Военные приключения. Выпуск 4 - Проханов Александр Андреевич (книга бесплатный формат TXT) 📗
— Мне тоже, капитан. Но не мы командуем армией, не нам и решать. Наше дело — солдатское. Это все, что я могу тебе, Дмитрий Николаевич, сказать. Будем бить врага Отечества нашего, даже имея гири чугунные на обеих ногах. Надо! Если не мы — то кто?
— Понимаю, ваше превосходительство. Сурова ваша правда, да вижу, другой нам не найти. Не беспокойтесь, русский солдат еще никогда не подводил! И не подведет.
Глава III
Армия отдыхала на зимних квартирах; кампания 1759 года кончилась ничем. Опять все сражения, все смерти, вся кровь и пот были списаны одним росчерком пера: австрийцы, никак не желавшие смириться с потерей Силезии, после Кунерсдорфа выдвинули свой план дальнейшего ведения войны, поставивший крест на помыслах Салтыкова добиться окончательной победы в ближайшем будущем. Так что русской армии вновь предстоял зимний постой — в преддверии очередных летних баталий…
Монотонность существования войска, выведенного из лавы битв, не могли развеять немногие радости, коим предавались все, и особенно офицеры, — по чину, по чину!
В один из дней, ближе к вечеру, проспав от нечего делать после плотного обеда аж целых полдня, капитан Попов сидел на скамеечке около дома, где судьба и начальство определили ему постой, и лениво-лениво просматривал явным чудом занесенную сюда книгу, прочитанную к сему моменту не единожды.
Послышалось осторожное покашливание. Попов поднял от книги глаза и увидел перед собой улыбающуюся физиономию секунд-майора Нефедьева, нового своего сослуживца, недавно переведенного в полк.
— Не хотите ли составить компанию, Дмитрий Николаевич? Решил вот, знаете, прогуляться. Вечерний, так сказать, моцион.
— Что ж, можно. Только извольте подождать. Буквально несколько минут: лишь оставлю сей сосуд учености, да экипируюсь соответственно.
— Конечно, конечно. Бога ради!
Капитан зашел в дом, и вскоре два офицера, весело переговариваясь, неторопливо пошли по деревне. Миновав околицу, оказались в поле, вдалеке переходящем в редкий лесок.
И почти сразу же, как только их окружило безмолвие природы, Нефедьев посерьезнел.
— Дмитрий Николаевич, простите, что решаюсь нарушить ваше отдохновение, но я вас не совсем случайно пригласил с собой на прогулку. У меня к вам значительный разговор.
— Я так и понял, Александр Петрович. Слушаю внимательно.
— Прошу вас отнестись к нашему разговору весьма серьезно. От него многое будет зависеть. Включая и ваше благосостояние.
— Александр Петрович, вы меня интригуете.
— Дмитрий Николаевич! Вы человек военный, я — тоже, поэтому не будем ходить вокруг да около. Сразу суть: мы предлагаем вам вступить в наше сообщество.
— Кто это «мы»?
— Братство «вольных каменщиков». Вы слышали о сем братстве?
— Слышал.
— Ну, и как ваше мнение?
— Сначала я хочу послушать вас.
— То есть, я понимаю, вы не в восторге от нашего лестного предложения?
— Лестного?
— Разумеется, Дмитрий Николаевич, разумеется. Лестного и весьма. Сам наследник престола, великий князь Петр Федорович, симпатизирует нам.
— И принадлежит к вам?
— Пока нет, но будет, ибо полностью разделяет наши идеалы.
— И каковы же они?
— Они многообразны. И один из них — нести свет истины. Нести через достойных и строго оберегать от него неискушенных…
— Так, стало быть, мне сей свет знать можно, как я понимаю, коли вы со мной данный разговор повели?
— Конечно, Дмитрий Николаевич! Недаром мы долго присматривались к вам.
— Каким это, простите, образом?
— Различными, драгоценный Дмитрий Николаевич! Вы вот не знаете, но вокруг вас множество наших братьев, с попечительством взирающих окрест.
— Да я из армии — никуда!
— А я и говорю про армию. Или, скажем так, и про армию тоже, поскольку она — наиглавнейший нерв государства, его броня и защита, залог существования и процветания, то нам должно иметь здесь своих людей.
— Для способствования процветанию и существованию или для пресечения оных?
— Откуда сей вопрос, Дмитрий Николаевич? Разве я дал вам хоть малейший повод к подобному умозаключению?
— Нет, конечно, нет. Просто игра ума, логические, так сказать, умозрения. Простите, что отвлек вас. Вы говорили, что присматривались ко мне, так что же вы в конце концов обнаружили?
— Мы обнаружили и то, что сейчас прозвучало в вашем вопросе: здоровое тщеславие и стремление к достижению большего. Плюс способности к достижению сего большего: независимость ума, воля, храбрость, умение приказывать и подчиняться. Поверьте, подобное сочетание редко. Крайне редко. Нам приходится иметь дело с несовершенной человеческой природой, постепенно поднимая ее до высот, необходимых нам для вашего дела. И поэтому такой человек, как вы, почти идеален для нас и крайне нам нужен.
— Вы так говорите всем?
— Нет. Я понимаю, что вы имеете в виду. Да, мы играем на струнах души. Впрочем, как и все разумные люди в общении с другими, но играем более тонко и осторожно. И, разумеется, в первоначальных разговорах, а со многими и в дальнейшем, мы говорим так, чтобы быть приятными собеседнику, подчеркивая его лучшие качества — даже при их полном отсутствии.
— Откуда такая откровенность?
— Сие тоже игра! Но более высокой ступени. Я говорю все это вам в расчете на ваш разум — умному человеку более всего льстит, когда за ним признают эту его способность.
— И вы говорите это мне, обращаемому? Так что же здесь правда, а что нет?
— Вы ставите вопрос слишком лобово. Где же ваша страсть к тонким логическим умозрениям и игре ума? То, что я вам сейчас сказал, это и правда, и ложь. Но сии понятия нельзя расчленять, так же как не отделить свет от тьмы. Они наличествуют лишь благодаря своему единству и взаимодополнению. Нельзя сравнить их с чем-либо иным, а только лишь со своей кажущейся противоположностью. Но именно благодаря своей неразрывности, как я только что сказал, противоположность сия кажущаяся. Так и в ответе на ваш вопрос: все будет зависеть от вас — как вы отнесетесь к нашему разговору. Если поймете, что вы — наш, тогда все сказанное станет правдой, и я действительно искренним образом взывал к вашему разуму и добился отклика. Если же нет — то были всего лишь ложь и игра: в силу отсутствия у вас необходимых задатков я не нашел отклика. И тогда получается, что я лишь грубо льстил, а вы с удовольствием сему внимали.
— Вы ставите меня в трудное положение: либо я признаю себя дураком, либо «вольным каменщиком». Согласитесь, что сие обидно.
— Обидно признать себя принадлежащим к нашему братству?
— Обидно лишиться возможности выбора. Ведь тем самым я как бы признаю отсутствие у себя того самого разума — поскольку решаю не я, а за меня — о котором вы только что так хорошо говорили и к которому так горячо взывали.
— Простите, Дмитрий Николаевич, что прерву ваш силлогизм, но не кажется ли вам, что разум, проявляется и, наверное, прежде всего в умении приспособиться к обстоятельствам и приспособить обстоятельства к себе, а не ломиться в открытую дверь. Так что противоречия я здесь не вижу. И уж если мы заговорили здесь о возможности выбора и разумности решений, то позвольте подбросить еще одно полешко в костерок ваших умозаключений. Наше общество, как вы должны знать, коли слыхали о нас, свято хранит свои тайны. Знали о сем?
— Не знал, но догадывался, ибо общаясь с тема немногими, коих я, наверное, знал за ваших собратьев, в разговорах с ними я натыкался, доходя до определенной степени, на каменное молчание, прикрываемое гримасами любезности и потоками словоблудия.
— Совершенно верно по сути, хотя мне и не нравится ваши тон и слова, подбираемые для выражений сей своей мысли. Так вот, у нас существуют свои маленькие тайны, которые мы истово храним, ибо сказано еще задолго до нас: «Не мечите бисер перед свиньями». И за раскрытие этих наших маленьких секретов с болтунов мы спрашиваем весьма строго.
— То есть, если не сумеете меня уговорить, то вы хотите сказать, что вас накажут за разговоры со мной?
