейся дугой Набережной, останавливаясь в наиболее важных местах моего рассказа о пропаже тетради, о Тиме, о себе…
И я уж не знаю, сколько мы просидели в заставленной от полу до потолка книгами уютной комнате Стефана Аристарховича, то вспоминая еще и еще новые детали дела, то обсуждая план нашей «операции».
Могу сказать также, что именно в этот вечер я стал краеведом. То есть у меня появилось желание стать им. Свой край, свой город я, конечно, любил и раньше, но как-то очень поверхностно интересовался им.
— Чтобы крепко любить, надо знать! — говорил Стефан Аристархович, удивляя меня все новыми и новыми сведениями о городе, который, казалось мне, я хорошо знал, а на самом деле знал очень плохо.
Мог ли я думать, например, что на территории города некогда протекала не одна река, а еще много мелких, впадающих в нее речушек и что они есть даже и сейчас — одни взятые в железобетонные трубы, другие — пробивающие себе путь где-то под землей; что, не зная этого, проектировщики и строители нередко попадают в неприятные положения. Именно в связи с этим приходил тогда старый краевед в стройуправление — проконсультировать проект застройки одного городского квартала. Стефан Аристархович заходил к главному инженеру, а мы с Эдькой только в его кабинет и не заглядывали в поисках похитителя.
Я узнал, что мы, горожане, ходим по золоту — район города золотоносен. Еще лет тридцать назад на берегах городского пруда можно было видеть старателей с вашгердами. Узнал, что в городе есть минеральные источники. Один из них действовал еще лет восемьдесят назад на территории старой фабрики.
А какой интересной оказалась история площадей города! А правда о подземных ходах под знаменитым дворцом уральского золотопромышленника!
Слушая, я ругал себя за то, что был до этого таким нелюбопытным, и давал себе слово обязательно стать краеведом.
Рассказал Стефан Аристархович и о Золотой Бабе, о том, что ему удалось узнать о ней.
Да, эта загадка далекого прошлого так еще и не разрешена. А за ней может крыться много интересного, Не исключена возможность, что Тима занимался ею не только из любопытства и что тот поход имел отношение к Золотой Бабе.
Но зачем Золотая Баба «фотографу»? Что-то не: похоже, чтобы она интересовала его с научной точки зрения… Откуда он знает о ней? И уж не у, него ли тетрадь Тимы? Почему он, задав вопрос о Золотой Бабе затем перестал ею интересоваться и даже избегает встречи с Закожурниковым? Он или не он писал ту записку?
Эти вопросы мы со Стефаном Аристарховичем задавали друг другу и искали ответа на них.
Старенький домик на Набережной стал моим вторым домом — здесь я проводил почти все свои свободные вечера.
